Селена (СИ)

И вот, стою я на мостовой со своим баулом, ищу, куда мне податься для проникновения в метро, которое, я была уверена, уже наверняка работало, - как ко мне подходит великанша - мать семейства - и говорит такую речь-

- Вы знаете, мы с дочкой договорились - она ждет нас в гостинице. Она там со вчерашнего вечера - должна была ждать. Нам же сказали, что привезут сразу туда. Так вот. Такое дело. У нас нет ни копейки. Одолжите нам на такси.

Вот сейчас я пишу это все, и становится дико смешно. Сразу вспоминается фильм - окно в Париж, - где наши толкнулись к компартии Франции и попросили оплатить наше такси.

Так вот, текст, приблизительно, был такой же.

У меня был запас. 100 долларов. Во франках. Две бумажки. Франки. Я вытащила их чуть ли не из лифчика и отдала этой матроне.

Почему я это сделала, до сих пор не могу сказать. Это могли быть черти кто, они могли исчезнуть тут, в Париже, я могла их больше не увидеть. Но, с другой стороны, это сейчас есть мобильники. А тогда позвонить в названную гостиницу из незнакомого автомата, не зная языка, не зная... Короче, все, что они могли сделать - это доехать до гостиницы и найти свою дочь-жену-мать, чтобы она оплатила их такси...

В общем, я отдала им все, что у меня было, и осталась практически безо всего, лишь на метро.

Метро встретило меня какими-то непонятными вертушками. Тогда в 92 году у нас, в Москве, все пользовались пяточками. В смысле не пятками на ногах, а монетками в пять копеек. Опускали и проходили. А тут была система билетов.

Я купила билет. 7 франков.

И вот, стою я со своим баулом перед этой вертушкой и думаю, и что мне теперь с этим билетом делать-то?

Время 6 часов утра, вокруг никого. Станция Лувр. Откуда тут народ в такое время? Музей закрыт, а топиться в Сене и в другом месте сподручно... И тут появляется парень. Подросток. Мне было уже все равно у кого спрашивать. И как. Мне нужно было войти.

- Хау Кен айя юз ит? - прокричала я ему в отчаянии, размахивая куском картона с непониманием и ужасом.

Он оглянулся на меня и потом прыгнул через вертушку, указывая, как я могу попасть в метро. Внутренне я улыбнулась. Какие люди одинаковые. И тут могут ходить без билета! И даже в метро. Сейчас я тоже улыбаюсь. Все-таки - мы все от одной обезьяны произошли.

Тут он заметил мой баул - тяжелую сумку с картинами. Молния замка не закрывалась, и картины, перевязанные и упакованные в целлофан, торчали из баула. Он снова прыгнул, но в этот раз в мою сторону. Мальчик схватил мою сумку и потащил ее к вертушке. Мне стало стыдно. Сумка была неподъемная. Мне было стыдно, что я, иностранка, таскаю такие тяжести, что я, дама, ношу вот такие... ну не важно, кое-как попыталась помочь ему, он перенес эту сумку на ту сторону и подал мне руку. Я тоже перепрыгнула через заграждения и оказалась в парижском метро.

Тут нужно было, оказывается, сразу понять в какую сторону надо тебе ехать, потому что платформ было две. Раза два я оказывалась не на той платформе. Потом, вернувшись и снова пройдя по переходам, я оказалась в нужном мне направлении. А ехала я на северный вокзал. К камерам хранения.

Ручку двери тоже нужно открывать самой. Я с удивлением ждала, когда откроется вагон, а дверь стояла запертой, пока кто-то не сообразил, что я не соображаю. Несколько пересадок, и вот я на шумящей ульем оживленной площади вокзала.

Камеры снова заставили меня задуматься.

Вообще, придумывая все это дома, на кухне, или сидя перед холстом с кисточкой, в теплом и уютном углу с красками и холстами, перед окошком, в котором была видна Останкинская башня, - все казалось так просто и гениально. Сама себе я казалась очень смекалистой девушкой, которая находит выход из любых положений. Или найдет его...

Но тут были камеры хранения. Инструкции к ним на французском. Наверное, все было как-нибудь очень просто, но я не смогла даже понять - а какую монету и вообще, как платить за всю эту систему. Я бродила тут долго, со своим сундуком. Но все-таки мне хватило ума признать, что ума мне не хватает. И ушла от автоматов.

Тут же была камера с живым негром, который стоял у стойки, принимал багажи, плату за дни и часы хранения. Оплата была тут посуточная. Я с улыбкой протянула ему свою сумку.

Как смогла понять его - не знаю. Каким-то внутренним чувством. Во всяком случае, я отдала ему почти все, что у меня оставалось за хранение, и я сказала, что придут, когда придут. Он опять улыбнулся мне своими контрастными зубами и ответил - если опоздают - будут доплачивать.

Даже тени сомнений не возникло у меня, что Пьер доплатит за мой багаж. Вышла с вокзала уже без сумки. Но дело было сделано еще не все. Нужно было найти аукционную фирму и пихнуть туда письмо.

Улицу я нашла быстро. Сразу, тут же, вначале улицы, рядом с Макдональдом, была огромная витрина с картинами. Выставленные за стеклом, они стояли на антикварных подставках. Внутри тоже все было завешено картинами. Короче, я просунула свой конверт под стеклянную дверь, здесь, в стеклянном пространстве, среди двух дверей, валялось много писем...

Сомнений не возникли у меня, что я что-то не то сделала и куда-то не туда подсунула письмо. Облегченно вздохнув, я пошла к Лувру. Узкие улочки были наполнены маленькими лавчонками со снедью и питьем. Есть собственно мне не хотелось. Все, что мне хотелось - пить. Глоток чая - за него я отдала бы сейчас весь этот город.

Уже вечером, в темноте, отираясь у Лувра и растрачивая время до появления нашего автобуса, я стояла на мосту и смотрела на Сену. Вода в реке казалась такой чистой, такой прозрачной, такой голубой, такой пригодной для питья. Я смотрел на нее так жадно. Даже стала подыскивать спуск к воде.

Пить..

Пить...

Пить...

Я умирала, как пилигрим в пустыне. Под мостом стоял бродяга. Ничуть не стесняясь прохожих, он развязал свои штаны и пописал прямо тут, у меня на глазах, направляя свои струи в удивительную воду, которой я была загипнотизирована.

И тут я не стерпела. Я расплакалась. Сдерживаться я больше не могла. Я плакала и плакала, и, наконец, уже не просто слезы, а настоящие рыдания, которые ничто не могло остановить стали сотрясать мою голову и грудь.

Домой... Зачем я здесь. Я, как настоящий бомж, без денег, без дома, без языка, ничего не понимаю в этом чужом городе, где я никому не нужна, плутаю без глотка воды и без... и грязная, как собака... Мои слезы капали на писающего бродягу...

Наконец, пришел автобус. На меня никто не обратил внимания. Мои красные глаза в темноте, наверное, никто и не заметил. Скорее всего, всем было просто все равно.

Гостиничное размещение - по трое в комнате - нары - двух уровней.

Туалет и ванна - одна на коридор. Я заняла очередь в ванну и стала кипятить свой чай... Наконец, я помылась и напилась чая. Со мной в комнате были девушки - якутки - в норковых шубках. На следующую ночь они пошли гулять по новогоднему пустому городу - мечте. Все ушли встречать новый год.

Я осталась в гостинице, и одна встретила этот новый год, радостно слушая на лягушачьем языке мультик про вампиров, который смотрела моя дочка дома в Москве, как раз перед моим отъездом.

На обратном пути, в Чехии все кабаки, в которые нас завозили для пописать, были открыты - Словакия праздновала отделение от Чехии. Я бегала по этим кабакам и просила на кухне налить мне в термос кипяточку. Так мне удалось выжить на обратном пути.

По приезде в Москву, я снова позвонила в Париж.

- Я ничего не получил. Нет никакого конверта, - резануло мне по мозгам.

- Но как так, я, подсунула под стеклянную дверь. Там, на той самой улице.

- Где, под какую дверь?

- Там еще рядом Макдоналдс.

- Макдоналдс? Какой еще Макдоналдс.

- Сворачиваешь с бульвара, и там как раз на углу Макдоналдс, и дальше та самая дверь, которая стала кладбищем квитанции. Там еще картины.

- Какие картины. Где картины

- Там картины. Там витрина, и там картины. Там, может там галерея? Или антикварная лавка? - эта идея вдруг озарила мою темную голову.