Менуэт святого Витта. Властелин пустоты

Вера встряхнула фляжку — нефти осталось на донышке. Питер махнул рукой:

— Неважно. Можно будет использовать жидкую смазку, Диего сделает. Главное — теперь мы знаем, чего он не любит.

— Жаль, зажигалка утонула, — мстительно проговорила Вера. — Посмотреть бы, как он горит…

— Он бы нырнул, — встрял мокрый с ног до головы Йорис, выбивая зубами дробь. — А я ему веслом хорошо дал один раз…

— Спасибо Вере — отлично придумала, — сказал Питер.

«Это счастье, — размышляла Вера, — что Питер рядом. Он никогда не оставит в беде, никогда не бросит. Наверно, здорово чувствовать, как его рука ложится на плечо — не Ронде, не Инге, а мне, — тогда хочется закрыть глаза и ни о чем больше не думать. А еще хорошо, что все-таки удалось сохранить немножко нефти, и это тоже счастье и удача — Стефан со своей Маргарет, глаза бы ей выцарапать, ни за что не поверили бы на слово да еще и высмеяли бы».

— Это все ты, — солгала она. — Если бы ты не закричал, я бы ни за что не додумалась. Наверно, так и бросила бы фляжку, не откупорив.

— Я же совсем наоборот кричал! — с улыбкой сказал Питер.

— Я тогда плохо соображала, — созналась Вера.

— А сделала по-своему. Не по-моему, а по-своему. Правильно! Кто я такой, чтобы решать за тебя?

Он обнял ее, прижав к себе и Йориса. Вера предпочла, чтобы Йорис постоял в сторонке, если бы не понимала, что для троих озябших детей — это единственная возможность сохранить остатки тепла. Водяной слон не ушел — в окутавшей озеро тьме его не стало видно, но было слышно, как он ворочается и хлюпает неподалеку.

— А вдруг до утра не уйдет? — спросил Йорис. Его колотило. Питер плотнее прижал его к себе.

— Уйдет, куда он денется. Ты у него хоть одну вакуоль видел? Я тоже нет. Он здорово голодный. Очухается и уплывет охотиться, а мы рванем прямо к берегу — совсем близко уже…

Они чувствовали себя победителями и болтали без умолку. Вера считала, что слона рано или поздно придется убить, чтобы впредь плавать без опаски. Для этого надо бы уговорить Диего сделать какой-нибудь специальный дуст, а еще лучше слить в озеро окислитель из развед-ракеты. Только от него, наверно, вся рыба заодно со слоном повсплывает кверху брюхом, но это не беда, коль скоро все равно придется переносить лагерь через водораздел. Йорис, забыв недавнюю обиду, возражал или поддакивал, каждую минуту вспоминая, как лихо он треснул амебу веслом, и все порывался швырнуть в нее камнем, чтобы та не чмокала почем зря. Питер вслух строил планы на завтра, и младшие молча слушали. Они сидели на корточках, чувствуя, как под ними быстро стынет гранит, теснее прижимались друг к другу, стараясь не думать о предстоящей холодной ночевке без спальников и теплой одежды, в промокших насквозь драных робах, на низком островке посреди озера. Они болтали обо всем и ни о чем, лишь бы не вспоминать о мучившем всех голоде, о деликатесах, поглощаемых теми, кто, наверно, пирует сейчас в донжоне, о порции пищевой пасты, о гроздьях прозрачных сосулек в быстрых ручьях…

Фонарь на носу «Декарта» расплылся мутным пятном — с озера надвигался туман. Трое голодных детей, не видящих друг друга в темноте, чьему опыту могли позавидовать многие взрослые, — ждали, чувствуя, как постепенно затекают мышцы. Они понимали, что придется заночевать здесь. Осенние туманы густы: пройдет полчаса, может быть, час — и фонаря не станет видно вовсе. Не стоит рисковать, плывя наудачу. Озеро не любит торопливых и глупых. Тем более что им есть чем гордиться.

Пусть кричит Стефан, узнав о потере вещей. Они проникли на север так далеко, как еще никому не удавалось, и нашли драгоценную нефть за водоразделом.

А главное — они сумели вернуться победителями.

Они, а не он.

Глава 25

Оказалось, что у них уже все готово. Стефан произнес бодрую короткую речь, в которой выразил надежду на дружбу и взаимопонимание, а заодно еще раз поздравил Петру. К его удивлению, речь приняли нормально и даже скромненько поаплодировали. Тут же появилась и была торжественно расстелена новая скатерть (Стефан и не подозревал о ее существовании), неизвестно когда и кем сшитая из лоскутов, выстиранная и выглаженная, а вместо обычных мисок девчонки расставили настоящие фарфоровые тарелки. Их не вынимали со дня последнего празднования годовщины посадки. Правда, тарелки были разнокалиберные и в них оказалась все та же пищевая паста — сбалансированный корм, прозванный отрыжкой гарпии за изысканный вкусовой букет. Но сразу же, торопясь исправить неприятное впечатление, появилась Зоя, с трудом неся исходящую волшебным паром кастрюлю, и вдоль стола пронесся дружный стон.

Делили долго, поровну. От вожделения блестели глаза. Илья урчал, словно кот. Дули на горячий картофель, откусывая понемногу, смакуя, катали во рту. Заедали пищевой пастой, чтобы продлить удовольствие. Сглотнув слюну, Стефан заставил себя накрыть тарелку ладонью, получив меньше, чем другие. Пускай не шепчутся по углам, что он кого-то объедает. Нужно было с самого начала устроить праздник обжорства, наглого вопиющего изобилия. Не нужны им ни фейерверки, ни ужимки с прыжками, ни фильмы о Земле, ничего не хотят. Человек вообще животное общественно-жвачное, вот и пусть коллективно жует. Зря не приказал выкопать еще пяток кустов — путь к сердцу подчиненных лежит через их желудки, и не иначе.

Никто не сел рядом с ним. Обидно, зато спокойно. Капитан не имеет права на обиды. Это детство. «Махер» лежал не в кобуре, а в специальной петле под кителем, и Стефан знал, что успеет выхватить оружие раньше, чем они набросятся.

Довольно скоро он понял, что о нем временно забыли, и ничуть не расстроился. Не дело капитана крушить лед отчуждения, он не ледокол. Лучше посидеть тихо и помолчать, соблюдая приличия. А заодно пораскинуть мозгами, как быть, если не вернется Питер. Наверное, уже не появится. Вот когда они отчаятся его ждать, не миновать неприятностей. Не ум их толкнет — крушение иллюзий, и вот тогда уже они станут по-настоящему опасны. А пока пусть веселятся… Диего что-то загнул, а я прослушал. Хорошо, ох как хорошо получилось, что среди унылых и смертельно опасных личностей нашелся хоть один шут!..

Разговор за столом и вправду завязался. Лет десять назад Маргарет обнаружила, что корешки одной болотной травки, будучи настоенными на отваре из желудей кремнистого дерева, дают сладковатый бодрящий напиток, правда, обладающий ярко выраженным слабительным действием, и с тех самых пор появление на столе этого напитка неизменно вызывало поток одних и тех же плоских шуток. Прежде они раздражали Стефана. Потом он привык. Теперь он тихо радовался.

Все шло как надо.

Конечно, они врали, будто не хотят веселиться. Кто этого не хочет. Стоял дружный хохот: Дэйв страшным голосом ревел на всю кают-компанию, изображая допотопного эндрюсарха, могучего и ловкого пожирателя мастодонтов, в роли одного из которых, в свою очередь, выступал протестующий, но довольный Анджей-Пупырь с заплывшим фиолетовым глазом. Можно было подумать, что не Дэйв, а кто-то другой подбил ему этот самый глаз менее суток назад. Казалось, будто вернулись давние полузабытые времена всеобщей решимости, надежды и согласия — пусть не настолько счастливые, как врет сито-память, а все же…

— Пирожные! Пирожные!

Под единодушный вопль появились не только пирожные, но и свечи. Их было только семь, а не сорок семь, — болотный воск трудно добыть, но еще труднее очистить. «Вдобавок, — подумал Стефан, — незачем лишний раз напоминать Петре, сколько ей лет на самом деле. Молодцы, учли и это. Какие же все-таки молодцы».

Сейчас он любил их всех.

Петра задула свечи. Лунообразное лицо ее сияло, меж пухлых щечек помещался смешной нос-пуговка. Если девчонке завить волосы — совсем куколка, пупсик, губки бантиком. Любопытно, как по-разному они взрослеют: почти каждый поначалу плакал, потеряв родных и надежду на скорое возвращение, но спустя время все забывал и ожесточался, а этой хоть бы что. Какой была, такой и осталась — дитя. Они с Анджеем — два сапога пара. Оба не могут поверить, что такое произошло с ними, оба живут в выдуманном мире, и оба, по-видимому, безобидны. Им почти уютно среди нас, трусливых и озлобленных, посреди серой безысходности, им даже не обязательно врать, что когда-нибудь нас спасут и вывезут отсюда…