Селена (СИ)

Две пары рук сделали свое дело - я оказалась совершенно обнаженная между двумя такими же голыми мужскими телами. Старший вошел в меня первый. Мое колено лежало у него на бедре. Он убедительно припечатывал меня в младшему, придерживавшему меня сзади за талию и поглаживавшему мою приподнятую ногу. Мой затылок ощущал его учащенного дыхания. Несколько сильных толчков, и первый вышел, решив сделать перерыв, не доводя дело до конца, и тут же, сзади я ощутила скольжение внутрь нового члена, тут же занявшего место первого. Новые толчки прижимали меня теперь к первому, заставляя касаться его губ, носа, ощущая его тепло и дыхание. Мои соски плотно и удобно лежали в маленьких и нежных пальцах младшего. Что он делал - невозможно было осознать, он не дергал за соски, не сжимал грубо их, нет, он мягко, как волны, поглаживал и проводил по груди, заставляя меня терять последний рассудок, что еще пытался уехать домой, к Светке собирать вещи. Как мягкая кукла, я переходила из одних рук в другие. Хотя руки гладили, ласкали, трогали меня постоянно, не давая вырваться из наркотического погружения в чувственность. После младшего был опять старший, и потом снова младший.

К утру я уже не помнила, что и как было. Я еще спала, когда почувствовала, что меня одевают. Даже не пытаясь разбудить меня, старший взял меня на руки и спустил вниз, погрузив в машину. Я с трудом различала за окном мелькание знакомых улиц. Время от времени я снова проваливалась в сон, хотя легко поднялась на пороге Светкиного дома.

Глубокое торможение давало мне возможность на ровном без эмоциональном фоне наблюдать за собственным отъездом из Белграда, как будто все происходило не со мной, а я смотрю фильм о себе, и все знаю заранее, что и как будет.

Спокойно выгрузив свою сумку в машину к службистам, я попрощалась с сестрой, как оказалось рано - она тоже поехала меня провожать.

Весь полет я проспала.

Рядом сидел серб и что-то пытался мне сказать, на смеси английского сербского и русского. Он мило позвал стюардесс и потребовал для меня, проснувшейся, еду.

Есть я не хотела, но заторможенное сознание не давало мне возможность контролировать свои поступки. Машинально я умяла порцию и запила ее горячим чаем, который тут же появился передо мной. Серб опять попытался мне что-то сказать, но я снова отключилась.

До сих пор удивляет меня тогдашняя способность просыпаться вовремя. Я спала, я точно ничего не помню, ничего не слышала, как и сколько шел полет и куда делся мой сосед. Но когда я проснулась, все выходили, самолет был на земле, я была пристегнута ремнями безопасности, хотя не помню, как и когда я это сделала.

Муж встречал меня с испуганными глазами. Картины мы погрузили на газель и благополучно привезли домой с тем, чтобы на следующий день отправить все эти картины в олимпик пенту хоутель- где находилась моя выставка до Белграда. Тридцать картин я выставила тут, в зале Одесса, в гостинице, используя зал как хранилище, в преддверии своих больших и главных выставок.

Мастерской у меня не было, крохотная квартирка, в которой жила моя семья не вмещала и не могла вместить все эти картины вместе с рамами и подрамниками. К тому же, все-таки картины кто-то видел, они были не под замком, и я всегда могла привести туда кого-то, кто вдруг решил купить живопись.

- А что они от нас хотят? - это был первый вопрос моего мужа, когда мы оказались дома, и тихо сидели перед телевизором, не особенно внимая вещаемому.

И вот это оказалось для меня неожиданностью. Его нескрываемый страх стал продолжением моего белградского страха, и усилил его до ужаса. Исхода не было. Кошмар шел за мной по пятам.

Я не удивилась, что он в курсе всего. Хотя - чего всего? Ничего собственно не было, кроме догадок, странных совпадений, и странных преследований, проходящих на грани миража. Я ничего не знала, ничего не могла сказать твердо, ни в чем не была уверена.

- Я не знаю. Может денег? - неуверенно я взглянула на мужа. Что у нас поставлено дома - прослушка, или камеры? Скорее всего и то и другое.

Размышления на эту тему вогнали меня в ступор. Я ни о чем не могла думать, кроме того, что за мной наблюдают. Но все это были лишь цветочки по сравнению с тем, что меня ожидало впереди.

- Каких? У нас они есть? Откуда денег? Какие у нас деньги? Пара тысяч, что еще осталось после твоей поездки в Белград?

- Ну как, а вдруг Фаед выставит мои картины в Лондоне, и стану вторым Сальвадором Дали, и буду грести миллионы, - вот, может, они хотят, чтобы подписали договор об этих деньгах? Будущих?

- Так их могут просто не дать? А зачем тогда все?

Я не стала уточнять - что именно - все. Я боялась даже произнести слова - подслушка, и камеры.

- Может, это масонская проверка? И меня скоро примут?

Это было последнее мое предположение. Я не знала, что было тут, в Москве, что сказали мужу, и кто и чего именно хотел от него. Спросить его я тоже боялась, не желая подставлять его, или усиливать все это...

Но он был действительно напуган. Даже больше меня.

Все мои мечты, что я приеду домой, и все закончится - рухнули.

Как хотелось вернуться домой, а дома не было. Дома - своего укромного уголка, где все знакомо, где можно спрятаться и забыться, где постель пахнет тобой, а полотенце тебе знакомо до ниточек, где... Всего этого не было. Я как стояла посреди темного леса, так и осталась стоять все там же, в Белграде, на пустой остановке, там, где обратной колеи - не было. Ни справа, ни слева, ее не было вообще. Куда деться? Назад, или вперед, а надо? Так хотелось прижаться к мужу и получить все ответы на все вопросы, а он сам был напуган не меньше меня.

Я просыпалась утром - напротив дивана стоял комп. Уверенность, что именно тут установлена камера, заставляла меня обливаться потом каждый раз, как сознание кто я и что я замещало место сна. Пробуждение было нежелательно, я не хотела вставать, ужас стискивал мозги, я не знала, что делать.

Практически сразу я начала кашлять.

Но это все было ерунда, просто мелочи. Главное, что хотелось мне больше всего - обрести дом, спрятаться. Спрятаться от вездесущих камер, от прослушки, от преследования.

Армия службистов ходила за мной теперь открыто. Более того, они афишировали себя, демонстрируя свою слежку и постоянное сопровождение.

Мысль спрятаться овладела мной безгранично, - мне уже было ни до чего.

Я все еще бегала - я бегала по часу в день - но стала делать это по ночам - а чего беспокоиться, раз все СВР встало под ружье. Но темнота на освещенных фонарями улицах города меня не скрывала.

В магазинах, на улицах, в автобусах - везде повторяли мои слова, мои действия, смеялись над моими привычками, обсуждая их вслух и просто разговаривая так, чтобы я слышала.

Но куда деться? Рядом были мои близкие - муж и дочка. Куда отступать?

Куда прятаться? Куда бежать? Кому жаловаться?

Кашель! Я возьму дочку и мы поедем в Египет! Но ччч... я никому об этом не скажу.

Там нет визы, получаемой в Москве, прилетаешь, ставишь визу - и все. Я нашла объявление о горящих путевках и в тот же вечер съездила в фирму и купила туры. Рано утром мы с дочкой летели в Хургаду.

Все было отлично. Пятизвездочный отель встретил нас февральской пустотой, теннисные корты манили неразгаданной глупой игрой, крытый бассейн голубел бурлящей теплой водой.

Два дня мы наслаждались пустотой и свободой. Хотя какая может быть свобода в пустыне. Но бежать тут точно некуда.

Два дня.

Все быстро кончилось. Утром третьего дня все столики за завтраком были заняты. Откуда столько вдруг туристов, возникших ниоткуда именно в этом отеле? Куда не глянь - всюду взгляды - боящиеся меня потерять из вида.

Сесть за столик и встретиться с взглядом.

Молодой человек с круглым лицом и голубыми глазами с ненавистью в упор смотрел на меня.

Что я ему сделала? Я обычный человек. Я ничего никому не сделала, я никого не убила, никого не ограбила.

Может, я и враг кого-то, но вовсе не лично его, и тем более я не враг нации, или государства, чтобы смотреть так на меня. Или ему в Египет не хотелось в командировку ехать? А я-то тут при чем? Сам работу выбирал.