Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Мара, не сочти за грубость или еще за что, - Даэн почтительно склонила голову, словно ведьма была княжной, - Я не хочу тебя обидеть и в силе твоей не сомневаюсь. Но Мертволесье пьет тебя, я же вижу… И сейчас тебе опасно…

- Не опаснее, чем тебе, или ей, или ей, - Мара, по очереди указав на каждую Птицу, выпрямилась, - Нет уж, Даэн. Моя дорога будет идти гораздо дальше. И если я не сумею взобраться на крохотный холм – то что говорить об отвесной скале?

- Даэ, что ты как маленькая? – промурлыкала Атеа, но глаза ее оставались холодными, - Твоя госпожа ведьма хочеть поиграть в героиню. Видишь – про холмы да горы бает, речистая какая. Не мешай ей.

Даэн вновь проигноривала девчонку – и бровью не повела. Она смотрела лишь на Мару, и взгляд ее был тревожен. Она склонила голову к плечу, и рассеянный бледный свет лег на ее скулы, заострив их. Ведьма позволила себе несколько мгновений любоваться ею, а затем Птица долго вздохнула.

- Хорошо, как пожелаешь. Ты сможешь сделать что-то, чтоб тебе легче хоть немного стало?

- Я сейчас восстановлюсь, - заверила ее ведьма, стряхивая с себя, словно капли дождя, мертвую энергию. От собственных ощущений было не по себе: Мара буквально видела, как недовольно шипят отравленные искорки силы, скаля острые клыки и отступая – лишь для того, чтоб снова напасть. Будто змеи. И ныне колдунья ощущала себя в змеином гнезде, кишащем ядовитыми тварями. Но Даэн об этом знать было совершенно необязательно.

Дождавшись кивка Мары, Даэн подошла к ближайшему дереву и ударила Крылом сверху вниз, вгоняя лезвие в жесткий ствол и оставляя зарубку. Она отмечала их путь с самого утра – а ныне был полдень, если ощущения ведьмы не лгали. За это время их крохотный отряд прошел вдоль кромки леса почти до Гарварнской части, а затем снова возвратился практически в сердце Мертволесья. След эльфиек часто обрывался, словно кто-то выхватывал их и снова швырял в мир уже совершенно в другом месте. Мара проклинала черный лес – казалось, будто само пространство здесь искажалось, и притом совершенно не так, как в Занавесях или Прорехах Бессмертного, через которые можно было преодолевать огромные расстояния. Нет, здесь все было иным. Жизнь в Мертволесье застыла, впаянная в могильный камень, и каждый, кто попадал туда, мог тоже навек вмерзнуть в черные трещины. Заблудиться тут было проще простого, а потому Мара каждый раз безмолвно благодарила Даэн за ее зарубки.

Они двинулись на северо-запад, держась плотным рядком. Ведьма затылком ощущала легкое покалывание, теплое и практически незаметное – это Птицы звали свою богиню и с ее помощью следили за тем, чтоб поблизости не появился дикий. Мара меж тем плела над ними защитное полотно. Духов отогнать оно не могло – дикие знали, что в их лесу чужаки, - но хотя бы не позволяло им найти энергии смертных и прийти по следу. Да и с его помощью ведьма могла почуять, если духи вдруг сорвутся в погоню. Впрочем, она до последнего надеялась, что этого не произойдет – дикие не терпели дневного света, который хоть немного да очищал все живое. Если отряду Даэн повезет, то они найдут, что ищут, и вернутся в Лореотт, избежав встреч с темными существами.

Пейзаж не менялся – те же погибшие деревья, сухое былье да обломанные ветви. Кое-где из земли вырастали громадные серые камни, острыми вершинами устремленные вверх, и от них веяло холодом. Под камнями темнели черные провалы нор, и Мара знать не хотела, что там спит – или уже проснулось, и теперь глядит из темноты на живых да ждет. Птицы сбились теснее, стали вокруг нее живым щитом – на этом настояла Даэн, да и сама Мара: чем плотнее они стояли, тем лучше она прятала их энергии, накрывая их своеобразным плащом. Плести полотно и одновременно искать след эльфов оказалось сложно, но Мара вскоре приноровилась и справлялась более чем сносно. Будто бы прясть. Одной рукой свиваешь нить, второй вращаешь веретено…

Вновь раздался треск, откуда-то слева. Птицы замерли, вскидывая Крылья и окружая Мару, внимательно и напряженно вглядываясь в пустоту меж стволов.

- Да что происходит? – голос Даэн звучал отрывисто, тяжело, - Уже второе…

- Может, лесорубы? – задумчиво предположила Меред. Ответом ей стало шипение Атеа.

- Ох, точно! Меред, милая, как мы сразу-то не догадались?! Вокруг – ни одной деревни, как мы не подумали про лесорубов?.. Ведь здесь такое замечательное дерево, ты, как дочь плотника, уж точно можешь оценить! Мне кажется, сюда за лесом могут приходить караваны даже откуда-нибудь с юга.

Меред покачала головой.

- Зря ты так. Некоторые отдадут сотню золотых монет за крохотную шпильку из такого дерева. Особенно колдуны и приспешники Темной.

- Слышишь, госпожа ведьма? – хихикнула Атеа, - Скорее выкорчевывай вон то бревно.

Мара не реагировала на молодую Птицу – что взять с глупого щенка? Она взглянула на Даэн и тихо заметила:

- Вряд ли это дикие. Скорее, от старости да морозов.

Ты сама в это веришь? – будто спрашивал взгляд Птицы. Мара и правда не знала, стоит ли доверять своим словам, но иных догадок у нее не было. Разве что дикие пытались нагнать страху и теперь развлекались перед тем, как выйти на охоту. Судя по всему, Даэн думала о том же. Тишина, повисшая в лесу, неестественная и неживая, нагнетала тяжелые мысли. Подала голос Атеа:

- Я все поняла. Это бобры.

- Атеа, хватит нести чушь, - устало вздохнула Меред, - Ко всему прочему, зверье боится диких, а потому здесь никого вообще быть не может.

- Это особые бобры, - доверительным тоном сообщила Птица с золотыми косами, - Дикие. Во времена Изломов они выползают из-под вон тех камешков и начинают точить все на своем пути. Так их Ярис призывает.

- Интересно, дитя, перед лицом смерти ты будешь так же зубоскалить? – спросила Мара, безразлично разглядывая несносную девушку. Та вскинула подбородок и чуть сощурилась в ответ.

- В лицо смерти я плюну, госпожа ведьма. И потанцую на ее старых костях.

- Когда уже я потанцую если не на твоих костях, то хотя бы рядышком… - поморщилась Даэн, вновь поворачиваясь спиной к девушке и вглядываясь в переплетение стволов и ветвей.

Атеа не успела и слова сказать. Тихий смех волной прокатился по сухим травам, пригнув их к земле, задел подол юбки ведьмы и, докатившись до сердца, заставил ее согнуться пополам от острой, словно игла, боли. Птицы тут же ощетинились, а сама колдунья заставила себя стать прямо, мгновенно выхватывая из вороха энергий огненные, горячие, острые, алые, и обращая их огнем на своей ладони. Это было гораздо тяжелее, чем обычно – приходилось тянуть истинную силу, спрятанную в искорке, через толщи мертвой оболочки, жесткой и неподатливой. Мара лишь зубы стиснула: вот что произойдет, если они не справятся. Так будет со всем миром – он станет мертвым, жестким, потерянным, и даже ветер будет здесь смерть несущим.

Дикие боялись огня и железа, страшились света – а потому Мара не чуяла их поблизости. Но женский смех, похожий на шипение змеи, ей не мог померещиться. Птицы тоже слышали его, и теперь озирались по сторонам, держа Крылья наготове.

Одна из вас звала меня?

Колким крошевом битого стекла чей-то голос разрезал воздух и вновь стих, словно и не было ни звука в этой тишине. Смех опять прокатился волной вокруг них, к ним, и Мара ощутила, как существо, говорящее с ними, перемещается. Но понять, где оно, ведьма не могла.

Я точно слышала, одна из вас звала меня… Кажется, хотела потанцевать?

Звук дробился, размывался, дрожал, такой неприятный. Он странной волной расходился во все стороны, и Мара подумала, что дух – а сомнений в том, что говорит с ними дух, не было – может быть где угодно, хоть в сотне саженей от них. Не угадать. Но гадать и не пришлось. Меред вдруг судорожно втянула носом воздух, а затем звенящим голосом выкрикнула:

- Слева, под камнем!

Мара обернулась туда, став так, чтоб иметь возможность резко развернуться и ударить, если дикий будет не один. В провале под седым валуном, обрамленном короткой черной бахромой корней и паутины, виднелось слабое серебристое свечение. Оно колебалось, мигало, словно глаза дикого зверя, а затем вновь таяло дымкой.