Пятый всадник (СИ)

В Черноголовке провозился месяц. После того, как была проведена серия официально проплаченных опытов, пришлось ставить еще несколько, заплатив уже непосредственно в карман Инженеру, чему тот был в высшей степени рад. Еще бы – заработать за один день несколько месячных зарплат, ему, наверное, удается нечасто. Результатом работы стало то, что теперь практически все я мог делать у себя на Базе. Хотя приборное оснащение черноголовской конторы впечатляло – осциллографы с памятью, имеющие разрешение в десятую долю наносекунды, сверхмощные источники наносекундных импульсов и куча других полезных вещей. Вряд ли мне удалось бы уговорить Профессора разориться на такое. Я думаю, общая стоимость всего этого оборудования составляла не меньше сотни миллионов. Оставалось надеяться, что в ходе дальнейшей работы это уже не потребуется.

В самых последних экспериментах, я обнаружил, что бериллий без ущерба для эффективности может быть заменен алюминием, а серебро – медью. Это радовало, так как, помимо высокой стоимости, бериллий имел одно крайне неприятное свойство – был очень ядовитым. Также в ходе опытов всплыла очень странная вещь. В определенный момент при взрывном сжатии электрическое сопротивление гидрида вдруг пропадало. Как будто он переходил в состояние сверхпроводимости. Конечно, полученные результаты не давали точного ответа на вопрос, что это – настоящая сверхпроводимость или же резкое уменьшение электрического сопротивления в десятки раз. Но сам эффект был очень интересен. Расстраивало то, что все результаты остались также и в компьютере черноголовского института. И не было никакой гарантии, что никто ими не заинтересуется. Жалко было такой эффект отдавать неизвестно кому. Особенно, если это на самом деле сверхпроводимость.

Дальше я занялся подготовкой к самостоятельным экспериментам, которые необходимо было провести на Базе. Пока подрядчики изготавливали заказанное оборудование, пока искал всякие комплектующие, прошел еще месяц. Подходящие для моих целей манганиновые датчики давления так и не смог найти. Пришлось делать самому. Хотя, конечно, их необходимо было еще как-то калибровать.

И вот наступил момент, когда я смог провести на Базе первый взрывной опыт. Для взрывной камеры было сооружен специальный подземный бункер, в который вел ход из моей лаборатории. Стены камеры были облицованы толстым слоем звукоизоляции. Одному, конечно, мне было бы тяжело заниматься всей этой работой. Я поговорил с Профессором насчет возможности привлечь к исследованиям Катерину. Он дал разрешение, но с условием, что конечная цель ей будет неизвестна. То есть, я должен был придумать что-нибудь более или менее правдоподобное, чтобы объяснить – зачем мне потребовалось производить взрывы. Кроме того, что мы исследуем возможность сверхпроводимости при условиях сверхвысоких давлений, мне больше ничего в голову не пришло. Катерина, вроде, этим объяснением удовлетворилась. Хотя, конечно, это и не было удивительным – нормальному человеку и в страшном сне не привидится то, что можно «на коленке» заниматься изготовлением ядерной бомбы.

Первый взрыв делать было страшно. Черт его знает, как поведет себя взрывная камера. Как-никак, почти два кило тротилового эквивалента. Но все обошлось. Еще пару месяцев я подбирал условия, при которых через гидрид проходил бы максимальный импульс тока. Почти каждый день взрывал по одному, а, иной раз, и по нескольку образцов. Пробовал разные металлы, окружающие гидридное ядро, менял толщину слоев, массу взрывчатки.

Но пока занимался всей этой работой, неотрывно преследовала одна мысль. Ведь цилиндрическая имплозия, которая сжимала образцы, на порядок менее эффективна, чем сферическая. Если попробовать вместо цилиндра сжать сферу, то импульс тока может также возрасти на порядок. А, может, и больше, так как всегда есть вероятность нелинейных эффектов. Но для осуществления сферической имплозии необходима сферическая же разводка. Как ее сделать, я пока не представлял. С цилиндрической разобрался очень просто – Профессор по моей просьбе написал программу, которая ее рисовала на плоском листе бумаги с помощью обычного принтера. Затем я наклеивал лист на кусок поликарбоната и по контурам ручной фрезой на гибком приводе вырезал канавки. После этого с помощью строительного фена изгибал лист поликарбоната по цилиндрическому шаблону. И все. Но со сферой такой номер не прошел бы.

В конце концов, мне пришла в голову мысль использовать для этих целей трехмерную печать. Трехмерные принтеры не были уж слишком дорогим удовольствием. Также я не видел большой проблемы в том, что в своей работе они использовали не поликарбонат, наиболее подходящий для детонационной разводки, а другие пластики. Это все, на мой взгляд, было легко решаемым. Главный вопрос стоял в создании специальной программы, под управлением которой принтер смог бы напечатать нужную структуру. С этим вопросом я пришел к Профессору.

– Ты сам-то можешь оценить сложность задачи? – спросил он, когда я изложил суть проблемы. Что-то в его голосе заставило засомневаться в том, что проблема сможет быстро решиться.

– Мне казалось, что для хорошего математика и программиста это не вызовет больших сложностей, – решил я слегка польстить.

Лесть сыграла свою роль – Профессор слегка улыбнулся.

– Все равно, все не так просто, как тебе может показаться. Это можно сделать только с помощью геометрии Римана. А я никогда еще этим не занимался. Даже хороший математик не может охватить все.

И он начал задумчиво рисовать что-то ручкой на листе бумаги. Наверное, я имел очень расстроенный вид, потому что Профессор вдруг улыбнулся и продолжил.

– Ладно. Составь подробное техническое задание и дай мне. Я что-нибудь придумаю. Но сразу предупреждаю, что быстро это не получится. Лучше пока поищи в интернете что-нибудь готовое.

Его слова обрадовали, так как мне было хорошо известно, что если Профессор сказал «что-нибудь придумаю», то это почти наверняка означает, что проблема будет решена. Во всемирной паутине я уже искал, бесцельно угробив на это занятие кучу драгоценного времени. А вот техническое задание предусмотрительно подготовил и сразу же передал Профессору листок с ним. Тот усмехнулся, взял его и, пробежав глазами, положил в стол.

На Базе, тем временем, происходили не совсем понятные мне вещи. Количество проектов постоянно сокращалось, а люди увольнялись. Хуже всего было то, что некоторые из сокращенных проектов были уже близки к завершению. В глазах оставшихся сотрудников явственно читался немой вопрос: «кто следующий?». Некоторые из руководителей проектов прозрачно намекали, что готовы работать бесплатно, только бы иметь возможность закончить тему. Но я ничем здесь не мог им помочь, так как даже не знал, какое из направлений будет следующим по очереди на закрытие.

Пытался завести с Профессором разговор на эту тему, но реакция его была на удивление жесткой. Смысл ее сводился к тому, чтобы я не лез не в свое дело. Хотя, казалось бы, в иерархии Организации мы с ним занимаем одну ступень. Видимо, как и в любом обществе, где все равны, кто-то всегда немного равнее. Но однажды, то ли в порыве откровения, то ли от того, что замучила совесть, все-таки дал понять истинную причину происходящего.

Анализ обстановки в мире показал, что Апокалипсис, судя по всему, начнется раньше, чем ожидалось. Соответственно, Организация не успевала к нему подготовиться. Даже если бы все приготовления шли по графику, все равно мы не успевали на несколько лет. А так как за последнее время наметилось серьезное отставание, то дела обстояли из рук вон плохо. Поэтому руководство решило идти по варианту «Б», то есть, готовить заморозку тех, кто потом, через несколько тысяч лет, будет восстанавливать Цивилизацию.

Теперь мне стало понятно, почему Профессор, в последнюю пару месяцев совершенно не интересовавшийся ходом работ по проектам, тем не менее, требовал регулярных отчетов по крысиному анабиозу. Причем, настаивал на ускорении работ.

Я, разумеется, не удержался, чтобы не спросить – когда же намечается Конец Света. Профессор на полном серьезе ответил, что Апокалипсис должен наступить через восемь с половиной лет, плюс-минус четыре месяца. Такая точность удивила, но спорить не стал – Профессор был слишком уверен в непогрешимости своей предсказательной программы. Я же такой уверенности не имел, но не хотел портить ему настроения.