Менуэт святого Витта. Властелин пустоты

Он надкусил пирожное. Рот моментально наполнился слюной, хотя, конечно, эрзац — он и есть эрзац, как с ним ни мучайся, от постороннего привкуса все равно не отделаешься, даже если это пирожное. Не забыть бы под благовидным предлогом забрать одно для Маркуса в виде вознаграждения за донос, а насчет дежурства днем — шиш ему.

— Отдай! Не твое!

Крик как удар хлыста. Грохот опрокидываемых стульев.

Стефан вскочил. Кричал Киро, хотя вообще-то следовало бы Петре. Единственная из всех она еще не поняла того, что произошло. Не веря своим глазам, Петра смотрела то на пустую ладонь, где только что было пирожное со следами воска от свечек, то на Дэйва, жадно запихивающего в пасть долю именинницы. Губы ее начали вздрагивать. Повисла гробовая тишина, и Стефан, на секунду растерявшись, не знал, что сказать и что сделать. Праздник был испорчен безнадежно. Дэйв чавкал, посверкивая глазами по-волчьи. «Скотина, — подумал Стефан, — убить его мало. На торф пещерного дикаря? Да он и так оттуда не вылезает…»

— Это ты зря сделал, — неестественным голосом проговорил Илья.

Дэйв, сглотнув, отправил пирожное в желудок. Затем медленно и страшно оскалился и вдруг, отпрыгнув к переборке, подхватил с пола опрокинутый стул. Малыши с визгом кинулись врассыпную. Петра всхлипнула.

— Убью! — зарычал Дэйв. Его лицо стремительно наливалось кровью. — Не подходи!

Кто-то запустил в него кружкой. Толпа, угрожающе галдя, надвигалась стеной. Дэйв одним взмахом отшвырнул Уве, ринувшегося на него сбоку. Что ему Уве. Остальные на мгновение замерли. Маркус, падая, схватился за скатерть — зазвенела разбиваемая посуда, заскакали по полу осколки. Девчонки закричали. Ронда картинно засучивала рукава, а Илья недобро усмехался.

— Брось стул! — приказал Стефан, стараясь перекричать нарастающий шум.

Петра наконец разрыдалась, горько и неудержимо. Ее никто не утешал. Уве сквернословил, держась обеими руками за бок, и завывал от боли. Фукуда Итиро, перепрыгнув через стол, ловко увертывался от описывающего круги стула, причем с лицом совершенно невозмутимым. В движениях Дэйва появилась неуверенность: маленького японца и раньше старались попусту не задирать — не потому, что ему случалось показывать свое умение, а потому, что молчаливо предполагалось, что он может его показать.

— Стой! — скомандовал Стефан. — Фукуда, назад!

Дисциплинированный Фукуда вперед и не шел. Он лишь отвлекал Дэйва на себя, что и надо было рыжему Людвигу, до которого, похоже, только теперь дошла суть происходящего. Дэйв был ниже ростом и слетел с ног от первого же удара между глаз. Слышно было, как его голова гулко стукнулась о переборку и ударился об пол выпавший из рук стул. Людвиг подобрал стул и аккуратно приставил его к столу.

— Бей…

Петра продолжала рыдать, уткнув лицо в кулачки.

— Не трогать! — крикнул Стефан. — Назад!

Толпа ринулась, едва не сбив Людвига с ног. Захныкала, упав, маленькая Юта. Дэйв яростно вскрикнул, когда на него обрушились первые удары; он пытался подняться, но его валили на пол, и он снова пытался встать, прикрывая голову руками, и его опять валили… Больше он не кричал.

— Бей гада, убей!..

— На тебе, на, на!

— Стойте! — орал Стефан. — Назад, говорю! Да остановитесь же, вы его убьете! Ронда, назад! Люди вы или нет?

— Еще какие люди, — огрызнулся через плечо Илья, обрабатывая Дэйва ногами.

— Наза-а-а-ад!

Врезавшись в толпу с тыла, Стефан расшвыривал их. Убьют, если не остановить. Попраздновали… Стадо дикое, неуправляемое. Так их… Лопнул под мышками китель. Взвыл Илья, схваченный за штаны и воротник и брошенный плашмя на стол. Под ним хрустнули чудом уцелевшие тарелки. Отшвырнув следующего, Стефан зарычал, как Дэйв. Он был старше и сильнее любого из них, исключая сгинувшего Питера и, может быть, Людвига, но как раз последний в орущую и беснующуюся толпу не лез, а, сделав свое дело, скромно стоял в сторонке, предоставив остальным отлетать от Стефана, как кеглям. Кое-кто успел отскочить сам. Визжала схваченная поперек туловища Инга, пытаясь укусить за руку. Со страшным усилием он швырнул ею в подбегающего Илью и цапнул кобуру. «Махера» не было. Черт, он же не там…

Стефан возвышался над избитым, тяжело ворочающимся на полу и харкающим кровью Дэйвом, один против всех, и понимал, что у него осталась самое большее секунда. Опомнившись, они набросятся — уже не на Дэйва, что им Дэйв… И эту оставшуюся секунду Стефан использовал вдумчиво и не торопясь. Секунда — даже слишком много для настоящего капитана, чтобы решить, какой язык избрать для разговора с подчиненными. Потому-то Людвигу никогда не стать главным, что он подолгу думает там, где должны работать простейшие рефлексы…

— Всем стоять на местах! Стрелять буду.

Даже Юта перестала хныкать. Разинув рты, все молча смотрели вдуло «махера», лишь немногие растерянно переглядывались. Слышались только безутешные рыдания Петры да хриплое дыхание и харканье Дэйва, пытающегося подняться на четвереньки. Да уж, попраздновали…

Он продержал их под дулом с полминуты — ровно столько, чтобы они пришли в себя — и небрежно сунул бластер в кобуру. Он знал, как с ними обращаться. Не в первый раз и, видно, не в последний…

— Можно я займусь Дэйвом? — спросила Маргарет.

Он благодарно кивнул.

— Займись. Киро, помоги ей.

— Я? — взвизгнул Киро. — Сам помогай!

— Поговори еще у меня, — сказал Стефан. — Марш!

Он обвел их взглядом и подумал, что рано убрал оружие. Ни тени смущения, ни капли раскаяния, и только потому, что Дэйв еще жив. Не волки — шакалы голодные, лающие. Стая.

— Петра, — сказал он, — ты извини, что так вышло. Это и моя вина. Дэйва я накажу, обещаю. Ну хочешь, мое возьми пирожное, только не плачь… Я только чуть откусил. На вот.

Рыдающая Петра затрясла головой.

— Не хочу-у… Пусть он мое отдаст… мое-е-е…

— Да как он тебе его отдаст!..

Галдеж поднялся как-то сразу:

— Мы-то люди, а вот он…

— Вонючка! Гад, гад, гад, гад…

— Эй, Киро, дай ему от моего имени. За маму, за папу… Дай, говорю!

— Кто мое пирожное раздавил? Ты?!

— Завянь, я не давил. Не реви, Петра, он наш. Уйди, Стефан, не мешай! Все равно до него доберемся, только хуже будет.

— Уйди-и-и…

— Нет, правда, чего об него пачкаться. Пускай Лоренц наказывает, — это уже сказал Уве.

Первый разумный голос. И — незамедлительно — ответ:

— Чистоплюй, свинья чухонская!

— Сам чухно, а я норвежец! По роже захотел? Ну иди сюда, иди…

— Бей его!

— Молчать! — гаркнул Стефан во всю мощь легких. — Скоты! Сволочи! Кончено, погуляли, вашу маму! Всем спать сейчас же! Вон отсюда! Вон!..

Кто-то нечаянно толкнул его под руку. Надкушенное пирожное упало на пол и покатилось под стол, в пыль.

Глава 26

Ужас.

Подстерег. Навалился — липкий, текучий.

Проверь себя, если что-то не так. Пусть другие выясняют отношения, а твое дело сторона, достаточно лишь помешать им поубивать друг друга, образумить же их никогда не удастся. Никогда и никому. Казалось бы, проще всего наплевать, а я не могу. Слюны на них у меня нет и не было.

Течет холодная жуть — кап, кап! Я боюсь. За себя. За них. Пожалуй, за себя все-таки больше, потому что мне только пятьдесят три и очень хочется жить. Я так мало сделал — почему я не берег каждую минуту?! Поздно… Уж не исправить.

Что они будут делать, когда я умру? Неужели сумеют выжить одни, без меня? Это нечестно!

Волосы. Вот он — ужас. Растут. Везде, где они должны расти у взрослых, а это — смерть. Иветт начинала умирать именно так; Маргарет рассказывала, что у нее тоже появились волосы, а через месяц ее засыпали щебнем. Я же старший, с меня и должно было начаться. Спасите. Я слаб, меня шатает от стены к стене… Не верю своим рукам, пальцы одеревенели, не слушаются, не может у меня там быть никаких волос! Господи, не оставь! Бывает же на свете невероятное… неужели мы настолько окостенели здесь, что самое завалящее чудо шарахается от нас, как черт от ладана?..