Шорох

– Не спится, курить на крыльцо выходил… – и уверенной походкой, насколько позволяла притупившаяся после операции боль, прошагал в свою палату.

Следующий день Чистов начал с того, что после бессонной ночи проспал завтрак, чем вызвал раздраженное ворчание Изольды Гиреевны. Исподволь наблюдая за подозрительными медсестрами, дальнобойщик все больше убеждался, что его вчерашние опасения были напрасными: обычные, уставшие от напряженной работы женщины. Может, от этого, такие угрюмые и недружелюбные. Однако, не заметив на обеде интересовавшей его девушки, он снова насторожился и сразу после трапезы направился на пост.

– Степан, – опередила его Изольда Гиреевна, остановив в коридоре, – наш замглавврача, ну, к которому ты вчера ходил, очень обеспокоился твоим состоянием. Тебе надо успокоиться. Вот доктор тебе попить успокаивающих таблеточек прописал. Один раз в день после обеда, – и протянула ему небольшой пластиковый мерный стаканчик.

Мужчина взял его и намеревался, было, идти к себе в палату, однако медсестра перегородила дорогу:

– Пей сейчас. Я должна быть уверена, что ты лечишься, а… не бегаешь по врачам и жалуешься! – и протянула стакан с водой.

Спорить и пытаться увильнуть было бесполезно. Чистов взял пальцами маленькую, размером с два-три кристаллика белую таблетку и закинул в рот, потом языком затолкал ее в большую щель-дупло между нижними коренными зубами справа: «Вот и пломбочка», – и с удовольствием отпил из стакана.

– А-а-а, – высунув язык, как на приеме у врача и широко раскрыв рот, промычал парень. Изольда Гиреевна хмуро кивнула и, взяв стакан обратно, повернувшись, направилась по своим делам.

«Тьфу ты! Опять не спросил про девушку! – ругнул себя дальнобойщик, – позже спрошу, надо эту дрянь выплюнуть, мало ли что…».

Вернувшись к себе, он сплюнул таблетку в умывальник, тщательно прополоскал рот, избавляясь от ее горького вкуса, почувствовал легкое головокружение и прилег на кровать. Внезапно перехватило дыхание, в голову ударила кровь, по телу пробежала сильная судорога, все стало расплываться и наступила темнота.

Сколько для него длилось это черное, лишенное жизни безмолвие, Степан не знал и даже не мог предположить. Но в какой-то момент он почувствовал холод. Мерзли ноги, спина, все тело охватил озноб. Постепенно, вместе с холодом, к нему возвращались и чувства: он понял, что лежит на левом боку. Дальнобойщик открыл глаза и в тусклом желтом свете, падавшем сверху, разглядел в метре от себя темно-серую гладкую, окрашенную стену. Прямо перед носом он увидел металлическую полосу, тянувшуюся от его головы вниз – к ногам. Еще мужчина увидел край белой ткани, сбившейся на живот. Никаких мыслей не было. Он с трудом ориентировался в пространстве и медленно приходил в себя. Так, неподвижно, Чистов пролежал еще какое-то время и, ощутив судорогу холода, попытался подтянуть простынь повыше, чтобы укрыть плечи, как почувствовал, что она вырвалась из его слабых пальцев.

– Замерз что ли? Значит, живой… А я сначала не поверил Лике, что жив наш покойничек оказался, сказала, что ты дышать начал… и стонать. Выплюнул таблеточку, да? Гаденыш!

Степан с большим трудом перевернулся на спину и смог увидеть говорившего: в его ногах, у края оцинкованного, с высоким бортиком стола стоял замглавврача.

– Вы? – изумленно выдавил парень из себя.

– Я, а кто еще? Это же больничный морг. На полставки патологоанатомом подрабатываю, хреново нам, врачам, государство платит, приходится с такими вот жмуриками как ты возиться, хе-хе-хе. Говоришь – «не жмурик», скоро будешь, мужик, не сомневайся, хе-хе.

С мучительной головной болью пришло воспоминание, как несколько лет назад он забирал из морга одного их товарища – водителя, разбившегося насмерть при лобовом столкновении. Там тоже был такой же оцинкованный стол с бортиками, на котором погибший, уже с воскового цвета кожей, обострившимися чертами лица, лежал в луже крови, лимфы, сукровицы, каких-то темных сгустков, а патологоанатом, собирая кусками бинта всю эту кровавую кашу и слизь, запихивал их мертвецу обратно в разрезанный живот. Закончив работу и очистив таким образом стол, врач грубо, большими стежками зашил разрез. Степана поразило, что кожа тянулась как резиновая. И еще, ему очень захотелось избежать такой же участи.

– Что молчишь? Боишься? Не надо было везде нос свой совать, жил бы… Да, вот и с подружкой своей скоро встретишься, ха-ха-ха! – сухо рассмеялся мучитель и сдернул простынь с соседнего стола.

Молодой человек с трудом повернул голову и увидел, что в небольшом помещении стоит еще три таких стола, два из которых – пустые, а на соседнем с его лежит та, которую он безуспешно искал.

– Вы… ее… выпили… да? – с трудом спросил дальнобойщик.

– Было дело, хе-хе! – трескуче усмехнулся замглавврача, – Лика переборщила, а девка эта слабенькая оказалась, доходяга. Кровь была нужна, не рассчитали. Да и хрен с ней, пэтэушница какая-то, никто всерьез и искать не будет. С тобой-то, мил-человек, что будем делать?

Степан хотел сказать: «Отпустить», но садист его опередил:

– Вот ведь, пригодилось-то ремесло! Следы-то замести – в самый раз! Что там у тебя? Ага, перитонит, заражение крови, плохая наследственность, низкий иммунитет и кирдык! Поздно обратился! Медицина бессильна! Только вот без анестезии теперь обойдемся, ладно? А то вдруг кусаться опять начнешь? Аккуратненько так разрежу тебе животик и кишочки выну, рядышком уложу. А ты все видеть будешь… хе, хе. Потом вскроем тебе подвздошную артерию и кровушку-то твою сольем вот в эту стерильную посудинку, а потом все аккуратненько вернем на место и зашьем. Никто ничего не найдет, даже если и сильно захочет! А ты уже будешь жмуром, как вот она…

Дальнобойщик слушал его негромкий и вкрадчивый голос и понимал, что этот человек сделает все так, как и рассказал. И что самое главное, времени у него, Степана, для того чтобы что-то придумать, попытаться побороться за жизнь, уже почти нет! Хуже всего было то, что всем его телом и сознанием владела апатия. Он понимал, что это последствия отравления, но как вернуть в организм жажду жизни и энергию действия не знал. Действительно, похоже на то, что он сможет только безучастно наблюдать со стороны за расправой над собой, пока не умрет.

А патологоанатом уже позвякивал инструментом, выбирая подходящий. Правда делал он это не для себя (скальпель его вполне устраивал), а для этого «жертвенного барана», который пока еще жив и обреченно наблюдает за приготовлениями своего палача, чтобы еще больше запугать и лишить его остатков воли.

Мучитель, держа руки на весу, в правой – скальпель, с равнодушным, лишенным каких-то эмоций лицом, медленно подходил к столу, заходя слева. Степан хотел бы заплакать от отчаяния от такого нелепого и бессмысленного конца, но не мог. Он никак не верил в то, что сейчас умрет. Почему-то вспомнилась Наталья Сергеевна. Чистов подумал, что очень ее подведет, если не подготовит машину и не пройдет вовремя очередной техосмотр. Он не был готов умирать! Он еще думал о бытовых мелочах, житейских проблемах, он еще не «отпустил» жизнь!

– Я не готов к смерти, – медленно проговорил Степан, стараясь как-то оттянуть развязку, – я хочу жить, это… неправильно. Так не должно быть. Тебе никто не дал права распоряжаться чужим. Не ты дал мне жизнь, не тебе и забирать…

– Парень, это не имеет никакого значения. Тебе же не жалко тех коровок, которых ты сначала перевозишь в своем рефрижераторе, а потом делаешь из них котлетки?! Ты тоже, сейчас не больше чем пища для нас. Элементарная пищевая цепочка. Разве кушать это аморально?

– Для кого… для вас? – раздался чей-то звонкий, наполненный решимостью голос сзади. Увлеченные последними, перед завершающим актом драмы откровениями, ее участники не услышали, как в помещение морга, широко распахнув дверь, вошла белокурая кудрявая молодая женщина в расстегнутом, с отворотами на рукавах светло-коричневом овчинном полушубке. Степан, лежа на столе, этого видеть вообще не мог, а замглавврача, стоя спиной к входу, увлекшись игрой с жертвой, «проспал» появление незнакомки.