Шорох

«Не бздеть! Терпеть!», – командовал он, и я с облегчением отметил, что пресловутая дрожь в коленках (а она, парни, реально существует!) стала понемногу исчезать.

Скелет, меж тем, принялся меня инструктировать. Я слушал его правильную, насыщенную сложными оборотами и техническими терминами речь и думал: «Вечером коньяк или водку? Или вина… Н-е-е-е-т! Лучше дыню, да. Да, именно желтую длинную дыню. Главное при приземлении – ноги вместе, как одна, жестко и вперед… тогда останется чем на педали нажимать…».

Тем временем, приехавший с нами субтильный тип спарился с Солдатом Удачи и полетел. Я не видел сам момент их прыжка. Увидел лишь, как они, чуть накренившись куполом парашюта влево, уходили за склон горы, из поля моей видимости. Пассажир пытался подтянуть тело на вытянутых руках и усесться на раме. Когда через несколько минут эта пара из-за склона снова появилась в поле моего зрения, парашют оказался ниже еще метров на сто. Мне показалось странным, что фигурка человека висела на парашютных ремнях тряпичной куклой: руки, ноги и голова безвольно свисали вниз, а тело ему так и не удалось усадить на раму. Однако же я не придал этому никакого значения, так как в тот момент думал лишь о том, как разбежаться и разогнать крыло-парашют, чтобы удалось взлететь с первой попытки.

Ну, а потом инструктор прицепил меня к себе ремнями, и мы стали одним целым: я спереди, он – сзади. Последнее, что я увидел, это был шестьдесят шестой «газон», который все среднеазиаты бывшей великой империи до сих пор уважительно называют «король пустыни». Короткий бескапотный грузовик на больших колесах, задиристо задрав к небу морду цвета хаки, вползал на макушку горы, везя в открытом кузове с десяток крепких, с загорелыми открытыми руками парней.

«Да тут, кажись, целый десант образовался! А наши-то знают, что немцы в городе?», – кисло, про себя, пошутил я. Уж больно сосредоточенные лица были у этих «туристов».

– Ну, что? Вперед! – не то скомандовал, не то попросил Скелет, и я принялся из всех сил, точно бурлак на Волге, тянуть инструктора с парашютом. Я ожидал трудной борьбы и приготовился отступать на прямых ногах, когда крыло, наполняясь воздухом, рывком потащит нас назад. «Это тебе, гад, за Олимпиаду в Ванкувере!», – крикнул я навстречу слабому западному ветерку и приготовился к борьбе!

Но ее не случилось! Парашют сдался практически сразу – я сделал лишь один большой шаг вперед и маленький шажок назад. После чего, подхваченный страшной силой, очутился в воздухе, по инерции суча ногами и мысленно перефразируя Нила Армстронга: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего меня».

Мы летели! Я даже не успел испугаться, как ощутил плавное парение в воздухе и полное спокойствие в душе. Ликуя, я негромко напевал речитативом рэп собственного сочинения:

Внезапно что-то сзади меня на уровне головы затрещало, как катушка спиннинга, только намного громче. Я поинтересовался у инструктора: «Что за звук?», – на что получил ответ:

– Высотометр. Набираем высоту…

«Какую… на… набираем?..», – я отчетливо видел, что мы снижаемся.

– Сначала мы снизимся, но потом наберем скорость и поднимемся… – продолжал объяснять Скелет.

Но я его уже не слушал, а формулировал вопрос, смысл которого проще изложить привычным: «Ну что ты тут мне мозг паришь?!», но так нельзя. А можно по-другому, типа: «Э-э-э… вы уверены? Все нормально?». Вот с этим-то вопросом я начал было поворачиваться к Скелету, но он так и застрял у меня в горле. Ибо в это мгновение я ощутил, как что-то чувствительно кольнуло меня сзади в правый бок. А потом, блин, еще раз!

– Ты чо, гад, тычешься?! – взревел я, увидев, что правой рукой, с зажатым в ней охотничьим ножом, инструктор пытается, зачем-то, как безмозглого ишака зарезать меня. Но с трудом, в неудобном шлеме и жестко пристегнутый к ремням парашюта, полуобернувшись вправо и взглянув на Скелета, я тут же осекся. Правда и он тоже прекратил свои попытки: на меня смотрело лицо, нет, не лицо… рожа – тоже нет, морда? Нет. Череп… да, череп! Голый, желтоватый, уродливый в своей наготе человеческий череп! Череп давно умершего человека… Как такое могло быть?! В тот момент я не мог найти ответа на этот вопрос, да и ситуация, прямо скажем, к этому не располагала.

– Да ты… – я не мог подобрать слов от захлестнувшего меня бешенства, – да ты – Скелет Скелетович с большой буквы! – наконец нашелся я.

Инструктор согласно молчал. Он был уверен в своем превосходстве и полном бессилии жертвы, то есть меня. «Вот, докатились. Говорил же я себе сегодня утром, что ничего не видел к своим полета годам, вот, блин, увидел! – ворчало мое внутреннее «Я». – Смотри, не ослепни!», – напоследок подкололо оно меня и, наконец, заткнулось.

Надо сказать, что я очень хорошо воспитан. В минуты праведного гнева мое прекрасное воспитание проявлялось тем, что я не мог ругаться матом, не мог обзываться или оскорблять кого бы то ни было. И еще скажу об одной моей особенности, о которой Скелет Скелетович не знал, но мог бы и догадаться, заинтересовавшись номером на машине: «Что это за регион такой?».

Дело в том, что я с нашего российского Могучего Севера. А у нас на Севере каждая вторая непьющая семья (каждая первая – это судейские, прокурорские и менты, у которых есть Забота о Государстве, которая их кормит, и им больше ничего не нужно) имеет собственную нефтяную вышку, угольную шахту или сто гектаров зрелой древесины, на худой конец. Да, чуть не забыл: есть еще третьи – оленеводы. Они вообще классно устроились: разъезжают на оленьих упряжках вдоль газопровода и за бабки отгоняют от него всех, правдами и неправдами старающимися стырить газ (даже в легкие набирать пытались). Так вот, возвращаюсь к вышкам, шахтам и лесу. Им, то есть нам, северянам, эту собственность приходится охранять, поэтому мы все с детства очень ловко обращаемся с оружием: можем топором белке в глаз попасть! И у меня с собой была «на всякий случай» маленькая короткоствольная травматическая «оса» – в нее то, заботливо уложенную в поясной клатч, и тыкал своим ножиком Скелет Скелетович.

«Уже один раз спасла мне жизнь, спасешь и еще…», – теплотой отозвалась душа о пистолете, а левая рука скользнула через расстегнутую молнию внутрь комбинезона.

– Негодяй! – сквозь зубы злобно проговорил я и выстрелил ему прямо в переносицу. Удар пули этого мощного оборонительного оружия был такой силы, что череп Скелет Скелетовича как будто бы взорвался изнутри и, превратившись в груду крупных осколков, осыпался вниз: за моей спиной теперь висел безголовый комбинезон.

«Уф, вот так-то лучше…», – только я собрался перевести дух, как на меня навалилась новая беда. Пока мы боролись с инструктором, парашютом никто не управлял, и сейчас он, сильно накренившись, с большой скоростью несся на густо поросший деревьями склон. Дело осложнялось и тем, что эта часть горы находилась вне видимости летного лагеря, и случись что, никто не пришел бы мне на помощь, во всяком случае, быстро.

Я едва успел подтянуть колени к животу, закрыв его от несущихся на меня веток деревьев, спрятал лицо за ладонями и выставил вперед локти, втянув шею в плечи, как началось: удар, еще один, треск, шум, хруст, рывок вбок и сильный рывок назад… Я почти лишился сознания и не торопился приходить в себя. Боялся, парни, что как только прислушаюсь к себе, то обнаружу, что у меня что-нибудь переломано или оторвано, или распорото, живот, например. Осторожно открыл один глаз, потом медленно вдохнул полной грудью и открыл второй. Обрадовано, что руки-ноги на месте, выдохнул. Осмотрелся: я лежу на земле, парашют висит на кроне невысокой сосны. Покрутил головой, пошевелил конечностями, вроде бы все в порядке. Ура! Покоптим еще небо!