Город-крепость (ЛП)

Когда встреча заканчивается, я быстро собираю пустые стаканы, отчаянно желая, чтобы Лонгвей со своей книгой оставался на месте. Бокалы чокаются, их пурпурные ободки борются за место на моем подносе. Я стараюсь двигаться медленно, но в отражении шкафа вижу, что Лонгвей поднимается на ноги, учетная книга крепко зажата в его руках. Он направляется к коридору, ведущему в сторону лестницы. Составляю стаканы, все еще покрытые остатками сливового вина, в нижней части серванта и следую за ним.

Я никогда прежде не была наверху. На самом деле, я только два раза видела лестницу. Она находится в конце восточного коридора, рядом с дверью, ведущей в комнату мама-сан. Она, будто моя раковина, закручивается и закручивается вверх, прямо в темноту.

Я жду в конце коридора, когда хозяин исчезнет на втором этаже, прежде чем делаю следующий шаг. Каждая частичка моего тела дрожит, когда я принуждаю себя идти дальше в темноту.

Не знаю, получится ли у меня.

Глубоко внутри я чувствую, как просыпается трусость, она умоляет меня вернуться к себе в комнату. Сесть на кровать и ждать. Извиниться перед послом и принять его предложение. Извиниться перед Инь Юй. Сказать парню, что я не могу выполнить его просьбу. Быть достойной дочерью своей матери. Держаться стойко.

Но я помню демона, что скрывается позади глаз посла и знаю, что уже не будет как прежде. Даже если он никогда больше не поднимет на меня руку, каждое его прикосновение будет напоминать мне о той ночи.

Я закапываю страх, иду по залитому тенями залу и дальше вверх по лестнице. Дверь на втором этаже с треском открывается, заливая ступени золотистым светом. Здесь пахнет иначе: тяжелый запах плесени, кожи и чернил. Ароматы богатства и избалованности. Они застревают у меня в горле, когда я подношу костяшки пальцев к дверному проему.

Дверь открывается. За ней стоит Лонгвей, заполнив большую часть просвета. Его лоб усеивают капли пота, а грудь бешено вздымается и опускается. При виде меня на его лицо набегает туча, а вокруг глаз появляются морщинки. Девушки сюда не поднимались никогда.

— Что ты здесь делаешь?

Его слова падают тяжело и точно, словно он режет ножом.

— Я... я хотела поговорить с вами, сэр. — Я слегка кланяюсь, в поле моего зрения попадает кусочек его комнаты. Вся стена увешана оружием: мечи, пистолеты, винтовки, ножи. Моги глаза мечутся по комнате. Ни следа учетной книги.

Мой поклон длится чуть больше, чем положено. Я слишком хорошо это понимаю, выпрямляясь и чувствуя на себе взгляд Лонгвея.

— Я занят. Со всеми проблемами вы должны идти к мама-сан, — отмахивается он от меня, показывая на лестницу. От этого движения мне открывается еще частичка комнаты. Ловлю взглядом кровать и экран, на котором движутся картинки. Телевизор. Книги нет.

— Я... — Сознание бешено мчится вперед, пытаясь оправдать мое присутствие на этом этаже. Мне нужно достаточно времени, чтобы найти учетную книгу. — Я не могу пойти к мама-сан. Это я доверить ей не могу.

Лонгвей хмурится:

— И почему же?

Мое сердце выкрикивает ругательства. Я не шпионка и никогда ею не была. Ложь, которую я должна скормить дракону, которую я придумывала долгими часами, кажется негодной и тухлой. Он выплюнет ее обратно.

Но отступать некуда.

— Она любит выбирать фаворитов. — Я чуть-чуть привстаю на цыпочки, пытаясь заглянуть в комнату. Но в спальне нет никаких ярких цветов. Почти все черное с вкраплениями коричневого. Мебель, пол, обои. Единственные яркие пятна — телевизор и аквариум с рыбками. Они дарят комнате хоть какой-то призрачный свет.

Наконец я ловлю мимолетный отблеск красного. Только уголок чего-то, торчащего из недр ящика стола. Это она.

— У большинства людей так. — Громкий голос хозяина заставляет меня упереться взглядом в пол.

— Это... это Инь Юй. — Я ужасаюсь своим собственным словам. Мои вены закупоривает чувство вины, словно кровь остановилась. — Она... она завидует тому, что я забрала часть ее обязанностей. Я боюсь, она распространяет обо мне слухи, рассказывает что-то мама-сан. И я опасаюсь, что они дойдут до вас или до посла. Что вы услышите обо мне какую-нибудь неправду.

— Ты считаешь, что Осаму платит за какие-то черты твоего характера? — Его губы изгибаются в подобии улыбки. — А я что-то типа преподавателя этикета в школе?

Я качаю головой и выдавливаю из себя маленькие, маленькие слова:

— Я не хочу закончить, как Синь.

— Так будь умницей, — говорит Лонгвей. — Это все?

— Д-да.

Я отступаю на шаг назад, помня, что лестница совсем близко. Каблуки повисают на краю ступеньки. В этот момент мое падение стало бы благословением. Несколько ссадин и царапин кажутся мне гораздо предпочтительнее того, как Лонгвей на меня смотрит. Словно на кусок мяса.

— Больше не беспокой меня по пустякам, — рычит Лонгвей.

— Спасибо, сэр.

Я снова кланяюсь, бросая взгляд на книгу. Она все еще там, в ящике.

Лонгвей фыркает и закрывает дверь. Я на деревянных ногах спускаюсь по лестнице. Составы хрустят при каждом шаге. На полпути я прохожу мимо Фанга, который смотрит на меня своими темными-темными глазами. Лестница такая узкая, что наши плечи соприкасаются. Мне приходится вжаться в стену, чтобы дать ему пройти. Мы так близко друг от друга, что он не может не заметить мою дрожь.

Но он молчит. Единственное, что он из себя выдавливает — это слово "осторожнее", прежде чем, не оглядываясь, продолжить восхождение.

У меня получилось. Я узнала, где Лонгвей хранит свою учетную книгу. Я рискнула.

Джин Линь гордилась бы мной.

Мое сердце настолько переполнено мыслями о сестре, парне и море, что я забываю, что нужно помыть стаканы, стоящие в гостиной. Я направляюсь прямиком к северному коридору. В гробовой тишине прохожу мимо комнаты Синь. Мимо закрытых дверей Нуо, Вень Ки и Инь Юй. Прохожу весь путь до конца.

6 дней

Дей

Когда я был младше и мне нужно было время подумать, я приходил к пруду с карпами. Это была одна из маминых слабостей — напоминание о родине, — установленная в задней части дома, где возвышалась стеклянная стена с видом на сад камней. Часть пруда находилась в самом доме. Другая его половина выходила за стекло во двор с тщательно разровненным гравием.

По краю своего маленького мира плавали кои, их чешуя переливалась всполохами белого жидкого янтаря. Движения рыб были плавными и обтекаемыми, словно под гипнозом. Это приводило мой разум в покой.

Всякий раз, когда Хиро уставал от чтения своих нескончаемых энциклопедий, он спускался сюда и бросал в воду монетки. Они оставляли на поверхности рябь (кометы из серебра, золота и меди), опускаясь в водоросли на дне. В рыбу он никогда не целился.

Хиро. Я вздыхаю и глубже погружаю пальцы в воду. Мое признание Джину, Джин Линь, — это первое за долгое время упоминание его имени. Я так много времени провел за тем, чтобы стереть его и забыть. И много раз повторял его в своих кошмарах. Пытался обрубить и отрезать всё и вся.

Призрак моего брата везде. Словно шепчет только в мои уши. Если бы я только прислушивался. Если бы я только был хорошим братом. Если бы...

Я провел в Хак-Нам семьсот тридцать восемь дней, предпринимая все возможное, чтобы выбраться и вернуться домой. Но дом — это не то, что мне нужно. Разговаривая с Джином, Джин Линь, рассказывая ей свою историю, я лишь еще глубже запихал ее в глубины своего разума. Модный дом в Тай Пинг Хилле не поможет мне. И попытка забыть эту историю тоже не поможет. И никогда не заслужит прощения от моего брата. Молчание призраков...

Я опустил руку еще ниже, погружая в воду все запястье. Кои уплывают врассыпную, мерцая, словно маленькие факелы в ночном небе. Интересно, кои Хиро все еще живут на дне, прячась под многолетними водорослями и рыбьим дерьмом?

Я решаю, что вода в прудике слишком холодная. Убираю руку и вытираю её о рубашку. Насчет пятен я не переживаю, а вот отцу они не понравятся.

После нашего разговора Джин Линь засыпает, лекарства принуждают ее тело к отдыху. Рядом сворачивается звездный атлас Хиро, занимая опустевшее место кота. Я же никогда прежде не чувствовал себя таким бодрым. От открывшихся возможностей голова идет кругом. Мысли о Джин Линь и ее сестре. Девушка и учетная книга. Новый год и шесть дней до него.