Церон<br />Роман. Том II

— С каждым днем здоровье О’Генри улучшается, — сообщал спикер.

— Как хорошо! — воскликнул Валентин и повернул маленький рычажок, бывший на аппарате. Этим движением он превратил звуки голоса спикера в слова, зелеными буквами начавшие выписывать на одной из стен последние новости.

— Браво, Валентин! — послышалось вдруг около него.

Валентин обернулся.

Рядом с ним стояла Эла.

— Валентин, Вы искренни только с самим собой?

Покраснев, Валентин молчал.

— Сядемте, — приветливо сказала девушка и, взяв его за руку, усадила рядом с собой. — Вы согласны совместно посмотреть звуковую газету?

— Согласен, — не смотря на Элу, буркнул Валентин.

Настала пауза. Оба делали вид, что с интересом следят за зелеными буквами, мелькавшими на стене. Украдкой взглянув на сконфуженное лицо Валентина, девушка улыбнулась.

— Валентин, вам хорошо у нас? — вдруг неожиданно обратилась она к нему.

Выдержав взгляд девушки, Валентин, не раздумывая, сказал:

— Мне очень хорошо у вас.

XI

«Церон» спал. Изредка тишина нарушалась звуком шагов часового, маячившего на площадке, опоясывавшей «Церон». Рита, пройдя коридор, остановилась в раздумье перед дверьми, ведшими в машинное отделение, служившее одновременно для Орлицкого и комнатой для приема гостей и лабораторией. Она была в нерешительности, постучать ли в дверь или войти не стуча. Если позвать, а вдруг он ответит своим холодным бесстрастным голосом, что занят. Войти без спроса? А если он вспылит и выгонит ее, не выслушав?

Время шло, Рита, не зная, что делать, по-прежнему беспомощно стояла у дверей.

Вдруг ей почудился из-за дверей приглушенный звук голосов. Она прильнула к ним. Не было сомнений, говорил с кем то Орлицкий.

«С кем? — пронизало раскаленной иглой мозги. — С кем, когда все спят, кроме нее? А если с женщиной?» — против ее воли мелькнула мысль.

Мысль завладела Ритой. На сердце навалилась тупая безысходная боль. Чтобы не вскрикнуть, Рита до крови закусила губу. Всем существом захотелось во что бы то ни стало увидеть Орлицкого. Хоть на одно мгновение.

Хлопнули двери, вдали послышались шаги. Шли сменять часового.

Рита опомнилась. Смена должна была пройти мимо. Ее увидят. Не отдавая себе отчета в том, что делает, она попыталась открыть дверь. Дверь поддалась. Приоткрыв ее, она на цыпочках проскользнула внутрь. Появления Риты никто не заметил. Неслышно, как тень, она забилась в угол и начала осматриваться. Просторный холл, вопреки обыкновению, был уставлен мебелью, перенесенной из салона. За большим круглым столом сидели странные незнакомые лица. Орлицкий, повернутый спиной к ней, возился у аппаратов. Рита стала всматриваться в сидящих за столом. Чем больше она всматривалась, тем больше поражала ее окоченелость людей, чинно сидящих за столом. Кто этот старик с благообразным лицом, повернутым к ней? Рите стало жутко. Старик до нелепости напоминал Стеверса. А этот затылок почему так знаком? Ведь такой же затылок был у отца.

— Какой ужас! — прижавшись к стенке, чтобы не упасть, беззвучно прошептала Рита. — Что это? Галерея мертвых, паноптикум, опыт?

Оттуда, где стоял Орлицкий, послышался столь знакомый Рите характерный сухой треск. Звук подбодрил Риту.

«Метафизический выявитель», — подумала она и стала внимательно следить за каждым движением Орлицкого.

Орлицкий обернулся лицом к столу. Почтительно поклонившись, он произнес:

— Одну минуту, господа, потерпите только одну минуту — не больше.

Сказав это, он снова наклонился к прибору. Люди за столом не шелохнулись. Молчала и Рита в своем углу. Над столом появились клочки прозрачного белесоватого тумана. Медленно они начали соединяться в одно целое, оформливая контур человека. С небольшим аппаратом в руках, подойдя вплотную к столу, Орлицкий следил за происходящим. Так продолжалось несколько минут, показавшихся Рите вечностью. Наконец фигура оформилась.

«Трансформация кончилась», — подумала Рита, когда Орлицкий, вытерев выступивший на лбу пот, поставил аппарат на стол. Фигура, представляющая из себя изможденного аскета, одетого в рубище, была вначале так же безжизненна, как и сидевшие за столом. Орлицкий, взяв в руки аппарат, неутомимо с ним работал. Фигура начала медленно оживать. Ожили глаза, начало двигаться тело. Сначала ей его движения напоминали движения человека, очнувшегося впервые после тяжелой болезни. Вскоре они сделались резкими, самоуверенными. Фигура начала озираться вокруг. На лице ее отразилось удивление.

— Осаки! — произнес Орлицкий. — Вы на «Цероне» среди друзей.

Осаки перевел свой удивленный взгляд на Орлицкого.

— На «Цероне»? — прошептал Осаки.

— Ну да, Осаки. Вот Стеверс, — показал Орлицкий на старика, — вот Билль. Я сейчас вам все объясню, милый Осаки, — закончил Орлицкий, бережно снимая его со стола. При этом Орлицкий обернулся и заметил притаившуюся Риту.

— Зачем вы здесь, Рита? — произнес он с ласковым укором. Рита, вместо ответа, умоляюще взглянула на него. Орлицкий заметил, что Осаки перевел свой взгляд на Риту.

— Как она похожа на мать, Осаки. Вы ее узнали? — спросил он аскета.

Осаки отрицательно покачал головой.

— Неужели вы не узнали Риту? — с укором в голосе проговорил Орлицкий.

На лице Осаки появилось подобие улыбки. Он радостно закивал головой. Рита с любопытством, чуть покраснев, следила за разговором Орлицкого и Осаки.

Осаки оживился. Пристав со стула, старческим хриплым голосом он запел:

Оборвав на полуслове песню, он пошел навстречу девушке со словами:

— Неужели маленькая капризная Рита забыла терпеливого и послушного Осаки?

Слова песни преобразили Риту. Она перенеслась в прошлое на берег лазурного моря. Нежно взяв Риту за руку, Орлицкий усадил ее рядом с Осаки, ставшим сразу общительным и любезным. Дав им поговорить несколько минут, Орлицкий их мягко прервал.

— Выслушайте меня и помогите мне, — сказал он, садясь рядом с ними.

Осаки, сделавшись серьезным, приготовился слушать. Насторожилась и Рита.

— Когда вы в последний раз видели Нелли?

Осаки задумался.

— Я ее видел недавно во сне, — произнес он неуверенным голосом — Это был тяжелый странный сон, — добавил он после короткого раздумья.

— А когда вы видели в последний раз ламаитов?

— Очень давно, — ответил Осаки. — Хотя в последнее время я изредка начал ощущать присутствие людей в моей непосредственной близости. После такого ощущения я погружался в сон. Это был собственно не сон, а скорее кошмар. В нем всегда я был главным действующим лицом.

Напряжение исчерпало Осаки. Голова беспомощно упала на грудь, его руки плетьми повисли вдоль тела. Рита и Орлицкий засуетились около него. Орлицкий влил в рот Осаки жидкость. Когда он ожил, Орлицкий, взяв его ласково за руку, сказал:

— Верьте мне, Осаки, вы больше не увидите дурных снов. Дурные сны, — пояснил он, — навеяли на вас дурные люди. Я знаю, кто они.

На лбу у Осаки появились глубокие складки. Не выпуская из своей руки руку Орлицкого, он внимательно всматривался в сидящих за круглым столом. И Орлицкий, и Рита ощутили, что Осаки начал догадываться. Посмотрев на Риту глазами, полными слез, он сказал:

— Теперь я все понял. Сможете ли вы меня простить, маленькая девочка?

В ответ, заливаясь слезами, Рита обняла Осаки.

— Я все понял теперь, — медленно, с трудом выговаривая слова, повторил Осаки. — Каждый раз, когда я видел кошмар, я совершал убийство. Но кто были они? — с отчаянием в голосе спросил он, — кто заставлял меня это делать?

— Ламаиты, Осаки.

— Ламаиты? Да, только они знали, как можно использовать мое состояние, — сокрушенно сказал он.

— Это все в прошлом, Осаки, забудьте это.