Город-крепость (ЛП)

Девушка... все эти дни мои мысли занимает только она. Как ожили ее глаза, когда я протянул ей ракушку. Как руки прижались к решетке. Как я смотрю на окно и должен видеть свое отражение, а вижу её; вижу её, складывающую осколки моего отражения в единое целое. Как её слова возвращают улыбку на мое лицо, словно вытягивают кролика из шляпы фокусника.

Я так не смеялся уже давным-давно.

Более живым никогда себя не чувствовал.

Шарканье ног заставляет меня поднять взгляд, и я вижу Эмио, стоящую у дальнего края пруда. Ее суставы такие белые, что кажется, будто видно открытые кости.

— Мастер Дей, к вам посетитель, — вырывают меня из реальности слова Эмио.

У меня даже вопроса не возникает о том, кто это может быть. Дым я могу учуять даже здесь.

— Спасибо, Эмио.

В фойе стоит мой связной. Когда я вхожу, он притворяется, что занят, разглядывая гобелен с воробьями и цветущей вишней. Уголек его сигареты светится в опасной близости от ткани.

— Здесь не стоит курить, — говорю я.

Цанг выпрямляется, стреляя глазами туда, где стою я. Потом вытаскивает сигарету изо рта и зажимает ее двумя пальцами.

— А тебе не стоило уезжать из Хак-Нам. Но вот мы оба здесь.

— А ты как узнал? — выгибаю я бровь, пытаясь не выказать страха, поселившегося в животе.

— Ты пропустил нашу встречу. К тому же пару дней назад в полицию поступил весьма интересный звонок от одного из таксистов. Он сказал, что довез до Тай Пинг Хилла двух окровавленных мальчишек. Было не так уж трудно сложить два и два.

Я пропустил встречу... Неужели я здесь уже так долго? У этого дома есть особенность замедлять время. Дни, месяцы, годы. Ничто не меняется, кроме наших лиц. Что еще я пропустил?

— Я мог бы тебя арестовать, — продолжает мой связной, — если бы захотел.

— Я должен был кое-то сделать, — говорю я. — Мой бегун умирал.

— И ты сделал. Неважно при этом, что я велел тебе от него избавиться, — рычит он. — Теперь ты просто прижал задницу к стулу. Тратишь время. Следишь за бегом минутных стрелок.

Я выпячиваю челюсть. Не могу смотреть ему в глаза или на родинку, которая находится у него на подбородке. Вместо этого я опускаю взгляд на сигарету и пепел, оседающий на пол.

— Я был терпелив по отношению к тебе. Но у нас мало времени. — Запястье моего связного дергается — слишком резко, чтобы было похоже на наигранный жест. Горячий белый пепел сыплется на половицы. Отсюда он очень походит на снег. — Я хочу, чтобы сегодня ты вернулся в Хак-Нам.

Я обижен, поэтому бросаю ему вызов:

— Или что?

Цанг лезет в карман. Сначала мне кажется, что он хочет достать новую сигарету (эта почти истлела), но вместо этого он вытаскивает лист бумаги. Он держит его так, чтобы я разглядел написанное: мое имя, мое преступление, мое прощение. С печатью и подписью одного из самых влиятельных судей в Сенг Нгои.

Свежие чернила — шаткая бумажная свобода. Так близко, что я могу дотянуться и вырвать ее.

— Принесешь мне его записи... доставишь задницу Лонгвея мне на блюдечке — и получишь это. Если же нет... — Цанг подносит бумагу к кончику зажженной сигареты. В воздухе возникает запах паленой бумаги. — Всего один звонок. Один, и с тобой покончено.

Он думает, что это меня напугает, заставит отказаться задавать какие-либо вопросы. Должно было напугать. Срок в комбинезоне с подносом в столовой и постоянные оглядки за спину. Но все, о чем я могу думать, — обещание, которое я дал девушке. И я должен его выполнить.

— Девушки из борделя Лонгвея. Что будет с ними?

Я думаю о том, насколько легко будет им выскользнуть через какую-нибудь из многочисленных щелей Хак-Нам. Просочиться обратно в черноту улиц и мужскую похоть.

— Ты не о шлюхах переживай, а о себе. — Цанг складывает бумагу в опасной близости от сигаретного огонька.

— Что здесь происходит?

Ко мне подходит отец, но смотрит не на меня. Он полностью сосредоточен на представителе отдела по обеспечению безопасности. Губы прямые, но взгляд острый, колючий, как у разъяренного добермана. Уверен, у него такое же лицо в те моменты, когда он пытается перетянуть часть правления на свою сторону, решая вопросы индустрии Сан. Именно поэтому наша семья довольно состоятельна, чтобы позволить себе жить в Тай Пинг Хилл.

— Всего лишь перекидываемся с вашим сыном парой слов, мистер Сан.

Мой связной прячет руки за спину, чтобы не было видно сигарету.

— Уже поздно, — говорит отец, хоть это и не так. — У вас, полагаю, много работы.

— Я уже заканчиваю. — Связной улыбается такой тонкой улыбкой, что она не может сойти за искреннюю. — Выход найду сам.

И уходит. Дверь открывается и закрывается, впуская внутрь холодный воздух, от которого запах дыма лишь обостряется. Пепел на полу закручивается вихрем, а потом снова затихает.

— Что они заставляют тебя делать?

Отец смотрит на пепел. Мы пялимся на него вместе.

— Невозможное, — говорю я, потому что это самый простой и короткий ответ. И это правда.

— Есть и другие пути, Дей Шинь.

— Неужели? — я поднимаю глаза. Отец стоит рядом со мной. У нас одинаковые рубашки, хотя моя все еще немного влажная. Впервые замечаю, что я выше, чем отец. — Даже все твои деньги не смогут выкупить освобождение от торговли наркотиками и трех трупов.

Отец закрывает глаза. Его веки трепещут, как будто ему больно.

— Ты можешь сбежать. У нас есть связи за рубежом. Ты хорошо говоришь по-английски. И документы я уже оформил.

Побег. Интересно, почему он говорит об этом только сейчас. Он попросил меня ждать, вынудил рисковать, чтобы очистить мое имя. Наше имя. Фамилию Сан.

Выражение его лица говорит мне обо всем. Если я улечу из страны, это покроет позором нашу семью. И этот малюсенький шанс очистить имя (или социальный статус, если это действительно лишь формальность), улетит вместе со мной. Поэтому его слова звучат как ультиматум. Это его последнее предложение.

Я могу сбежать. Начать все с начала вдали от Хак-Нам, от Сенг Нгои, от своей семьи. Подальше от отдела по обеспечению безопасности и учетной книги Лонгвея. Вдали от девушек.

Не думай о шлюхах. Переживай о себе.

Именно так я и делал все это время. Прикрывал свою собственную задницу. Переживал, переживал, всегда переживал. Предупреждение: в результате получаете бессонницу и эгоистичного ублюдка.

Вспоминаю, какой маленькой показалась рука Джин Линь под моей. Думаю про девушку за окном с ее темной как ночь косой и призрачным свечением надежды. Даже думаю про этого проклятого кота — бесхвостого и одинокого, оставшегося в Хак-Нам и мяукающего где-то там.

Эти мысли ворочаются, ворочаются и ворочаются у меня в голове. Они приводят меня к одной-единственной неопровержимой истине: сейчас уже дело не только во мне.

А может, так всегда и было.

И внезапно я понимаю, чего все это время хотел. Боль, ее нельзя унять. Искупление. Шанс сделать все правильно. Я не могу вернуть брата, но могу помочь девушкам. Освободить их мне вполне по силам.

Я не могу доверить отделу безопасности вопрос поиска сестры Джин Линь или свободы девушки за окном. Это я должен сделать сам.

На этот раз я не уйду.

— Я должен остаться. Должен все исправить. — Глаза отца по-прежнему закрыты, когда я произношу эти слова. — Я возвращаюсь в Хак-Нам.

— Там тебя ничего не держит, — напряженным голосом говорит отец.

Десять дней назад он был бы прав. Но сейчас... Я глаз не закрываю, но передо мной маячит лицо девушки, внутри меня сильнее бьется пульс... выворачивает всю правду наружу. Я вспоминаю гладкую раковину под своими пальцами.

Мое обещание не должно оказаться пустышкой. Может быть, я не очень хороший человек, но я могу им стать. Я могу написать новый ответ: герой для девушки за окном.

Я не говорю об этом вслух, ведь даже если я произнесу эти слова, отец их не услышит. Он никогда не был особо хорошим слушателем.

Его глаза открываются, сейчас они напоминают мне не глаза добермана, а клювы воронов. Хитрые. Острые. Они изучают меня, изучают каждую деталь. В такие моменты я удивляюсь, почему у него ко мне нет ненависти. Почему он все эти годы поддерживал мою жизнь, снабжая деньгами.