Селена (СИ)

Иногда у меня случались всплески добросовестного отношения к учебе. Я вдруг начинала старательно готовить уроки.

Казаться умным, осведомленным, остроумным, начитанным, эрудированным... Понимающим, знающим, серьезным, значительным...

Быть, или казаться?

Цитировать, или думать?

Как долго я избавлялась от рисовки, от показушности... Очень долго...

Да и перед кем казаться-то? Перед кем?

Я слишком любила покрасоваться. Постоять на сцене. Еще раньше я вечно читала стихи на всяких конкурсах, вела радиопередачи по школьному радио. Эта своеобразная звездность, как я сейчас вспоминаю, реально требовала треснуть владельца по башке. Да, скорее всего так и есть. Красование, самолюбование, быть самой умной и самой быстрой, самой соображающей. И вот я второгодница.

Какой урок.

Мне уже было не до самолюбования. Было просто важно одно - получить аттестат. Выходить лишний год в ненавистную школу. Где уже ничего не интересовало. Абсолютно.

Больше всего тошнило от литературы.

Хотя начиналось все не так.

В пятом классе у нас была великолепная учительница - Раиса Дмитриевна Горюнова. Она, начиная новую тему, - вставала перед нами у доски, ставила колено на стул и начинала рассказывать. Не важно что... Реально, на неё было очень приятно смотреть и очень приятно слушать. Неторопливым, довольно низким голом, в темной коричневой кофточке с янтарным колье на шее - она рассказывала, не глядя ни в какие учебники, ни в какие тетрадочки, ни в какие листочки, - просто рассказывала, как будто сама жила с этими писателями, и они сами рассказали ей вот это и это, и это, и то. Или сама она видела, как они стрелялись на дуэлях и признавались в любви, погибали от турецких сабель, ходили по мукам.

Это был пятый класс. Я для красования - часто цитировала Белинского, - которого не принято было давать в школьных учебниках. А я читала! И не только читала, но цитировала. И все только для показухи.

Ерунда конечно, но покрасоваться хотелось.

Я даже не знаю, что лучше - жить как все, или, не понимая толком ничего, цитировать Белинского в пятом классе.

Если учесть, что в том возрасте я ничего не понимала, кроме того, что я лучше всех, потому что кажусь умнее - то наверное, лучше быть ничем.

Эйфория лучшести, умности хитрости...

Я заплатила за это.

Есть такая крестьянская прибаутка о бабуле. Она ходила по деревне в платке. Платок был красивый, новый, цветастый. Но носила она его наизнанку.

- Ты что это, бабка, платок наизнанку надела? Старая, балда слепая, Переодень платок-то! Как нехристь ходишь.

- Э, ничего не старая, ничего не слепая, и знаю я, что он наизнанку. Я специально его наизнанку надела. Чтоб в праздник надеть, как следует, и в церковь на праздник пойду, как в новом платочке - ярком и расписном, в цветах и птицах!

И вот пришел праздник. Бабка перевернула платок -а он весь вытерся. Так и износила бабка платок наизнанку.

Вот так вся жизнь моя, похоже, прошла наизнанку. Почему-то ничего не было. Аттестат достался чудом. На экзаменах я элементарно списывала у соседа.

Ну а какие знания, когда ходишь через день колоду. Я совратила весь класс. И все, глядя на меня, стали ходить черти как. Учителя даже пошли по домам, чтобы прекратить это.

Что сказать...

Школа - имеет ли она перспективы? Почему я не могла туда ходить, а другие нормально, спокойненько ходили, заканчивали и получали приличные аттестаты?

Не знаю. Может, я правда слишком умная, и развитая нервная система, а правильнее - её становление - не позволяло мне ходить туда вот так просто, без стресса. Может, и это. А может, это все стало расплатой за мой выпендреж? Который ничего не стоил. Я, лишь оставшись на второй год, поняла, что отметки и школа ничего не стоят. Что знания, полученные тут, что им грош цена, что в жизни все это на фик пока не нужно.

Если бы я была королевой, я бы спрятала своего ребенка и растила бы его тайно - пусть бы рос как все, но не таким. И не так.

Форма у меня была только в первых четырех классах. После всего этого, почему-то форма стала пропадать. Сначала пропала парадная форма пионера. Мать была одна, растила нас, двоих без всякой помощи, и мотивировалось это все дело тем, что денег на форму парадную нет.

Когда приняли в пионеры, я помню, сидела на лестнице и делала на окне уроки. И каждому появившемуся соседу я радостно сообщала, что стала пионеркой и хвасталась красным галстуком. Носить я его правда быстро перестала. Надоело повязывать, развязывать, стирать и, элементарно, я его забывала утром.

В седьмом классе мать сшила мне коричневое модное платье. В девятом - это уже был серый костюм. И пошло. Короче, после девятого класса в школу в форме уже никогда не ходила. Учителя на меня плевали.

В восьмом -у нас была точно отличная учительница по литературе.

Споры.

Опять же Писарев. "Гроза". Островский. Говорят, что эта пьеса всегда вызывала споры на уроках.

- И когда будет много таких людей...

- И они все пойдут топиться...

Эти две реплики я до сих помню... Потом эта учительница ушла. Пришла поклонница учебника.

Катерина...

- И когда будет много таких людей...

Наверное, мальчик тогда хотел сказать, что если будет много таких людей, и они все будут говорить правду, правда эта не будет вызывать такой шок, и такую неприязнь и неприятие несущего этого правду. И люди привыкнут говорить и слушать правду...

Говорить и слушать правду...

Я же привыкла, что мои мысли читают. А сейчас мне даже транслируют чужие. Но так, изредка. Чтобы я привыкла к негативу... Почему для людей все так ужасно... и столько ненависти, и агрессии, и неприятия, и даже, когда говоришь очевидные вещи, начинают спорить, как будто бы непонятно, и как будто бы за ложь им поставят отметку.

- И они все пойдут топиться...

Реплика с места... Глас народа...

Неужели все, кто говорит правду, должны будут пойти утопиться?

Эта реплика, сказанная без спроса, с места, но громко, вызвала одобрительный смех всех...

Действительно, если будет много таких людей, и они все пойдут топиться... А может, имеются в виду те, кто изменяет мужу? Если их будет даже и много - они утопятся, и все будет опять хорошо - никто не будет истерировать, требовать невозможного, чтобы их брали в командировки... и потом выслушивали правду об изменах... И прямо перед всеми... и потом топиться... и опять все как обычно..

До нового всплеска...

Я помню, - я тоже просила мужа взять меня с собой в командировку. Когда-то... Но он не взял. Он сказал - это не принято - брать жену в командировку...

Не принято брать жену, которой плохо оставаться одной, не принято говорить правду, таким принято топиться... Тем, кому не под силу одиночество, кому трудно лгать, кому больно... больно от грубости и обманов... от притворства и тупости... равнодушия и злобы...

И они все пойдут топиться...

А может, они уже все утопились?

А как мы будем жить, когда каждый сможет читать мысли другого?

Как же мы будем жить, когда каждый сможет прочитать сиюминутные ругательства сидящего рядом? Как мы будем жить, имея другой уровень общения?

Когда можно будет просто молча посидеть, зная о чем думает тот, кто рядом.

Тогда что?

Все утопимся?

И они все пойдут топиться...

Когда будет много таких людей...

Смех в классе. Издевательский...

Нет, не я сказала эту реплику. Ни первую, ни вторую.

Я тогда исповедовала Писарева. Он не считал Катерину лучом света в темном царстве. Наверно, она, в его глазах, была обычной истеричкой. Поэтому он и утонул...

Искусство должно вселять доброе, вечное. Потому что именно доброе - вечно.

Романтическое отступление.

Это была последняя дискуссия, почему-то так остро запомнившаяся. И так грустно отзывающаяся сейчас в ходе жизни и по ходу того, что я сейчас знаю.

А все остальное... не знаю... математика меня разочаровала еще в 9 классе. Физика тоже. Химию я терпеть не могла.