Звездолет с перебитым крылом

— У меня есть сгущенка, — зевнул я. — Как раз лишняя банка.

Марк сразу на меня уставился, и Анна тоже.

— Реально? — спросил Марк.

— Что? — не понял я.

— Банка?

— Есть, — подтвердил я. — Я принесу. Чаю попьем.

— Чаю попьем, — повторила Анна. — Я сушки купила.

— Я люблю сушки, — тут же заявил Дюшка. — Я могу дома взять сушки…

Дюшка заглянул ей в глаза.

— Приходите вечером, — пригласила Анна. — Мы сегодня суп варить будем.

— Какой? — сразу же спросил Дюшка.

— Суп. Мы пойдем.

Марк надел на банку капроновую крышку, убрал в рюкзак. Вторую взял под мышку.

— Приходите, — повторила Анна. — Обязательно.

— Придем, — заверил Дюшка. — Обязательно.

Они двинулись по мосту на другой берег, спустились по насыпи, пропали за кустами. Всё.

— Пойдем за сгущенкой, — предложил я.

— Не, я тут посижу, — сказал Дюшка, — где-нибудь…

— Домой тогда сходи, — посоветовал я. — Времени много еще.

— А ну! — Дюшка отмахнулся. — Загонят еще. И там папаша с рыбалки… Ты когда обратно пойдешь, на мосту постой, я тебя увижу.

— Ладно.

Я побежал домой.

У нас погреб не в подполе, а в картофельнике, как раз под вишнями. Яма глубокая, там в самую жаркую жару прохладно, пахнет сыростью, а по кирпичным стенам свисает фантастическая белоснежная плесень.

В погребе у нас как обычно: картошка, морковь, лук и свекла, ну и заготовки разные: огурцы соленые и маринованные, помидоры, тушенка — двадцать больших промасленных банок, завернутых в газету, — наш стратегический запас. А еще ведерные бутыли с макаронами и крупами. Все как полагается на случай атомной войны, чтобы месяц-другой продержаться. А в самом низу погреба заглушка трубы, а сама труба на пятнадцать метров вниз уходит. Артезианская скважина. В случае атомной войны на ней можно продержаться. Год-другой.

Сгущенка и концентрированное молоко спрятаны за огурцами. То есть не то чтобы очень спрятаны, просто не стоят на виду. Это как бы намекает на то, что брать их не стоит.

Я просунул руку между холодным стеклом и наткнулся на железо. Сначала вытащил концентрированное. В готовом виде оно не очень, а вот если размешать с сахаром и какао и хорошенько растереть, а потом на ночь в морозильник, то получается вполне себе нормальное мороженое, не хуже, чем из сухого. Следующая банка. Сгущенка. Я стряхнул пыль и спрятал банку под рубашку.

Вылез из погреба. Пообедал борщом. Послонялся по дому для виду, колеса на велике подкачал, цепь подтянул и смазал. Под яблоней повалялся, земляники поел, посмотрел на тлю. На смородине расплодилось тли, и в земле обосновались муравьи, которые теперь эту тлю угнетали — интересно наблюдать. Хотя не люблю природу, в ней все глупо и жестоко, все друг друга жрут и от этого довольны. И никак их не переубедишь.

Потом побежал обратно на мост. Сгущенку в сумку из-под противогаза засунул, у меня в ней донки обычно лежат.

Ждать на мосту долго не пришлось, через пять минут показался Дюшка. Лицо перемазано зеленкой, рожа кислая, наверняка щавель жевал.

— Добыл сгущенку? — сразу спросил он.

— Добыл.

— Молодец! — обрадовался Дюшка.

Точно это я ему сгущенку добыл.

— Покажи, — потребовал Дюшка.

Пришлось достать банку и убедить Дюшку, что с ней все в порядке. Он хотел ее даже сам понести, но я отказался. Сгущенка моя, дарить ее тоже мне.

— Тогда пойдем. — Дюшка пошагал вдоль реки.

Дорога показалась еще короче, верный признак, что мы стали привыкать, только с моста сошли, вот уже и Номжа. А может, это Дюшка торопился. Или я торопился.

Остановились над Номжей. Дюшка установился на жердях прямо посреди речки, раскачивался, пружинил. А я чуть ближе к берегу. Кажется, он мне хотел что-то сказать. Обдумывал, решал, сказать все-таки или нет.

— Отец хочет в июле в Астрахань ехать, — сказал Дюшка. — На месяц. На рыбу.

— Ты поедешь?

— Не знаю… не решил еще. Как ты думаешь, в нашем городе можно найти розы?

— Анна любит цветы? — ничуть не удивился я.

— Все любят цветы… Я к тому, что, наверное, роз не найти…

— Ты ей цветы хочешь подарить, что ли?

Дюшка стал раскачиваться так, что жерди затрещали.

— Она сказала, что у них розы не растут, а ей посмотреть хочется.

— Не знаю… До вечера тут стоять будем?

Мне надоело торчать над водой, я качнул жерди, они треснули по-настоящему. Дюшка испугался и поспешил на сушу.

Перебрались через Номжу.

Почти сразу я почувствовал запах дыма и еще какой-то, вкусный.

— Она же говорила — суп! — обрадовался Дюшка.

На поляне Анны и Марка все было как вчера, над огнем висел черный помятый котелок, а вокруг самого костра устроились несколько сидений, выпиленных из поваленной сосны. Анна сидела и смотрела на реку, а Марк варил в котле.

— Привет, — издали поздоровался Дюшка. — А мы сгущенку принесли!

Вообще-то я ее принес, ну да ладно, пусть.

— Единственная банка во всем городе, — сказал Дюшка. — С огромным трудом удалось добыть!

— Не единственная…

Но довозразить я не успел, Дюшка подскочил ко мне, сунул руку в сумку и нагло достал сине-белую банку.

— Вот! — воскликнул он. — Вот она!

Дюшка рванул к Анне и вручил ей сгущенку с такой торжественностью, с какой вручают выигрыш в лотерею. И Анна приняла сгущенку торжественно и аккуратно, точно она опасалась, что жестянка разобьется.

— Ее можно так есть, но вкуснее сварить, — посоветовал Дюшка. — Только на медленном огне надо.

— Варить? — немного удивилась Анна.

— Да, варить. Это очень вкусно. Она как карамель получается; если на хлеб намазать, особенно хорошо. Но надо очень осторожно, мы как-то на октябрьские варили, так у нас она взорвалась и весь потолок загваздала! Потом ложками соскребали!

Он стал рассказывать Анне об особенностях варки сгущенки, а я направился к Марку, занимавшемуся приготовлением супа. Суп странный у него получался — из томатного сока и с рыбой. Рядом с Марком стояло ведро с наловленной и уже почищенной мелочевкой: ельцы, окуни, ерши и сорожка — не зря я ему удочку наладил. Толковый тип, стоило подсказать про удочку, а дальше сам справился, еще как справился, полведра натаскал. Марк доставал рыбешек из ведра, внимательно оглядывал каждую, после чего опускал в кипящий томат.

— Что за суп? — поинтересовался я. — Харчо? Почему тогда рыба?

— Не знаю, — пожал плечами Марк. — Я так варю, по себе. Рыбы наловил — и варю, хорошо же.

— Из томатного сока?

— Ага. — Марк примерил к ладони окуня, улыбнулся, запустил в котелок. — С томаткой суп будет. Будет ведь? — Марк посмотрел на меня.

— Наверное. Хотя я не знаю…

— Я знаю. — Марк продолжил сгружать рыбу в варево. — Я все про это знаю. Надо эти еще запустить, длинные…

Марк отправил в котелок еще рыбешку, я заметил, что места там мало осталось, рыбины друг на друге сидели, не суп получится, а каша. Рыбная. А Марк взялся за морковь. Она у него уже почищена оказалась, две штуки. Одну мелко нарубил своим ножом, вторую, чуть подумав, кинул целиком.

— Теперь лук…

Лук Марк порезал на чурбаке, то есть не порезал, а как-то посек. Он ставил луковицу на дерево, прицеливался лезвием и шинковал быстрыми движениями, так что через минуту оставались лишь мелкие кубики. Измельчил три штуки, а когда получилась изрядная горка, Марк ссыпал ее в варево и сходил за следующей банкой сока.

— Гущеварно получилось, — порадовался он. — Смотрите-ка!

Марк воткнул в котелок деревянную черпалку, она чуть наклонилась, но не упала.

— Суп как надо, — сказал Марк. После этого он добавил в котел еще томатного сока.

Я сильно сомневался, что получится съедобно. Но Марк был человеком в себе уверенным. Он натрусил в суп черного молотого перца, потом подсолил, потом помешал, потом стрельнул для запаха угольком.

Дюшка продолжал приставать к Анне со сгущенкой, рассказывал, как из нее можно сделать много разных вкусных штук, не только торт «Муравейник». Анна терпеливо его слушала и смотрела на реку. И я стал смотреть на реку, течение потянуло и закружило, и я послушно потянулся за ним; ближе к противоположному берегу в воде лежал камень, его верхушка выступала над поверхностью, мне в голову какие-то странные мысли приходили, раньше я о таком никогда не думал, огненные искры в глубине золотого океана. Янтарь.