Звездолет с перебитым крылом

— Вот я и говорю, надо Кондратьеву рассказать, пока не поздно.

— Как? Вот так просто прийти… или по телефону? Можно из автомата позвонить, у меня звонилка есть…

— Не знаю как, но сообщить надо.

— Давай так, — начал Дюшка. — Давай мы сообщим Кондратьеву. Но не завтра, а послезавтра?

— Почему послезавтра?

— А завтра мы сами за ними посмотрим. — Дюшка подмигнул.

— Как это? — спросил я.

— Понаблюдаем, — пояснил Дюшка. — Не посмотрим, а понаблюдаем. Пойдем на реку, я возьму бинокль, чего сложного?

— Некрасиво, — возразил я. — Подглядывать.

— Подглядывать — некрасиво. А мы же не подглядывать собираемся, а оберегать их. Защищать.

— Защищать? От химиков, что ли? Или от Бачурина?

Дюшка голову почесал, посмотрел на черемуху, на топор.

— Топор возьму, — сказал он. — И винтовку. Ты же хорошо стреляешь.

— Из воздушки? Воздушка, конечно, Бачурина остановит. А ты его топором запугаешь…

Я сам Бачурина не видел, но про его подвиги в нашем городе все знали. Ограбил винно-водочный, потом «запорожец» угнал и с моста свалился, восемь лет отсидел. А в первую ходку еще и избил кого-то до полусмерти. Человек, одним словом, выдающийся.

— В ухо ему стрельнешь, — посоветовал Дюшка. — А я крикну, что следующий раз в глаз пуля уйдет. А потом нас много будет, четверо, куча свидетелей, Бачурин не сунется. Да не бойся ты, Вадь, все продумано.

Вот уж не знал, что Дюшка такой авантюрист. Не, явно книжек перечитал. Я представил, как буду простреливать ухо рецидивисту Бачурину…

— Давай лучше все-таки Кондратьеву расскажем. Прямо сейчас.

Я закинул топор в гущу черемухового куста. Лучше участковому не звонить, а домой сходить, он тут за две улицы живет, на Тенистой, в зеленом доме.

— Погоди, Вадь! — Дюшка схватил меня за руку.

— Что еще?

— Погоди! — Дюшка замотал головой. — Да успеем мы Кондратьеву все рассказать… Давай… Давай так — загадаем. Встанем на перекрестке, и если первый встречный будет наш знакомый, то мы завтра идем на реку. А если незнакомый, то к Кондратьеву.

— Чушь, — сказал я.

— А чего ты боишься? — спросил Дюшка. — У нас в городе десять тысяч человек живет, шанс, что нам встретится именно знакомый, мал. Ты ничем не рискуешь. Соглашайся, Вадь!

Я согласился.

Мы установились на углу Пионерской и Кировской и стали ждать. Долго не пришлось, сегодня ведь был день Дюшки, через три минуты со стороны школы показался Котов.

— Я же говорил! — торжествующе сказал Дюшка. — Завтра с утра на реку.

Подошел Котов, посмотрел на нас со своим обычным пренебрежением, выплюнул:

— Заплесневело выглядите.

— Пойдем завтра на реку, — предложил Дюшка. — Есть одно важное дело.

Это мне в нем тоже не нравится. То есть больше всего не нравится. Я думаю, что это качество — самая отрицательная его черта. Вот мы с ним говорим о каких-то серьезных вещах, спорим, что-то сделать планируем. И вдруг появляется человек, к делу совсем не относящийся, и Дюшка в три секунды выкладывает ему все планы и приглашает идти в экспедицию вместе.

Так же случилось и сейчас. Стоило Котову так чуть-чуть презрительно улыбнуться, как Дюшка вывалил ему все. Про брата с сестрой, про «Яву», про шпионский нож и секретную кобуру, про то, что мы собираемся на реку выслеживать врагов, и про то, что нам остро необходим такой человек, как Котов, и его фотоаппарат «Зенит».

Я моргал и делал знаки лицом, что нам не нужен Котов и что без его фотоаппарата мы как-нибудь перетопчемся, но было поздно — Дюшка все быстро и обстоятельно выболтал.

— Не знаю… — поморщился Котов. — История бредовая… — Тут он поглядел на Дюшку. — Но мне все равно завтра делать нечего, — добавил Котов. — Так что я с вами схожу.

— И фотоаппарат прихвати, — напомнил Дюшка. — Надо их наконец заснять.

Глава 5. Анна

Котов притащил «Зенит» и к нему длинный тяжелый объектив, выглядело это серьезно — не просто пионеры балуются, а камера смотрит в мир. Дюшка вызвался тащить эту тяжесть на себе, но Котов не доверил. Сам Дюшка все-таки захватил воздушку, хотя и спрятал ее в брезентовый чехол для удочек.

От моста двинулись по левому берегу. Всю дорогу Котов смеялся надо мной. Над Дюшкой нет, Дюшка для него не годился даже как объект насмешек.

— А может, это снежные люди? — спрашивал Кот. — Решили выйти к нам, познакомиться… Хотя нет, не снежные — они же не лохматые. Ну, тогда да, американские шпионы. Или снежные люди, или американские шпионы — одно из двух.

Умничал. А я не люблю, когда кто-то умничает слишком нагло. Поэтому с Котовым я стал спорить.

— А почему не шпионы? — спрашивал я в ответ. — Запросто и шпионы могут быть. Дети всегда шпионами были, это же удобно.

— Когда это дети шпионами были?

— Всегда, — уверенно ответил я. — Когда хочешь…

Хотя, если честно, так сразу…

— «Неуловимые мстители», — пришел на помощь Дюшка. — Во второй части они как раз этим и занимались, Валерка у полковника Кудасова карту добывал.

— А в первой Данька у атамана Бурнаша, — напомнил я.

— Так это кино…

— А «Иваново детство»? — Дюшка поправил на плече винтовку. — Там что, тоже вранье?

— Я не говорил, что вранье, просто непонятно, зачем детей посылать? Не война же…

Тут я с Котовым согласен был.

— А пришельцы? Ладно, со шпионами убедили. Они проникли, чтобы следить за Соленым Бором. Но пришельцы-то? Вы ездили на подрывное поле и видели там вымерзшее кольцо?

— Там действительно странная яма, — заметил я.

— Да какая странная?! — Котов даже по лбу себя стукнул. — Обычная дегтярная яма. Аптеку на Советской знаете? Там шиповник принимают. А еще там делают мазь из дегтя.

— Эта яма была слишком ровной, — сказал я. — И гладкой.

— Хорошо. Пришельцам-то что у нас делать?

— Тоже за Соленым Бором наблюдать, — немедленно ответил Дюшка. — Там как раз занимаются ближним космосом…

— С этим все ясно. — Котов кивнул на Дюшку. — Но вот уж не думал, что ты, Вадим, такая деревенщина. Как увидели незнакомых, кто хоть чуть непохож, так сразу и поплыли…

— Зачем тогда сам пошел? — спросил я. — Ну мы понятно, деревенщина, а ты? Ты такой умный и благоразумный…

— Да мне объектив надо испытать, — тут же отоврался Котов. — Отсылали на ремонт, теперь надо проверить на длинных фокусах.

Мы продвигались вдоль берега по тропке, протоптанной козами. За лугами тропка сузилась, но совсем не исчезла и вела до места, где в Соть впадала Номжа.

Номжа речка небольшая, чуть шире Сендеги и тоже из болот течет, и цве́та — как цикорий из банки, черно-красного. Сюда рыбаки часто ходят, через Номжу здесь перекинуты две жерди, по ним и перебрались. А Котов чуть не навернулся.

За устьем Номжи начинался намытый половодьем пляж с красивым сухим деревом, с этого места Котов начал снимать.

— Осторожно дальше надо идти, — напомнил Дюшка. — Они уже тут рядом!

— Они уже тут рядом, смените мне пеленки… — передразнил Котов.

Но мы все равно стали пробираться осторожнее. Берег Соти здесь был волнистый, то задирался, то до самой воды съезжал, шагали от дерева до дерева, Котов высовывался из-за сосен со своим дальнобойным объективом и смотрел в него, иногда фотографировал лес и реку. И, к неудовольствию Дюшки, первым пришельцев заметил он.

— Ага, вижу, — сказал Котов и щелкнул «Зенитом». — Сидят возле костра и… Сидят возле костра.

Анна и ее брат действительно жгли костер и сидели рядом. Недалеко от реки, берег низкий, поросший травкой, почти равномерная круглая поляна. Ничего не готовили, сидели и смотрели в огонь. Слева из кустов торчал угол палатки.

Котов прицелился и щелкнул еще раз.

— И что? — спросил он. — Вот пришли, увидели, что дальше?

— Надо понаблюдать, — предложил Дюшка.

— Давайте лучше познакомимся, — в ответ предложил я. — Сделаем вид, что гуляем…

— Ага, — ухмыльнулся Котов. — С фотоаппаратом и винтовкой.