Власть подвала

вана.

Она представляла собой что-то вроде большой рыбы с открытой пастью. По окружности пасти были размещены мощные газовые горелки. Во время речи их несколько раз включали и выключали – то ли для того, чтобы продемонстрировать нам пламя, то ли для того, чтобы просто проверить. Горелки громко гудели – как земные паяльные лампы. Печь вибрировала и накалялась – было видно, как струится над нею нагретый воздух. Меня тошнило от всего этого. Сколько я ни старался, я не мог ощутить ни малейшей святости происходящего. Наконец, сжигаемая вошла в печь.

Я закрыл глаза и услышал гул горелок. Гул заглушили возгласы восторга. В нескольких местах сразу начали петь гимны, вразнобой и мешая друг другу. И вдруг – тишина. Горелки погасли. Зеленый сарафанчик и волосы уже обратились в пепел, а тело, все еще живое, но уже обжаренное со всех сторон, как куриный окорочек, выпало из пасти рыбы и каталось в пыли. Тело молча извивалось в судорогах и судороги так изгибали спину, что, казалось, должны переломить ее пополам. Несколько секунд все были в оцепенении, затем первые ряды бросились вперед. Меня придавили так, что я оказался всего в двух шагах от извивающегося тела.

– Что-то сломалось в машине? – спросил я.

– Конечно.

– Нужно ее скорее наладить.

– Нельзя, – сказала Тая, – богу не нужна наша боль, ему нужно только наше счастье, как ты не понимаешь? Ее нельзя сжигать снова.

– Она будет жить?

– Если будет, то в таком виде. И когда она умрет, бог не примет ее. Все напрасно.

– Что напрасно?

– Напрасно дело всей жизни.

Тело дернулось в последний раз, жареная кожа на груди лопнула и потекла кровь, красная и совершенно живая с виду.

– Слава богу, она кажется умерла, – сказала Тая.

Но с меня было достаточно. Я оставил толпу и пошел по первой попавшейся дорожке. Зачем я задержался здесь так долго? Ведь с самого начало было ясно, что это не может быть моим миром, моей родиной, моей страной. Я соскучился по дружбе, по душевному теплу и мне показалось, что Тая, несмотря на ее наивность и извращенную веру, дает мне и то и другое. Но я ошибся. Когда никого нет, бросаешься на кого попало… Сейчас я хотел уйти.

Вдалеке виднелись городские постройки; до них было километров пять или семь. Я никуда не спешил, поэтому решил пройтись. К тому же, я не собирался возвращаться к этой толпе сжигателей и самосжигательниц. Что случилось с этим телом, только что таким прекрасным и юным? Разрушение. Любое разрушение есть зло, даже если это разрушение во имя всех высших целей вместе взятых. Быстрое разрушение или разрушение постепенное, как в нашем мире – оно не может быть оправдано ничем. А душа? Бессмертна ли душа? Здесь нужен подход. Бессмертие тела или души в любом виде не есть настоящее бессмертие. Если можно представить наше тело неподвижным, застывшим в возрасте вечной молодости, то эта картинка непреложима к душе. Душа постоянно стареет, не дряхлея при этом, а просто переходя в новое состояние. Бессмертие моего тела означало бы, что тела детства, младенчества,