Карнавал

валивалось куда-то вглубь и выполнялось само собой. Через две минуты она уже вела машину не думая.

- Ну как, - сказал таксист, - покаталась?

Одноклеточная прибавила скорость и свернула на боковую дорогу. Боковая дорога уходила в лес и вела неизвестно куда.

Она снова прибавила скорость.

- Не сходи с ума, - сказал таксист, - здесь много поворотов, а дороги ты не знаешь.

- Видно?

- Видно.

- А я не боюсь. Я была мастером спорта, пока однажды не сбила одного дедулю. С тех пор не выступала и не была за рулем.

- И это видно. Видно, что отвыкла.

Машина шла на предельной скорости.

- Ну как, красиво? - спросила Одноклеточная.

- Красиво, как на картинке.

- Смотри, какая у меня реакция, - сказала Одноклеточная и вписалась ещё в один опасный поворот.

- У меня не хуже, - ответил таксист.

- Спорим?

- Спорим.

- Тогда так, - сказал Одноклеточная, - я считаю до трех. На счете три я тебя ударю. А ты не успеешь ударить меня раньше или увернуться.

- Чего ты сказала? - удивился таксист.

- Раз.

- Тормози.

- Два.

- Останови машину, я сказал!

- Три.

Она ударила не глядя и не снижая скорости. Машина немного вильнула и снова выровнялась.

- Ну как, воин, - спросила Одноклеточная, - ты ещё меня слышишь?

Таксист молчал.

Она остановила машину и положила голову на грудь. Ей хотелось плакать, но она не могла.

Есть люди добрые.

Есть люди жестокие, как хирургический скальпель.

Есть люди жестокие, как гремучие змеи.

Есть люди, жестокость которых несравнима ни с чем, кроме человеческой жестокости.

На каком из этих уровней находилась она сейчас? И закончится ли это когда-нибудь? Когда?

Если бы это чувство пришло к ней вечером, она бы не смогла заснуть. Если бы ночью - она бы проснулась. Проснулась, испугавшись самой себя, как пугаются дети, придумывая формы и названия ночным теням. Все то же ночное чувство радости от разрушения дворцов. Ночное чувство, пришедшее днем, и потому видимое во всех деталях.

Она подняла голову. Невысокий лесок уже был наполнен птичьим пеньем, хотя ещё не собирался зеленеть. Как-то вдруг пришла в этот раз весна, подумала она. Какой хороший день. Нет, пока ещё утро. И какая тишина. Когда становится так тихо, то невозможно поверить, что Бог - всего лишь случайность, не совпадающая с нашим представлением о случайности. Тишина противоречит рационализму. И пенье птиц только подчеркивает тишину.

Она вытащило тело из машины. Тело ещё жило. Ничего, он отойдет, он сильный мужчина. Она положила тело в придорожную грязь. Грязь была плотной, как застывающий гипс. Невдалеке в грязь вдавливалась колея - на такую глубину, что неясно было, как та машина выбралась. Одноклеточная несколько раз похлопала тело по щекам. Тело открыло глаза. Глаза просветлели и внезапно взорвались испугом, как две осколочные гранаты.

- Ну как, воин, - повторила Одноклеточная, - ты меня слышишь?

Таксист молчал.

- Значит, вот что я тебе скажу, - продолжила