Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Дух закрыл глаза, откидывая голову назад так, что длинный изгиб шеи не защищало ничего. Даэн с недоверием глядела на него: почти умиротворение замерло на лице создания. Едва ли дикий вел бы себя так же.

- Ты не ответил мне. Кто ты?

- Я – тот-кто-играет-со-светом, - ясная полоса изумрудного света из-под его век напомнила Даэн солнечное сияние, просачивающееся сквозь зеленую листву. Не дикий. Дух долго вздохнул, - Так меня звали раньше.

- Что это означает? – подала голос Атеа, и Даэн, даже не оборачиваясь, знала: вот уж кто напуган, - Зубы заговариваешь, дикий?

Дух снова рассмеялся, все так же тихо и полубезумно.

- Меня не зовут диким, та-у-кого-золотые-волосы. Меня зовут не так. Не так! – последнее он выкрикнул, изогнув спину болезненной дугой, и Даэн не удержалась от тихого вскрика: боль прошила ее, словно голос духа резанул острым клинком по ниточкам-нервам. А тот-кто-играет-со-светом вновь тихо смеялся – только на лице его читалась странная, неведомая Птице мука.

- Кто бы ты ни был – мне нужно знать, почему ты не спишь. Все духи зимой возвращаются в Пустоту, - Даэн все так же направляла на него Крыло, готовая отбить атаку, стоит только духу попытаться напасть. Но тот даже не пытался – лишь лежал, запрокинув голову, и пронзительный тоскливый взгляд шарил по запыленной комнате, словно искал что-то.

- Не сплю, не сплю, не сплю… - горькая улыбка замерла на его лице, - Я никогда не сплю. Теперь – никогда. С самого первого черного дня, та-что-держит-мою-смерть, с самой первой ночи, когда они появились здесь.

- Ты говоришь о диких? – Даэн не сводила глаз с духа. Тот резко сел, подтянув колени к груди, и принялся раскачиваться взад-вперед, иногда пряча лицо в узких, почти светящихся ладонях.

- О тех-кто-не-знает-жизни. О них! – снова крик, поднявший волоски на затылке Даэн дыбом, - О тех-кто-идет-из-тьмы… О тех-кого-ведет-Она! Она и меня звала, знаешь? Звала… Звала – но я не пришел к ней, я просил того-кто-дал-мне-жизнь, и он спас меня от нее.

Дух всхлипнул, и тонкие плечи его задрожали.

- Но домой он меня не возьмет, он не может меня забрать… И я не могу заснуть, я не знаю сна, я не знаю отца своего, я забыл его! Тысячи лет, тысячи лет, тысячи ночей. А знаешь, как страшно, когда они просыпаются, знаешь? – тот-кто-играет-со-светом встал на колени, покачиваясь будто тростинка на ветру, и поднял голову, глядя на Даэн. Глаза его поглотили зеленое темное море, и в них Птица видела невыносимое страдание, - Они не трогают меня – не в их власти дать мне покой или забрать к себе, но я чувствую то, как гниет внутри них мой отец. А во мне… - тонкая рука духа взметнулась вверх и вновь опала. Существо низко опустило голову, и голос его звучал едва слышно, - А во мне мой отец обезумел. А с ним и я.

Скрипнули доски, вторя скулящему ветру. Даэн убрала Крыло в ножны и осторожно опустилась на колени рядом с духом, боясь спугнуть его. За спиной раздался испуганно-возмущенный громкий шепот:

- Что она делает, побери ее бес?!

- Тише, Атеа, - мягко остановила ее Меред, и Даэн в который раз ощутила благодарность к этой девочке. Впрочем, сейчас все было так неважно. Значение имели лишь печальные глаза духа, сошедшего с ума. Все в руках твоих, Хартанэ.

- Ты жил здесь до первого Излома?

Дух закивал, и Даэн показалось, будто цветной узор на его теле изменил свой цвет, переливаясь подобно радуге.

- На дне ручья, под деревянным колесом. На лугу, что за плетнем. В листве, что когда-то пела так сладко, так весело!.. Я жил всюду, и каждую зиму возвращался домой, к нашему отцу.

Даэн чувствовала, как внутри что-то чутко отзывается, ощущая эмоцию духа. Раньше такого не было, и женщина насторожилась: незнакомое чувство не походило на дар Хартанэ, но принадлежало ей. Казалось, будто еще чуть-чуть – и она начнет видеть то, о чем говорит дух. Словно он баял ей на языке видений.

Быть того не может! Даэн вспомнила, как Мара показывала ей чудеса, яркие и живые – и нынешнее чувство напоминало отголосок того, что возникло в каменной келье под сводами Лореоттских пещер. Там, где пахло земляничным чаем, разгоряченной под ладонями кожей и дикими травами. Птица недоверчиво тряхнула головой – и только ныне разглядела полупрозрачную пелену, занавесившую весь мир. Только дух оставался четким, ясным, настоящим – а все остальное куда-то ушло. Утекло, словно вода.

- Ты все верно чувствуешь, та-у-кого-солнце-в-глазах, - дух закивал, все так же нервно и быстро, - Это будет нашим с тобой секретом, хочешь?

Атеа за спиной что-то заворчала, но Даэн не было до того никакого дела.

- Это неважно. Расскажи мне, что случилось потом? Почему ты здесь? И где дикие? Они выбираются сюда из леса?

Дух качнулся в сторону, и лунный свет размыл серебро его волос влажной кистью, оставив во тьме тонкие полупрозрачные блики.

- Потом… потом случилось что-то. Пришла она и выжгла нас до самого донышка. Она выжгла мой дом, она подвела ко мне за руку мою смерть, но смерть отказалась брать меня… Я помню Дом – и мне некуда идти отсюда. Знаешь, та-у-кого-солнце-в-глазах, здесь когда-то пахло такими, как ты. Люди были здесь, сеяли здесь зерно, которого не водилось в моем лесу – но я все еще помню этот запах, когда они перетирали его. Такой странный запах… - тот-кто-играет-со-светом склонил голову набок, задумчиво глядя в пустоту сквозь Даэн, - Он нравился мне. Потом людей не стало, и зерна того не стало, и вода в моем ручье стала ядом.

Дух повернулся к ней спиной, и вдоль его позвоночника Даэн увидела черную лозу, вьющуюся странным узором вниз. Приглядевшись, Птица тяжело сглотнула: на бесплотном теле духа остались глубокие черные борозды, словно кто-то лил раскаленное железо ему на спину.

- Этот яд выжег и меня, - существо снова рассмеялось – будто старое серебро крошилось, будто струна под пальцами рвалась, - Пропитал землю, ушел в травы и песок, в деревья, в кровь моих братьев и сестер, в кровь людей. Им ненавистно солнце, и летом они засыпают в своих норах под корнями, а порой и зимою спят – им голодно. Но та-что-хочет-разрушить-мир зовет их, и они просыпаются. Ищут. Бродят.

- Где их логово? Ты знаешь? – Даэн чуть склонилась над ним, и по коже прошлась странная колючая волна. Так бывает, когда где-то рядом бьет молния, и в воздух вонзаются тысячи крохотных иголочек. Дух отпрянул, испуганно закрываясь от нее руками.

- Нет! Тот-кто-играет-со-светом не знает, не знает!.. Они там, - полные ужаса глаза обратились к разлому окна, где острым черным частоколом виднелся иссушенный лес, - И даже отец не заставит меня идти туда…

- Сколько их? – Даэн ненавидела себя почему-то – ей казалось, что она допрашивает духа, перепуганного, словно ребенок. Но иначе нельзя было. Тот-кто-играет-со-светом судорожно затрясся – точно человек. Только вот Даэн ощущала в нем страх такой мощи, что ни один из смертных не смог бы выдержать этого чувства.

- Сотни, тысячи… Они – будто свора, бешеные гончие, которые подчиняются лишь безумной ее воле… Не ходи, не ходи в черный лес – не воротишься назад!..

- Уж мы-то, наверное, и без тебя разберемся, странный дух, - нервно рассмеялась Атеа, и именно сейчас Даэн захотелось убить ее. Дух вцепился в ее запястье тонкими холодными пальцами, и Птицу словно прошила дрожь: его прикосновение было странным – острым, жгучим и ледяным одновременно.

- Не ходи в черный лес, не ходи, не ходи!

- Я не позову тебя с собой, - тихо сказала Даэн, исподлобья глядя на духа. Тот, тихонько поскуливая, вновь припал к земле и затряс головой.

- Не ходи!

- Хартанэ, убереги от безумцев, - проворчала Атеа где-то за спиной. Меред что-то тихо шепнула ей на ухо – лишь эхо разошлось по комнате тихим шелестом. Но это подействовало: молодая Птица прекратила бурчать под нос.

- У нас есть долг, и мы обязаны выполнить его, - медленно проговорила Даэн, тщательно взвешивая каждое слово, - До рассвета путь в Мертволесье нам заказан – а ты сказал, что они боятся солнца. Днем нам ничего не угрожает, если так. К тому же, мы обучены сражаться с дикими, и в нашей груди поет светлая богиня, защищающая нас. Нас уберегут.