Власть подвала

л стонать. Я снова связался с компьютером.

– Что теперь делать? Ему больно.

– Ему будет больно, пока легкое не прирастет.

– Но механизмы не прирастают.

– Это не механизм, это усовершенствованная биологическая структура.

– Не вижу разницы, железяка. Сколько времени он будет стонать?

– Шесть кантипуанских суток.

– Я столько не выдержу. Если ли шанс подавить восстание?

– Нет. Они уже режут стену рубки.

Я прислушался и ничего не услышал.

– Здесь хорошая звукоизоляция, – сказала машина. – Можно сбежать.

– Как?

– На челноке. Под нами планета, пригодная для жизни.

– Только пригодная или живая? – спросил я.

– Живая.

– Я согласен.

Пол посреди рубки отодвинулся. Под полом был искривленный узкий коридор с блестящими металлическими поручнями.

– Скорее, – сказала машина. – Еще минута – и в стене будет дыра.

Я нырнул в коридор и крышка задвинулась над моей головой. Еще немного – и я открыл дверь челнока.

– Они уже в рубке, – сказала машина из микрофона; ее голос изменился.

Сейчас они изменят курс. Скорее в кресло! Пристегнись! Как только ты оторвешься от корабля наша связь прервется.

Челнок покачнулся и стало тихо. Зачем она меня спасла? Что ей до человека, до низшего существа? На экранах кругового обзора вырастала планета. Никаких огней, никаких очертаний материков. А что, если меня обманули? Если это мертвый мир?

Челнок опускался со скрежетом который перешел в свист, затем в пронзительно тонкую ноту и сменился тишиной. При остановке челнок тряхнуло, искорежило, растрескало и перевернуло вверх полозьями. Ремни отстегнулись и я едва успел выбросить руки, чтобы смягчить удар. Я свалился на голову и чуть не сломал хребет. Вязкая жижа растеклась по стене. Стена машины отвалилась и я увидел странный мир, который все еще существовал. Существовал, несмотря на то, что внутренний хронометр показывал невероятную цифру: 100000000000000й век.

7

В детстве я был большим авантюристом. Люди, которые знали меня позже моих тринадцати или четырнадцати лет, никогда не верили, если я рассказывал им чистую правду о своем детстве. Несколько раз, по глупости, я оказывался на краю гибели и всегда ухитрялся выкрутиться невредимым. Что я только не вытворял – а все потому, что тогда я ощущал за своей спиной поддержку. Словами трудно объяснить сущность этого чувства – просто нелогичная и даже антилогичная уверенность в том, что в последнюю секунду нечто тебе поможет. И в самом деле, помогало.

Сейчас, падая вниз головой на камни незнакомой мне планеты, в какое-то мгновение я ощутил ту же самую детскую уверенность в невидимой поддержке.

Конечно. Кто-то, неизвестный мне, заинтересован в том, чтобы я остался жив. Не знаю зачем, не знаю надолго ли, не знаю насколько он силен. Но он помогает мне.

А это значит, что у меня появляются лишние шансы на жизнь. До поры, до времени.

Компьютеру нукксов не было никакого резона давать мне челнок. А ведь он старался, а ведь он торопил меня. Он очень хотел меня спасти. Кому-то