Менуэт святого Витта. Властелин пустоты

— А что мы теряем? — гаркнул вдруг Питер. — Ну его к дьяволу! Надоело! Йорис, весло! Йо-хо-о…

Вера кивнула в знак согласия, хотя никто ее одобрения не спрашивал. Питер лучше знает, что делать, но голос его наигранно-бодр, так только хуже, не надо бы этого… Она мельком оглянулась назад. Там, где только что была лодка, теперь бурлила и пенилась вода, выдавая движение хищника. Водяной слон, догоняя, шел у самой поверхности, и больше нечем было отвлечь его внимание от лодки. Что еще можно выбросить — нож? Весло, которое держит Йорис? Самого Йориса?

Это мысль, но Питер не допустит.

Фляжку?

Вера покрепче стиснула нож. Как и тогда, на пороге, она неожиданно осознала, что ей вовсе не страшно, но рука все-таки предательски дрожала. «Если он не отвяжется, я прыгну за борт, — подумала она. — Пусть я, а не Питер. Он должен вернуться».

Удар пришелся снизу в корму. Вера слышала, как позади загремело упавшее весло и зарычал Питер, вцепившийся в транец, чтобы не вылететь за борт, как длинно и страшно закричал Йорис, когда нос погрузился и в лодку хлынула вода. Ей показалось странным, что они еще держатся на плаву, но вот корма с оглушительным шлепком ухнула вниз — прямо на упругую, шевелящуюся, мягко-податливую массу. Холодная вода окатила Веру до пояса. Лодка тяжело ворочалась с борта на борт, черпая воду, кренясь все сильнее с каждым разом — водяной слон держал цепко, пытаясь обтечь и поглотить. Теперь не выпустит… Сзади невнятно рычал Питер, орудуя пикой. Снова нечеловечески тонко взвизгнул Йорис: «Уйди! Уйди, студень, жаба!» Он бестолково колотил веслом по воде, словно в этом было спасение.

Вера ждала. Когда справа над бортом вырос прозрачный горб, она дважды ударила ножом, но слон не отступил, а лишь попытался охватить разящую руку, и сейчас же слева поднялся, загибаясь внутрь лодки, второй горб. Лодку положило на бок. Как ни странно, она выправилась, до половины залитая водой, и встала на ровный киль.

Вера бросила нож, и он булькнул на дно лодки. В воде, заливающей кокпит, покачивались щепки, мусор и всплывшая фляжка.

— Нет!.. — крикнул Питер.

Удар в днище.

Пробка не поддавалась плохо слушающимся пальцам — детским пальцам немолодой женщины, потрескавшимся, стертым, кровоточащим…

Удар.

— Не смей!

— Да! — крикнула Вера. — Да!

Еще удар. Лодку подбросило и закружило волчком.

— Гад, пику выдернул… Мне!.. Я сам!

Глава 23

Отсюда, с высоты, лагерь казался совсем крошечным, но те, кто остались внизу, в нетерпеливом ожидании обратили кверху пятна лиц, превратившись в точки. Как муравьи, впавшие в летаргию с наступлением холодов. Их всех можно было прикрыть одной ладонью — защитить или раздавить неловким движением. Нельзя лишь было забыть об их существовании.

Краешек солнца оставался еще виден, а ярко-жгучая полоса уже пробежала по воде, поиграла на прибрежных камнях и, перемахнув частокол, залила гранит, на мгновение ослепив нестерпимой мертвенной зеленью. Стефан шепотом выругался. Когда-то этой серой скале давали поэтические прозвища — Порт Зеленого Луча, например, но название не прижилось, потому что придумали его взрослые. Еще того лучше — Берег Летящих Лепестков… Дня через два после посадки ветром с востока принесло кружащуюся тучу алых чешуек размером в ноготь, усеявших прибрежный гранит, — то ли взаправду лепестков неизвестных цветов, то ли сброшенных крылышек мигрирующих насекомых. Вряд ли у взрослых хватило времени и желания разобраться в природе явления — первая смерть посетила лагерь уже через неделю, — но зрелище алого вихря, наверное, было поистине феерическое. С тех пор оно ни разу не повторилось, мало-помалу начав забываться и обрастая фантастическими вымыслами. Стефан совсем не помнил его, сколько ни напрягал память, но раз уж в бортовом журнале рука Бруно Лоренца отметила необыкновенную красоту явления, значит, так оно и было.

Зеленый луч полз вверх по башне, и, наверно, множество ждущих глаз из полутьмы внизу следило за ним, томясь в предвкушении чуда, но Стефан больше не смотрел на муравьев. Он прикрыл глаза, когда луч добрался до площадки, и, лишь только угас неистовый режущий свет, запустил первую ракету. Один за другим четыре огненных хвоста взвились в небо и лопнули, осветив лагерь под восторженные вопли снизу. Стефан рассчитывал на пять, но последний патрон лишь зашипел, словно в картонной гильзе поселилась гадюка, и не сработал. Старье, скисло… Стефан пинком отшвырнул патрон к противоположному краю площадки — не долетев, тот укатился в люк и загремел по ступеням трапа. Четыре шара висели в небе — два красных, два желтых. Снижаясь, один из красных попал под зеленый луч, и теперь желтых стало три. Внизу заулюлюкали. Ничего, сойдет. И этого более чем достаточно. Если на каждый день рождения тратить сигнальные ракеты, их не хватит и на год.

Он спустился вниз, звонко щелкнув за собой задвижкой люка, оставив над головой опустевшую площадку. Снимая Дэйва с поста, Стефан понимал, что рискует, создавая опасный прецедент. Как тогда… после отмены утреннего развода на работы пришлось кое-кому доказывать, что снисходительность — еще не слабость. Тогда они в первый раз попытались наброситься. Пусть. Сегодня — праздник. Трудно заранее сказать, что в конце концов окажется опаснее, а так удалось хоть немного разрядить обстановку. О том, что ночной часовой не обязателен, Стефан знал не хуже других. Даже вонючие гарпии, предпочитающие питаться в темноте, не собираются ночью в стаи, а одиночкам на людей начхать, они ищут падаль или, барражируя над болотом, высматривают молодняк трясинных черепах. От одного сигнала общей тревоги до другого проходят не дни — месяцы и годы, да и опасность чаще всего оказывается ложной. Полный лес трухлявых костей — вот вам вся фауна. Нелепо отрицать правоту Киро: цалькат, убивший беднягу Ансельмо, скорее всего был реликтом, по какой-то случайности зажившимся дольше своих сородичей…

Глупцы! Кроме Людвига, никто не способен понять, почему ночные дежурства, назначенные с перепугу, нельзя много лет спустя отменить простым приказом. Это все равно, что отменить рассвет или закат… Они думают, что Стефан может себе позволить любую выходку, как всякий взбалмошный самодур с диктаторскими замашками. Нет, милые мои. Ошибаетесь. Только то, против чего вы не посмеете возразить, и с каждым годом таких возможностей становится все меньше и меньше, не потому, что он такое же ничтожество, как вы сами, а потому, что иначе придется убивать. Нет ничего опаснее, чем ломать привычные устои, но в эту ночь дежурства не будет — радуйтесь, любители выбивать подпорки из- под себя…

В капитанской каюте был порядок — на этот раз Стефан осмотрел ее гораздо тщательней обычного. Новое сигнальное приспособление действовало, контрольные волоски висели на местах. В каюту никто не наведывался — либо не решились, либо не смогли. Еще вчера это удовлетворило бы его вполне, но сегодня Стефан ощущал неясное беспокойство. «Так недолго стать параноиком, — подумал он с раздражением. — Или они умнее, чем я думаю? Вряд ли…»

Он отпер сейф и некоторое время колебался, разглядывая бутылку. Она была чуть початая, с восстановленной наклейкой поперек пробки, из прозрачного тонированного стекла, подчеркивающего благородный цвет напитка. Выдержанный отцовский коньяк, по счастливой случайности не обнаруженный пассажирами во время пьяного бунта, прозябал невостребованным. Выдать, что ли, по наперстку? Между прочим, чистейший яд: пятьдесят миллилитров — смертельная доза для какой-нибудь Юты… Поразмыслив, Стефан аккуратно запер дверцу. Обойдутся. Узнав о бутылке, они могут прийти к выводу о существовании тайника с продовольствием.

Он надел парадный капитанский китель, специально перешитый для него Зоей. Когда-то швее пришлось здорово потрудиться, зато результат того стоил. Нигде не морщило, не тянуло, не висело балахоном, и вид был внушительный. Оглядев себя в зеркало, Стефан удовлетворенно прищелкнул языком.