Церон<br />Роман. Том II

— Как же с жиру? — удивленно возразила женщина. — Ведь каменщики-то они, сами свой дом строили.

Человек язвительно улыбнулся.

— Это точно, бабушка, что они каменщики. Только не столько домов, сколько банков настроили.

— Ну, спасибо, — произнесла женщина, — теперь поняла. Серьезные значит, говорите люди. Пойду у них просить для сына работы, истосковался он, бедный, без нее.

Бэби стало скучно. Внизу сменялись ораторы. Они ее не интересовали. Надежда встретить Арнольда не оправдалась. С трудом дождавшись конца заседания, она выскользнула наружу одной из первых. Ей страшно хотелось на воздух. Теплилась надежда узнать что либо про Арнольда.

X

Взошедшее солнце осветило рощу, охватывавшую с запада просторный стадион, бассейн, окаймленный бархатистым песком, и ряд нарядных многоэтажных зеленого цвета домиков. По свежей росе к стадиону потянулась гурьба веселых подростков. Другая группа, состоявшая из малышей, наполнила бассейн. Взрослые разбрелись по роще. Все эти люди появились ни из нарядных домиков, ни из стоящего поодаль длинного с прозрачными стенами здания. Они появлялись из-под поверхности земли. Земля их как бы выпихивала из себя наружу небольшими пачками. На стадионе, залитом лучами утреннего солнца, упражнялись подростки. Их мускулистые, покрытые бронзовым загаром тела дышали здоровьем. Здоровьем дышали и тела малышей, возившихся друг с другом то в бассейне, то на бархатистом песке. Подымаемые детворой в бассейне брызги, искрясь, взлетали в воздух, чтобы каскадом самоцветных камней упасть обратно в бассейн. Стрелка солнечных часов приблизилась к восьми. Когда она накрыла цифру восемь, мелодично зазвучала сирена. Не успело еще эхо замолкнуть в роще, как, вздрогнув, ушли в землю прозрачные стены прямоугольного здания. Опустившись до высоты человеческого роста, стены остановились. Не переставая щебетать, малыши весело устремились к нарядным домикам. В них они первыми получили утренний завтрак. За ними из рощи и с лужаек потянулись к домику взрослые. Окунув свои разгоряченные тела в прохладной воде бассейна, за ними пришли подростки. Когда сирена прозвучала вторично, то прямоугольное здание было уже заполнено людьми. Начинался рабочий день. На здании красовалась небольшая надпись:

«Школа планового развития врожденных склонностей».

Бросалось в глаза, что рядом бок о бок стояли погруженные в работу люди самых разнообразных возрастов. Исключение представляли малыши. Они сидели за партами в больших комнатах, помещавшихся в конце здания. Вместо тетрадок перед каждым из них стояла миниатюрная пишущая машинка. Перебирая быстро пальчиками по их клавишам, они писали диктант. В помещении, полном света и солнца, работа им казалась легкой и занятной. В другом конце здания находился класс для изучения человека. Окончивший его должен был уметь в совершенстве подчинять своему духовному «я» свое «я» физическое. Библиотека помещалась под зданием. Находящиеся у станков мастерских или у приборов лабораторий получали в ней нужные им справки, не сходя с места.

В двенадцать с половиной часов сирена прерывала занятия. Не успевали ее звуки замолкнуть, как, весело журча, людской поток, вытекая из здания, рассеивался по окрестностям. До обеда оставалось двадцать минут. У опушки, в тени деревьев, расположилась группа молодежи.

— Нехорошо завидовать, — произнесла миловидная блондинка, ни к кому в отдельности не обращаясь.

Продолжая задумчиво смотреть вдаль, она, вздохнув, добавила:

— А я вот завидую.

— Кому же, Эла? — послышалось со всех сторон.

— Рите, — лаконически ответила она.

— Ты всегда, Эла, с таинственным видом скажешь что-нибудь необычайное, — с досадой произнесла ее соседка.

— Рите мы все завидуем. Завидую ей и я.

— И я, и я, — послышалось со всех сторон.

— Да как же не завидовать сотрудникам Орлицкого? — изобразив на лице удивление, обращаясь к Эле, закончила девушка.

Эла, углубившись в свои мысли, не отвечала. Сзади раздался иронический смех. Смеялся молодой человек, стоявший, опершись на стол. Заметив, что на него обратили внимание, он засмеялся громче. Смех был натянутым. Эла очнулась. Повернув голову в сторону смеявшегося, она спросила:

— Разве я, Валентин, сказала что-либо смешное?

— Конечно, Эла, — возразил он, не переставая смеяться.

— Что же именно? — внешне спокойно спросила его Эла.

— Несколько недель тому назад на этом самом месте, сидя рядом с Ритой, вы утверждали, что вам чужда зависть. Разве это не смешно? — ядовито закончил Валентин.

— Утверждала, — ледяным голосом возразила Эла, — но я еще не вижу причину, заставившую вас надрываться от хохота.

Замечание Элы задело Валентина. С его лица исчезла улыбка. У рта появилась складка.

— Не видите? — зло произнес он. — Не вы ли утверждали, Эла, что зависть инстинкт?

Не дожидаясь ответа, он продолжал, чуть повышая голос: — Вы утверждали тогда, что зависть возможна только у людей некультурных, намекая на живущих в моем отечестве. А теперь! — патетически воскликнул Валентин, — вы сами завидуете. Разве это не смешно? — обращаясь ко всем, закончил Валентин.

— Нисколько, — возразила Эла. — Это только доказывает, что вы страшно злопамятны, Валентин.

— Я злопамятен, когда вам говорю в лицо неприятную правду, Эла? — с горечью в голосе ответил Валентин. — Разве вы не говорили, Эла, что у вас, сверхлюдей, все предвидевших планом, невозможна зависть?

— Говорила.

— Но вы завидуете, Эла?

— Да, Валентин, но зависть ваша и зависть моя ничего общего не имеют между собой.

— Ну, конечно, — вспыхнул Валентин, — вы сверхлюди, я же обычный смертный. Вероятно, вы и животных у вас научили жить по плану, — добавил саркастически Валентин.

Все начали громко выражать свое неудовольствие. Желчность и злоба, проявленные Валентином, покоробили без исключения всех. Настала пауза, которую прервала Эла:

— С вами, Валентин, последнее время происходит что-то странное, — произнесла она. — Скажите нам, в чем дело? Вы увидите, вам сразу станет легче.

Съежившись, весь уйдя в себя, Валентин мрачно молчал.

— Вас беспокоит возможность войны? — не унималась Эла. — Там, у Джильотти, у вас остались близкие?

Сирена, звавшая на обед, дала возможность Валентину избежать ответа. Не дожидаясь остальных, он поспешил к площадке, на которую устремились все обитатели, разбредшиеся по роще и лужайкам. Сцена эта повторялась ежедневно. Несмотря на это, Валентин всегда с замиранием сердца наблюдал, как исчезала под землей площадка и через мгновение появлялась без них. Самый наблюдательный глаз даже вблизи не догадался бы, что именно она есть вход в подземное здание. Сойдя с площадки, Валентин очутился в просторном круглом холле, откуда секторами шли многочисленные залы. В них жила колония. Свет, ничем не отличавшийся от дневного, равномерно все освещал. Валентин вошел в столовую. В ней вдоль длинной стекловидной коробки стоял ряд эластичных стульев. Коробка заменяла стол. В прозрачной ее части, прилегавшей к краю, скользили вереницей блюда перед глазами пришедшего обедать. Нажим кнопки и облюбованное блюдо, вместе с прибором для еды, попадало на стол. Нажимом другой кнопки грязная посуда отодвигалась к непрозрачной части стола. В ней невидимая бесконечная лента уносила посуду в дезинфекционную камеру. Оттуда она шла в кухню, где снова наполнялась едой. Так, совершая свой бег, она успевала вовремя обслужить слушателей школы.

Валентину не хотелось есть. Он посидел несколько минут, наблюдая безразличным взглядом бег блюд, и встал. Постояв несколько мгновений в нерешительности, он направился в читальню. Живописно расставленная мебель располагала каждого, входящего в нее. Войдя, Валентин почувствовал, как исчезает неприятный осадок, оставшийся у него от разговоров на опушке. Он был сам. Остальные еще не успели кончить обед. В углу стоял аппарат. Подойдя к нему, Валентин повернул включатель. Сейчас же из него послышался голос спикера. Передавался конец бюллетеня.