Шорох

«Зачем?», – раз за разом задавал я себе один и тот же вопрос. И каждый раз честно отвечал на него, как шелуху с луковицы снимая ненужные, наносные и фальшивые ассоциации, пока отчетливо не осознал: «Я снова хочу оказаться на воде, совершить прогулку по бухте. Мне нужно днем, при ярком солнечном свете увидеть волны бухты, рассмотреть ее обитателей, развеять ледяной страх, поселившийся в душе. Нет черного, холодного и смертельно опасного эфира. Есть только спокойные, величественные, наполненные глубиной темно-синие, теплые, а может быть, даже и ласковые волны». Вдохнув полной грудью и медленно выдохнув, отчетливо представляя свои последующие действия, я решительно зашагал к набережной.

На вчерашнем причале корабля с алыми парусами не было – его место занимало несколько рыбацких баркасов, с увешенными автомобильными покрышками бортами. Два из них уже были заполнены туристами, а один еще пустовал. Пока я соображал, можно ли на этом баркасе совершить экскурсию по бухте, оба кораблика один за другим неуклюже развернулись носом в сторону противоположного берега и, негромко тарахтя слабыми моторами, медленно отплыли. Я огляделся в растерянности: на причале никого кроме меня не осталось. Приветливо улыбаясь, я нерешительно направился к последней оставшейся у причала лодке. Нерешительность моя объяснялась двумя причинами: могу ли я на целом баркасе покататься в одиночестве и насколько безопасно вообще в него садиться, когда им управляет… женщина. Да к тому же не просто женщина, а пожилая, или, если честно – то совсем старуха!

«Как она своими слабыми ручонками будет руль держать и лодкой управлять?», – опасался я, тем не менее не останавливаясь и приближаясь к лодке.

К моему удивлению, на мой предельно вежливый вопрос о возможности экскурсии по бухте, старуха, заметно помедлив, ответила утвердительно и назвала плату.

Поразительным было не столько даже ее согласие совершить вояж по бухте для одного единственного туриста, сколько… сам ее голос, которым она произнесла несколько коротких слов. Я ожидал от нее услышать свойственное старости: что-то трескучее, дребезжащее, слабое и нечленораздельное, может быть, быстро-отрывистое, однако был шокирован ее глубоким и низким голосом. Его звук и тембр был очень похож на горловое пение наших российских северных шаманов, однако в отличие от них, моя собеседница говорила замедленно, с явным усилием выталкивая слова.

Сомнение в ее способности безопасно провести баркас по водному маршруту вновь на мгновение овладело мной, но, переборов нерешительность, я, протянув хозяйке лодки десятидолларовую купюру, неловко с непривычки перешагнул на борт баркаса. Под моим почти стокилограммовым весом баркас заметно качнулся, отчего я случайно коснулся рукой кисти женщины. Она была неожиданно холодной! Я испытал крайне неприятное ощущение, сходное с тем, когда трогаешь лягушку или змею. Непроизвольно потерев, словно стараясь очистить, руку о штанину своих парусиновых шорт, я подумал: «Наверное, кровь от старости совсем ее уже не греет…».

Для устойчивости широко раздвинув ноги, я уселся на скамье спиной к носу баркаса в двух метрах прямо напротив хозяйки лодки. Старуха сидела на корме, управляя лодкой. Находясь вблизи, я смог внимательно рассмотреть эту, вызывающую все большее любопытство, колоритную во всех отношениях фигуру. Возраст китаянки я не смог определить, ей могло быть как пятьдесят лет, так и все сто. Ее волосы были густыми и черными. «Не седеют, не стареют? Что за чертовщина?», – пронеслось в голове. Одета женщина была в просторную блузку с коротким рукавом черного же цвета в крупных кровавого цвета розах и черные просторные бриджи. На ногах я заметил кожаные сандалии тоже черного цвета. Вообще, во всем облике хозяйки лодки доминировали всего два цвета: черный и красный. Исключение составляли лишь бусы из ярко-белого жемчуга, украшавшие ее шею. Они вступали со всем обликом пожилой китаянки в такой острый диссонанс, что не заметить этого было невозможно. «Они бы классно смотрелись на изящной шее какой-нибудь молодой девушки…», – машинально отметил я отсутствие вкуса у старой рыбачки.

Вблизи хозяйке баркаса можно было бы дать не больше пятидесяти лет, но… все портила кожа. Вернее ее серый, землистый цвет без всяких следов загара жаркого тропического солнца. Как такое могло быть – я не мог понять. Так же как и разгадать загадку ее странного тембра голоса. Последнее, что заставило меня не на шутку встревожиться, это были ее глаза. Неподвижные, выцветшие, как-будто водянистые. Никогда не встречал таких раньше! Уставившись этими глазами прямо в меня, китаянка что-то незаметно тронула сбоку от себя рукой и лодка, плавно покачиваясь на воде, мягко отошла от причала. Старуха, надо отдать ей должное, ловко управляла суденышком, держа одной рукой руль. В другой руке она держала большую, объемом не меньше литра цилиндрическую, серебристого металла кружку, из которой что-то отхлебывала. Что было в кружке, мне разглядеть не удалось, так как за время моего недолгого пребывания на баркасе, старуха лишь один раз отставила ее вниз к ногам, предварительно тщательно закрыв такой же серебристой рельефной крышкой. Но капля чего-то темного, застывшая в правом углу ее рта, заставила меня невольно содрогнуться.

Решив вести себя как можно более естественно, чтобы никак не спровоцировать неизвестно на что эту странную женщину, при этом внимательно за ней наблюдая, я принялся осматривать бухту. Первое, на что наткнулся мой рассеянный взгляд, это был вчерашний валун. Сегодня при свете солнца он не выглядел зловещим. Это был обычный крупный, серого цвета камень, с округлыми, отшлифованными ветром и водой краями. Одно только кольнуло прямо в мозг – он был каким-то другим, осиротевшим что-ли… Еще мгновение-другое, и пришло озарение – цапли на его верхушке сейчас не было!

Как я и предполагал, вчерашние видения черного гибельного эфира, расстилавшегося кругом, были рассеяны безжалостными, ослепительными солнечными лучами и, на его месте предстали безобидные прозрачные, местами обезображенные кучками бытового мусора волны. Его щедро сбрасывали с многочисленных кораблей, яхт, шхун и лодок всех мастей, мирно покачивающихся тут же. Многие из них имели ржавые, неприглядные корпуса, обезображенные какими-то бытовыми постройками на палубах, натянутыми веревками с бельем, хаотично торчащими телевизионными антеннами. Но были и такие, наподобие яхты, мимо которой мы проплывали сейчас, не залюбоваться которыми было просто невозможно! Приземистый, сильно наклоненный назад корпус яхты, выглядел настолько стремительным, что даже сейчас, неподвижная, она выглядела так, словно неслась со скоростью реактивного самолета-истребителя. Наглухо тонированные иллюминаторы и матово-черная окраска корабля придавали ему совсем футуристический вид. Две большие буквы «ОМ» на корме, несомненно, обозначали что-то важное для ее владельца, но что, я даже предположить не мог.

Разглядывание чуда морской техники несколько снизило мою бдительность и отвлекло от хозяйки баркаса. И эта оплошность чуть не стала для меня роковой!

Старуха все так же сидевшая на корме и смотревшая прямо на меня, чуть шевельнула сухими бледными губами, как будто собиралась свистеть, и моего слуха коснулась неизвестная мне мелодия. «Плюти-плюти-плют, – лились приятные, нежные звуки – плю-ти-плю-ти-плют…». Я впал в истому. Неизвестно, сколько бы я находился в сладостном оцепенении, если бы не произошедшее вслед за этим: старуха пошевелила ногой, что-то внизу себя толкнула или нажала, и я мгновенно провалился вниз. Я не успел сообразить: «Что произошло!?», как вдруг добротный пол лодки под моими ногами раскрылся, куда-то исчез, и я рухнул вниз, вмиг оказавшись в воде под дном баркаса. Люк над моей головой тотчас же закрылся, включились насосы, откачивая попавшую воду, и баркас, как ни в чем не бывало, продолжил свое мерное движение, ни на секунду не обратив на происшедшее чьего-либо внимания.