Селена (СИ)

Сидя под этим солнцем, наблюдая всю эту картину, я вдруг почему-то подумала, черт возьми, а ведь этот бычок - это же я!

Каждый раз, как только мне говорят о любви, я кидаюсь, с энергией и энтузиазмом молодого, глупого бычка, увидевшего красивую, яркую тряпку, в надежде, что вот в этот раз можно будет боднуться. А мне всаживают и всаживают уколы в спину, шею... И каждый раз одно и то же.

Любовь! И все инстинкты, все силы, все эмоции, все жизненные соки направлены в эту сторону. Мечта! Вот она! Он любит! И это правда. Он, наконец, любит! Ну, если не любит, то полюбит обязательно. Вот сейчас я приложу немного усилий, немного ума, обаяния, еще немного усилий... может я буду чуть ярче, чуть забавнее, чуть обольстительнее... И любовь, та, о которой я мечтала и о которой, как мне раньше казалось, я читала... Будет и у меня...

И лишь боль и кровь в песок. Полное тупое непонимание и какая-то игра что ль.

Вот после этой корриды, я уже перестала реагировать на любовь, как на слово, обозначающее реальные чувства у реального человека близкого и известного мне.

Странно, неужели все браки и все семьи крепятся лишь на первородном желании женщины иметь ребенка. На этом подсознательном инстинктивном желании, в котором и сама женщина не отдает себе отчета, бегая, ублажая, соблазняя черти что, не любящее, не любимое, не нужное... Все так и происходит. А потом - почему семьи держатся - это уже совсем просто - ребенок - куда деться-то? Это только кажется, что рождение ребенка ничего не меняет. Меняет, и еще как! Это школа терпения, терпения, терпения... Испытание очень и очень... если тебе не с кем оставить ребенка, если тебе некуда и не на что пойти, если ты не можешь сию минуту просто выйти из дома и пойти хоть бы даже и на работу - материальная зависимость, лишь бы подальше из этих четырех стен. А ведь еще и заработать нужно.

Вот и вся любовь.

Даже тапочки стали интеллектуальными. Приехала с дачи и не смогла найти второй тапок. Лишь один одиноко стоял посреди комнаты. Вот, тапки тапками, а хотят побыть в одиночестве. Разбрелись без хозяина, не найти.

Не было ничего в моей жизни, чем я могла бы заинтересовать кого-то.

Такое сказать! Самая умная! Я!

Какие тогда дураки?!

После того, как я ушла из института и поругалась с профессором, я разобрала сарай на даче.

Говорят - очень хорошо дать разрушительный выход отрицательной энергии. Допустим, я разломала сарай, и не сошла с ума. Хотя переживала я сильно.

Говорят - главное не то, что с тобой так обошлись, а то, что тебя это волнует.

А как воспитать себя так, чтобы все это не волновало.

В молодости очень хотелось независимости.

Почему мне стукнуло в голову поступать в Строгановку на следующий год - черт его знает. Объяснить это я сейчас не могу. Даже художественной школы у меня не было за плечами. Как-то двоюродная сестра меня туда затащила. Посидела я там пару часов за мольбертом у горшка коричневого - и потом еще раз сходила на лепку - где все мы лепили серую ворону, а преподаватель кричала на меня, что я вообще ничего не понимаю. И все пыталась что-то объяснить с этой вороной. Но я внимательно глядела на ворону, на ее чучело и на мой вариант из глины - мне казалось - отличная ворона получилась. И чего она кричит и так недовольна. Не знаю. Ходить дальше и выслушивать нелепые вопли по поводу того, что я не понимаю, что там такое с вороной, и при этом так и не понимать - что от меня хотят - мне показалось излишним.

Строгановка. Накануне, весной я нашла уроки рисунка и живописи. Они проходили недалеко от дома. У метро. Квартира на первом этаже, то ли она ее снимала, то ли жила там. Так и осталось для меня непонятным.

Остроумова - маленькая женщина, миниатюрная, в черном бархатном пальто. Она приходила сюда. Хотя тут же был матрас, поднятый обычно вверх, прислоненный к стенке. Обнаженный мужик стоял посреди комнаты. Мы, а нас было немало, - стояли вокруг с мольбертами.

Обнаженка, голова, живопись. Рисунок и натюрморт. Когда пришел срок сдавать творческий конкурс - мне сказали, что работы не мои. Ну, я очень удивилась.

И обиделась.

- Вам их подарили, или вы украли. Это не ваши работы.

Пожилой мужик с седыми волосами. Он прям так, на глаз определял кто есть кто - кто вор, кто просто, по дружбе несет работы своих друзей.

Короче - до сих пор все это больно вспоминать. Отшили меня с пол-оборота. И причину придумали какую-то несусветную, недоказуемую и нереальную.

Я же не в суд пришла. Не нужно меня обвинять. А если они не верят, - тогда зачем устраивать такой конкурс, на который можно принести работы друзей? А если все равно, кто и чьи работы, - почему не допустили на экзамены?

Все это так и осталось загадкой, таинственной загадкой, неразрешимой и непонятной. Под названием - правила приема в строгановку.

Да плевать, я подумала - они мне тоже не нравятся.

В конце концов, что можно понимать в искусстве? Если даже объяснить это невозможно. Если нельзя объяснить так, чтобы было понятно, значит и понимать тут нечего, либо это придет потом, с практикой.

Меры отсеивания абитуриентов, - все это было лишь мелькнувшими мимо картинками, ничуть не касавшимися меня, не задевавшими меня, - лишь стороной реальности, для меня не реальной, которая могла существовать там, далеко, помимо меня и без меня. Я не обиралась ни жить в этом мире, ни принимать его законов, ни правил игры. Вообще, все мне показалось немного диким, и я с радостью отошла подальше от всего этого, с легкостью наплевав на все.

Я не стала ничего предпринимать, устроившись работать в школу рядом с домом лаборантом, я носила фильмы детям и рисовала газету к празднику.

Я спокойно существовала. Мир остался там, далеко.

Единственное, что изменилось в моей голове - я уже не делала себе блестящих прогнозов на будущее, а думала, как бы мне прожить эту жизнь как все, стоит ли все-таки податься на курсы бухгалтеров. И хватит уже мучиться. Я обычный человек. Ничего выдающегося во мне нет, и пора бы приобрести хоть какую-то специальность - ну хотя бы бухгалтер.

Когда моя мать, весной, показала мне рекламу подготовительных курсов на гуманитарные факультеты мгу - я с радостью согласилась. Всего-то месячные курсы. История. Да, это была одна история. Которую как раз я вообще не знала.

Ездить нужно было в центр, в здание журфака мгу. Сюда приезжали преподаватели с исторического факультета. Читалось все в теме, сжато, емко, коротко и очень эмоционально. Вообще, я была в восторге. От преподов, от публики. Ребята окружали в конце и перерывах лектора и задавали вопросы, задавали вопросы, задавали вопросы. Это захватывало. Было интересно. Особенно доставали мужика, как сейчас помню - в голубой майке. Читал он советский период. Начало войны. Сталин. То, что тогда еще волновало, где казалось, остались какие-то тайны. Хотя золото партии еще никто тогда не искал.

Его окружали ребята, и смех разносился по всей аудитории. Наконец, он говорил - мне нужно покурить - и убегал от всех и всех вопросов и своих ответов.

Я строчила эти лекции как ненормальная.

Главное впечатление - здорово. Это было что-то новое. Живая жизнь, с интересом, с возможностью что-то узнать и проанализировать. ХОТЕЛОСЬ ДУМАТЬ, А НЕ ПРОСТО ТАК, РАСКРЫВ РОТ, СЛУШАТЬ.

Мне так захотелось, чтобы все это не прекращалось. Так понравилась эта жизнь. До чертиков. Так бы интересно. Хотелось попавлинничать, почистить и распушить перышки, покрасоваться и внешне, и острым словцом.

Но в мгу, -я четко это уже понимала - мне не поступить. Историю я в общем-то не знала. Даже пробежавшись по вехам и прозаписовав все, что они тогда говорили, - я не знала ни одного съезда, я не знала всей этой тягомотной истории советского периода.

Наученная горьким опытом поступления в строгановку, я уже не рыпалась в переоценках своих способностей. И не стала задирать свои планки.

Педагогический. Пусть будет простой педагогический. Тем более, он даже не так далеко, на фрунзенской. Можно будет, при желании, ездить на лекции в универ.