Драконье золото (СИ)

Вблизи храма он увидел три человеческие фигуры, темными пятнами выделяющиеся на снегу, и Ристерда, стоящего около обрыва. Ужасная догадка заставила вновь забыть о том, что надо махать крыльями, однако разум вовремя подсказал, что амулет звал на помощь не просто так, а значит, ему нужна была сила дракона. Мог ли амулет признать смерть Дороса — кого же еще? — родной и требовать с почестью проводить собрата? Нет, Бадахильдис заставил себя верить в лучшее. У него есть на это несколько минут. И он будет надеяться до последнего.

На землю он опустился уже человеком. Дверь в храм была распахнута, внутри, на беглый взгляд, было пусто. Ристерд был мрачен и не выдержал взгляда родственника. Он хотел извиниться, но понимал, это ничем не поможет, и его вины в гибели юноши тоже нет, только вот хотелось убить тех магов ещё раз, а потом и самому стукнуться обо что-нибудь, лишь бы не чувствовать на себе пронзительный взгляд дядюшки. Артефакту ничего не угрожает — хранитель его здесь, — однако мальчишку не вернешь. И император не знал, как после этого он сможет посмотреть в глаза Фроне? Почему-то это на данный момент его тревожило сильнее, чем-то, что скажет Хильд.

— Он не устоял, — Ристерд смотрел в сторону и чего-то ждал, сам не понимая, чего. Ласкового подзатыльника, которым награждал его Хильд во времена перевората в империи, когда племянник забывался? Долгой речи о том, как же это было глупо довериться человеку и позволить ему взять с собой амулет? Ничего этого не последовало, а по телу прокатилось легкой волной незнакомое ранее чувство. Ощущение не было плохим, наоборот, с каждой секундой внутри словно что-то наполнялось и от этого становилось лучше, теплее. Он бы сравнил это с насыщением после долгого голодания.

Хильд без слов прыгнул в пропасть. Император, вечно чувствующий себя ребенком рядом с драконом, решил идти на помощь своим воинам — здесь ему было не место. Да и короля надо проверить — если погибнет и он, то нет ни единой возможности спасти Сибхайон в том виде, в котором он существовал сейчас.

Сердце дракона большое. Даже слишком. Гулко бьется в могучей груди. От этого было даже хуже — хрупкое, изломанное тело человека, распятое на остром выступе, ударило волной жгучей, сводящей с ума боли. Хильд медленно опустился рядом, словно во сне встал на колени и кончиками пальцев коснулся израненного тела Дороса. Еще теплое, мягкое, податливое. Всего несколько минут назад его сердце билось так же, как вчера. Рука зажата в кулак — Хильд даже не стал пытаться разжать пальцы, только сжимал зубы до боли в челюсти и цеплялся за пропитывающийся кровью кафтан. Человек хрупок и смертен. Этого было не отнять. Однажды Дорос бы угас, как угасает вся жизнь вокруг. Это «однажды» должно было наступить позже. Не сейчас. Ни тогда, когда Хильд готов был бросить все ради этого человека. Ни тогда, когда он так остро нуждался в теплом запахе мальчишки в его замке.

— Дорос, — без надежды позвал дракон, вслушиваясь в тишину гор. Тот, кто сотворил все это, должен быть наказан. Убит, растерзан, стерт со света, словно его и не было. Он не смеет жить ни на секунду дольше Дороса.

Черная ярость пеленой затуманила глаза Бадахильдиса, который рывком обратился в дракона и взлетел. Только одна мысль несла его вперед — найти Арвила и предать страшному суду, несмотря на все жертвы, без которых было не обойтись.

========== 18. ==========

Впереди маячил неопознанный луч света. Строго говоря, и так было не темно — мягкое сияние пропитывало клубящийся вокруг Дороса дым терпких благовоний. И все же тот самый маяковый свет манил к себе, подстегивая любопытство и вызывая трепетное возбуждение, какое охватывало его в детстве накануне большого праздника. Дорос шагнул вперед, неуверенно и нерешительно. Под ногами был мягкий дерн, пружинящий каждый шаг, абсолютно бесшумный. А вокруг — тишина, окутывающая со всех сторон, всепоглощающая и такая приятная. Где же он находился? Он помнил только пик, на котором они с Ристердом пытались отбить амулет у прихвостней Арвила. Амулет! Дорос осмотрел себя — все в той же одежде, но руки пусты, словно никогда не держали в руках той магической побрякушки, из-за которой происходило столько несчастий. Нужно было идти вперед во что бы то ни стало.

Упорство вознаграждается, и спустя время Дорос выбирается из дыма, останавливаясь рядом с небольшим масляным фонарем — тот и был тем самым пресловутым маяком. Вокруг никого не было, ветер не дул, но между тем пространством, где царил дым и сияние, и местом у фонаря была четкая граница, преодолев которую, Дорос почувствовал облегчение.

— Волшебно, правда? — мягкий бесполый голос прозвучал у самого уха.

Дорос стремительно обернулся, он не чувствовал угрозы для жизни, но все же насторожился. Что это было? Кто говорил? Никого не было рядом, все та же пустота — только теперь пугающая.

— Удивительная вещь эта магия, — голос раздался с другой стороны, куда тут же повернулся Дорос, внимательно разглядывая пустоту перед собой. — Ты ей не можешь сопротивляться. И подчинить себе тоже не можешь. Магия еще более чудесная вещь, чем сама Вселенная. Последняя породила первую, тем самым потеряв над ней хоть какой-то видимый контроль. Тысячи веков и сотни тысячелетий. Вначале в одном мире, затем в другом…

Голос удалялся и в конце концов растаял в дыму, который тянул свои пустые щупальца к площадке у фонаря.

— Присаживайся, — рядом с Доросом из ниоткуда появился резной стул, на который его толкнуло невидимое нечто.

— Благодарю, — с вежливой насмешкой отреагировал Дорос.

— Так ты все же умеешь разговаривать? — воздух вокруг завибрировал, имитируя смех. — Как же давно у меня не было гостей. Хотя, что есть время, проведенное здесь в одиночестве, по отношению к существованию Вселенной?

Воцарилась тишина, прерываемая редким потрескиванием масла в фонаре. Дорос не знал, стоило ли ему отвечать тому бестелесному голосу и кто это вообще мог быть. Что произошло перед тем, как Дорос очутился здесь? Он… летел? Нет, абсурд, он не дракон, чтобы летать, и не обладает магией, чтобы левитировать. Значит, он падал. Откуда? Или, точнее, куда? С обрыва на скалы, чтобы разбиться и умереть. По телу пробежался холодок, встав комком в горле и вызывая приступ дурноты, который подозрительно быстро прошел, сменяясь опять все тем же легким любопытством и подозрительным спокойствием. Тревога осталась лишь эхом. И Дорос не понимал, с чего бы это?

— Хотелось бы предложить тебе что-нибудь, но я даже не знаю, что.

— Может быть, чай? — Дорос откинулся на спинку, подперев подбородок рукой, сжатой в кулак, локтем упирающейся в резной подлокотник.

— Боюсь, у нас разные представления о чае, — пустота опять завибрировала, но все же перед Доросом появилась чайная пара.

— У меня так и вовсе нет никаких представлений о чае, это южный напиток, в нашем королевстве его никогда не было в достаточной мере, чтобы поить им детей.

Дорос свободной рукой перехватил блюдце, на котором стояла чашка, и поднес к носу. Пахло земляникой, липой и другими травами. Это был травяной сбор.

— Ты куда-нибудь торопишься?

— Я не знаю, где я, и не знаю, тороплюсь ли.

— Не существует того, кто знал бы хоть что-то. В каждом из миров находятся те, кто свято верят в свои знания и поучают этому других. Этим грешат великие создания и мелкие. Видел, как учат своих птенцов летать взрослые птицы? Они тоже думают, что знают. А они просто умеют. Но больше всего заблуждаются во всем этом люди и драконы. Раньше, конечно, самыми честолюбивыми были эльфы. И чем все закончилось? Впрочем, каждый из миров столь цикличен, что можно с точностью до сотен лет предсказать его увядание. Я тебя не утомляю?

— Ни в коем случае, продолжайте, — разве после смерти есть куда спешить?

— Здесь время идет иначе. И все равно слишком пусто. Ждать гостя столько лет… Ты сказал, что не знаешь, где находишься. Может, у тебя есть предположение? — звон голоса перекатился справа налево, словно невидимый некто обошел Дороса.