Пятый всадник (СИ)

Герман к моему сообщению отнесся довольно серьезно, а номер записал в блокнот. Но сразу после этого пришла троица, и этот случай выпал у меня из головы.

Когда все собрались, разговор сразу же пошел о дальнейших работах по Бомбе. Мериновский доказывал, что начинать надо с того, что менять в ядре гидрид на дейтерид. Я не соглашался, поскольку вполне обоснованно опасался, что такой эксперимент может поднять Базу на воздух.

– Ну, скажи мне – какая энергия может при этом выделиться? – не унимался Бармалей.

– Без эксперимента я это сказать не могу, – отвечал я.

– Вот видишь – не можешь, а чего тогда боишься?

Он явно пытался взять «на слабо». Вообще, в его словах был определенный смысл. По идее нужно было определиться – тот импульс тока, который мы имеем, достаточен для зажигания реакции, или нет. Если его не достаточно, то придется пытаться улучшить его параметры, а если сильно улучшить не получится, то бросить вообще эту затею. Разумеется, с точки зрения логики, направление, которое не имеет перспективы, надо сворачивать как можно раньше. Соответственно, в первую очередь надо ставить те эксперименты, которые бы смогли прояснить наличие или отсутствие этих самых перспектив.

Все это было бы правильным, если не учитывать два фактора. Во-первых, в случае, если система сработает так, как ожидается, то последствия как для Базы, так и для меня могут быть печальными. Бармалею, конечно на это глубоко наплевать. Для него это будет всего лишь подтверждением верности выбранного направления. И еще один немаловажный аспект. Занятия по этой тематике приближали меня к раскрытию физической природы процесса. И совсем не в моих интересах было ее прекращать в том случае, если бы оказалось, что для создания атомной бомбы данное направление не имеет перспектив. Первый фактор убирался довольно легко. Для этого достаточно было соорудить бункер побольше, и поставить туда более прочную взрывную камеру. Но я, естественно, постарался отвлечь присутствующих от этого решения.

– Я говорил, что не могу сказать точно, какая должна быть мощность взрыва, но могу ее оценить. В реакторе на пластинке дейтерида при хорошем импульсе иной раз выделяется до десяти килоджоулей. Но пластинка весит двести миллиграмм, а ядро гидрида – пять килограмм. Если выход будет пропорциональным, то при взрыве мы получим двести пятьдесят мегаджоулей. Это, вообще-то, шестьдесят кило тротила. Все оборудование разнесет к чертовой матери. А если выход будет больше? Ведь чисто теоретически он может быть больше и в сто раз, и даже в тысячу. Ведь в пластинке реагирует только один атом из миллиона. А вдруг у нас получится один из тысячи? Или из ста? Тогда что? Нет, я еще хочу немного пожить.

В своих вычислениях я слегка приврал. Выход в десять килоджоулей не получался ни разу. Обычной была величина в пять раз меньше. Но я рассчитывал, что мой мухлеж Бармалей не заметит. Тем более что при реальном выходе в одну десятитысячную процента от теоретически возможного и незнании физических принципов явления, на самом деле всегда можно ожидать резкого и необъяснимого повышения эффективности процесса. Мы ведь еще ни разу не пробовали взрывать образец с дейтеридом.

Так или иначе, Мериновский прекратил настаивать на эксперименте с дейтеридом. Скорее всего, потому что в противном случае это выглядело бы, будто он сознательно идет на риск уничтожения всей Базы. Но, как мне показалось, истинную причину его упорства в попытках протолкнуть именно свой вариант я уловил. Ему не терпелось как можно раньше узнать – годится ли мой метод для создания бомбы, или нет. Скорее всего, в случае отрицательного ответа он был бы готов тут же переключиться на создание бомбы из плутония. Было заметно, что всем его мысли занимала одна цель – скорее получить в руки атомную бомбу. Я терялся в догадках – зачем это ему нужно, но для того, чтобы строить гипотезы, надо было обладать информацией. А ее у меня было недостаточно.

На том и порешили – я начну проводить эксперименты по замене меди ураном. Пусть небольшая, но, все же, победа над Бармалеем доставила мне наслаждение.

Долго на этот раз не засиделись. Разъезжаться начали сразу после обеда. Выйдя из калитки, вдруг вспомнил стоявшую с утра недалеко от дома подозрительную машину и бросил взгляд на то место. Этой самой не было, но почти там же стояла другая – темно-серая «девятка». Даже с такого расстояния было заметно, что ее стекла также затемнены. Я полез было за телефоном, чтобы предупредить Германа, но что-то меня остановило. Решил, что правильнее будет позвонить из точки вне пределов видимости со стороны сидящих там возможных наблюдателей. Сев в свою машину, набрал номер Германа и сообщил ему. Тот похвалил за бдительность и пообещал разобраться.

На Базе первым делом распаковал коробку. В ней находился запаянный пакет из толстой полиэтиленовой пленки. Под полупрозрачным слоем хорошо различался светло-серый порошок с металлическим блеском. Похоже, фасовали его в атмосфере инертного газа, так как в противном случае из-за окисления на воздухе он бы не блестел. Интересно, где же Профессору удалось его раздобыть? Надо будет обязательно спросить его об этом.

Для того, чтобы изготовить прессованием из порошка урана две полые полусферы, пришлось повозиться. С медью все было намного проще – она не так интенсивно окислялась на воздухе. Но частицы уранового порошка во время всех манипуляций покрылись бы тонким слоем оксидов, что могло быть одним из факторов, влияющих на результаты эксперимента. Следовательно, надо было обеспечить, чтобы на всех стадиях подготовки образца уран с воздухом нигде не контактировал. Сделать это было непросто, и заняло у меня больше недели. Но, тем не менее, с этой задачей удалось справиться. То количество урана, которое передал Профессор, решил разделить на два образца, поэтому сфера из него получилась более тонкой, чем из меди. Урана, оставленного для второго эксперимента, хватало на более толстую сферу. По крайней мере, по результатам можно будет увидеть тенденцию.

В обоих опытах электрический импульс наблюдался, но характеристики его были заметно хуже, чем в случае с медью. Похоже, сыграла свою отрицательную роль более низкая электропроводность урана. Особой разницы в двух разных опытах я не заметил. Все укладывалось в погрешность измерений. Это показалось несколько странным, если учесть то, что замена меди на уран сама по себе влияет на качество импульса отрицательно. По идее, чем толще слой урана, тем должно было быть хуже. Решил, что этот эффект обязательно надо покопать поглубже. Но урана больше не было. Я написал Профессору, что необходимо еще то, что он передал в прошлый раз. И, желательно, побольше. Естественно, слово «уран» доверить электронной почте я не мог.

Пока дожидался ответа от Профессора, занимался текущими делами – проводил эксперименты с реактором, немного помогал Катерине в ее проекте по анабиозу. Проделал несколько опытов с имплозией на образцах без урана – с алюминием и медью. Появились мысли по увеличению скорости ударной волны, что должно было, по идее улучшить импульс тока – вот и решил проверить. Мысли оказались правильными – амплитуда тока заметно поднялась, при явном увеличении крутизны фронта. Потом решил сделать из стекла небольшую колонну для разделения изотопов титана. Собирался наделать сорок восьмого изотопа хотя бы граммов десять, чтобы использовать в опытах с реактором.

Спустя почти две недели, так и не дождавшись от Профессора ответа, решил написать еще раз. Но вдруг он сам заявился собственной персоной. И не с пустыми руками – привез килограмм тяжелой воды – оксида дейтерия.

– Придется проводить эксперименты с дейтеридом вместо гидрида, – пряча глаза в сторону, произнес он.

Этим он меня просто ошарашил. Буквально только что я праздновал победу над Бармалеем, с таким трудом отстояв свое мнение, и тут – полный облом.

– Сергей Александрович, – взмолился я, – но ведь вся База может взлететь на воздух. Непонятно даже под какую мощность камеру делать.