Механическое сердце Fatum (СИ)

Щит рухнет на три, две, одну… Нижние ярусы уже начали осыпаться. Ох нет, он уже не видит их, он просто чувствует. Может быть, верхние продержат ещё несколько секунд. Если повезёт — минуту, больше — вряд ли. А дальше… Он хотел бы знать. Хотел бы помочь, правда. Но он бессильно упал на колени. И пока его лицо не упало на землю, сильные руки успели его поймать.

Раздался грохот. Пластины, которыми было обёрнуто механическое сердце, начали сжиматься. Огромные болты и заклёпки разлетелись во все стороны. Гена вскочил и еле увернулся от того, который нёсся на него. Свечение и гул прекратились.

Алый вихрь в воздухе поблекнул и растворился.

Гена не мог поверить своим глазам. Перед ним стол всё тот же Гнойный. В толстовке лейбла «Антихайп». Чёрное пятно на фоне белого снега, присыпавшего землю. С волосами цвета золота, такими, какими они не были никогда. Слава — Слава ли это был? — качнул головой, опустил взгляд на свои руки. И вздрогнул, словно приходя в себя. Посмотрел на Гену испуганно. Раскрыл рот, чтобы что-нибудь сказать, но слова застряли в горле. Гена пересилил себя и сделал несколько шагов в его сторону.

Слава смотрел на свои ладони.

— Я… — только и смог проглотить он.

Его ладони были в ожогах, ссадинах и царапинах. И вокруг ран крутились маленькие шестерёнки, подшипники, совсем крохотные болты и гайки, ремешки передач, кусочки стекла и обломки механических деталей. Они сыпались из ран, падали на снег и исчезали.

Слава испуганно посмотрел Гене в глаза. «Что я наделал?» — читалось в его взгляде…

Во взгляде кристально чистых золотых глаз, принадлежавших Славе и в то же время — чужому человеку, потому что Гена хотя бы выглядел как раньше. Прикоснувшись к прядке седых волос, Гена сперва отвёл взгляд, а потом вспомнил, что Ресторатор предупреждал его об этом.

Скоро это произойдёт со всеми. Вот только Гена не был готов к тому, что это случится сегодня же. Он поджал губы. Закатал рукава куртки, открывая глазам Славы своё предплечье.

Когда он падал, обломок обвалившегося пода рассёк ему руку. Из огромной рваной раны на его предплечье сыпались такие же крохотные осколки. Только красные.

— Слав, ты только не пугайся, — сказал Гена. Это странно, но его голос даже не дрожал. — Но я типа… больше не человек. Слав, знаешь, кажется, ты тоже больше не человек.

***

Последние десять одиночным градом осыпались на город: они подбили шесть высоток, три упали на незастроенные места, одна — в воду. А затем наступила тишина.

Они бежали быстро, долго и не оглядываясь. Дыхание сбивалось. Они запинались о камни и перепрыгивали обломки плит и обрушенных стен. Евстигнеев умчался далеко вперёд; он не вздрагивал каждый раз, когда за его спиной раздавались взрывы и словно чувствовал, куда направился Мирон. Что-то вело его и это «что-то» было недосягаемо для остальных. Снег не успевал заметать за ним следы. Коля и Ваня бежали по ним.

Всё это закончилось так же быстро, как и началось. Небо очистилось и насмешливое яркое солнце снова взирало на разрушенный — теперь едва ли не полностью — город. Дом для Коли. Семья, принявшая Ваню. Запорошенные снегом развалины, так привычные для ленобласти и покинутых районов соседних регионов, предстали их глазам. То, что Соболев видел постоянно, и то, что Рудской увидел впервые. Он больше не смел ничего предъявить Соболеву, понимая, что сам вряд ли смог выносить такой вид постоянно. Всем своим видом Коля являл остальным крайнюю степень отчаяния и тоски. Либо он больше не мог, либо уже не хотел это прятать. А может, здесь не было тех людей, кто мог бы его не понять. И необходимость как-то ограничивать себя исчезла сама собой. А затем они увидели их.

Им открылся довольно большой пустырь на границе частного сектора и спального района. С детскими площадками на окраине, прицепленными к высоткам. С взрытыми котлованами у одного из краёв — здесь собирались что-то сроить. Евстигнеев поддерживал Мирона на своих руках. Тот полулежал на земле без чувств, но, кажется, не всё было так плохо, если «кажется» было тем словом. Как только они подошли ближе, с опаской взирая по сторонам и сохраняя осторожное молчание, Евстигнеев спросил:

— Мелкий, знаешь Иллюмейта?

— Сэймяу, — кивнул Ивангай, — знакомы.

— Найди его и приведи… чёрт, куда бы?

Рудбой осмотрелся по сторонам, явно плохо соображая, где он находится. Коля тоже неважно помнил этот район, но ситуацию спас Ивангай, вовремя спохватившись:

— Здесь больница рядом, — подсказал он. — Под ней есть вход. Я помогу.

Они водрузили Мирона на спину Евстигнееву и Коля, знавший местность относительно лучше всех, остался с ними. Убегая вперёд, Ивангай только показал направление.

— Если её не разнесло, — усмехнулся Рудбой. Он говорил шёпотом. — Видели это, да?

Соболев не сказал ничего.

Единственный уцелевший город только что на его глазах едва не оказался разрушен. Нечеловеческая природа происходящего угнетала его всё это время и теперь — теперь это ощущалось как никогда — Коля в полной мере осознал, как прячут здесь свои чувства остальные и на что им приходится идти, забывая о себе ради того, чтобы общий уровень паники не поднялся. Средний возраст оставшихся колебался в районе двадцати лет, но были и совсем дети, сильно уступающие числом. И на поверхности они не появлялись, старшие будто предполагали, что подобное может произойти.

— Вы этого и боялись? — спросил Соболев.

— Мирон говорил, что нельзя быть уверенным в том, что такое не повторится.

— Дело не в этом. Я видел много оставленных людьми городов, но я не думаю, что они были разрушены таким образом. Они вообще не были разрушены. Они пусты, да, и выглядят натурально мёртвыми, и все разрушения в них из-за того, что станции или заводы остановили свою работу слишком резко… — Коля заминался, не силясь произнести эти слова. — Люди исчезали, но ничто не пыталось убить их.

— Разве это не одно и то же?

Яркое чистое солнце обожгло полушёпот Евстигнеева, когда они зашли под навес. Больницу не разнесло, к счастью, но оба они представляли, как не повезло западной части города. А Ивангай справился отлично. Он уже возвращался, выпрыгивая из окна откуда-то с внутреннего двора и вволакивая за собой ещё одного запыхавшегося парня.

— Сказал вашим… страшным таким, как их… Топору и Старухе, чтобы взяли кого-нибудь и прочесали западные районы, — на одном выдохе доложил Ивангай. — Мы задержим мелких, но все перепуганы, Хованский вниз согнал едва ли не всех с поверхности, многие с началом бури сами пришли. Не абсолютно все, конечно… В общем, мне надо к своим. Надо знать, кого мы не досчитаемся, — проронив последнее в шёпоте, Ивангай махнул обратно через то же окно, откуда он появился, и скрылся во дворе.

Провожая его взглядом, Коля подумал, что был неправ, считая, что эти ребята ни на что не способны. Они действовали очень слажено и оперативно, даже будучи не знакомы друг с другом как следует. Точно так же, как действовали люди из «Rakamakafo», точно так же, как сам Коля и Ларин. Все знали, кто за кем стоял и кого нужно было беспрекословно слушаться в таких ситуациях. Невидимая иерархия выстроилась в одно мгновение. Парень, которого привёл Ивангай, слова лишнего Рудбою не сказал, а тот выполнял каждую его просьбу. Псы, готовые глотку друг другу перегрызть из-за сущего пустяка или вырвавшегося по пьяне оскорбления были необыкновенно чутки друг к другу. В этот момент Коля даже почувствовал себя лишним.

Он посмотрел на небо. Солнце и в правду было донельзя светлым и чистым. А ещё оно клонилось к закату.

***

— Ну я открыл глаза и вижу — ты лежишь. Взял на плечо и попытался вытащить. Потом внутри что-то взорвалось. Тряхнуло так неслабо и тебя отбросило. По земле катились уже по отдельности. Это не я тебя так потрепал, честно. Знаешь, я встретил Ресторатора. Он рассказал…

Они сидели на снегу спиной к огромной искорёженной металлической конструкции. Гена без умолку продолжал болтать, выговариваясь за всё то время, что ему приходилось держать язык за зубами. Слава перевязывал Гене предплечье и вообще он делал всё, что угодно, только бы не видеть его кровоточащую рану. И свои руки заодно. В качестве бинта выступала футболка Гены — не самое чистое, но единственное, что они смогли отыскать. Хотя рана и так затягивалась. Вон ладони Гнойного — уже и не скажешь, что с ними что-то было.