Сыны Всевышнего (СИ)

– Боюсь, – серьёзно ответил Кирилл. – Потому что я точно знаю, что Промысел всегда мудрее и предпочитаю быть безупречным орудием в его руках.

– Чтобы «не навредить»?

– Чтобы не навредить…

Остаток пути салон наполняли чудесные звуки джазовой музыки – отстранённой, летящей, пронзительной и неровной. Кирилл закрыл глаза. Перед ним неотступно стоял жуткий образ рудневского ручного беса. Кирилл чувствовал, как ненависть и злоба этой сущности концентрируются на нём самом. Что она воспринимает его как угрозу. Кирилл напрягся. Когда он понял, что эта гадость намерена ревниво кинуться на него, «оберегая» Хозяина от неподобающего соседства, он инстинктивно выбросил в неё недюжинный заряд энергии и призвал свою защиту. Увидев, что Руднев при этом коротко вздохнул, как будто ему всадили нож в сердце, и ткнулся лбом в руль, он сделал то единственное, что пришло в этот момент в голову: как следует размахнулся и рассёк соединявшую Руднева с помощником толстую чёрную нить. Уродливая тварь с завыванием провалилась в тёмную бездну. А мгновение спустя автомобиль налетел на препятствие. Бергер запомнил, как ремень, которым он так своевременно, благодаря Андрею Константиновичу, пристегнулся, с силой вжал его тело в сиденье, и как с громким хлопком, по-боксёрски больно заехав в челюсть, раскрылись подушки безопасности, осыпая его подозрительным порошком, после чего с размаху ударился затылком о спинку кресла и благополучно отключился.

====== Глава 50. Сколько лет, сколько... ======

– Ру-уди-и…

Хм… Похоже, это сон. Знакомый голос слишком строго и даже требовательно, без привычного веселья, вытягивает его на поверхность незнакомой реальности: вокруг тихо пищат и мигают непонятные приборы, и боль такая, что невозможно вздохнуть…

– Руди, хватит упрямиться. На меня посмотри!..

Перед удивлённо распахнутыми глазами возникает лицо, которое нельзя спутать ни с каким другим. И немного безумные глаза такие… как вишни… влажно блестят совсем близко.

– Да, это я. И я с бородой. Спасибо, я знаю, что мне идёт. Да не дёргайся ты! У тебя два ребра сломано!

– Кис…

– Вообще-то – Евгений Алексеевич, но тебе, так и быть, я разрешаю подзывать меня, как домашнего питомца. Цени мою доброту.

– Где…

– В реанимации. Ты забыл, что я высококвалифицированный реаниматолог? Представляешь, я только месяц назад перевёлся в эту больницу, а тут такая потрясающая встреча! Ты лучше расскажи, как ты до инфаркта докатился… Эй! Отвечать не обязательно! Это был риторический вопрос!

– Мальчик…

– Всё в порядке с твоим мальчиком! Ну, почти… Сотрясение мозга, гематомы, вывих челюсти, по-моему… Он, кстати, уже приходил тебя навестить – из палаты сбежал, представляешь?! – и много интересного мне поведал… Что это мы так нахмурились? Не парься. Никаких новых компрометирующих твою блистательную персону фактов он мне не добавил. Просто честно признался, что стал невольной причиной дорожно-транспортного происшествия. Поскольку именно из-за его решительных действий ты потерял сознание за рулём. Не начинай! У меня от твоего занудства аж скулы сводит. Я и сам прекрасно знаю, как аккуратно ты водишь, и что по твоей вине никогда бы ничего подобного не случилось. Кстати, было приятно, что мальчик меня узнал. Оказывается, ты всё-таки обо мне помнишь… Да! Тут ещё один мальчик прибегал – злой, как чёрт. Всё убить тебя порывался. (С ним я тоже заочно оказался знаком). Но я резонно ему заметил, что в бессознательном состоянии ты вряд ли получишь удовольствие от процесса. Договорились, что сначала я тебя на ноги поставлю, а потом уже он будет тебя убивать.

– Телефон…

– Обойдёшься. И кому это ты собрался звонить? Секретарше что ли своей? Так я её уже оповестил. На визитке был номер. Я, честно говоря, думал, что ты на работу ехал, вот и решил предупредить… И потом, я же знаю, что у тебя больше нет никого… Приходила, плакала тут в уголочке. Я ей валерьянки накапал и домой отправил… Ну всё! Хватит болтать! Пора заняться твоим лечением. И запомни: ещё хоть один звук, и я заклею тебе рот пластырем! Ферштейн? Ну вот и отлично!..

====== Глава 51. Дом, в котором... ======

– Ну что, ты убедился, что он спит? – устало спросил Аверин.

Роман мрачно смотрел на ангельскую физиономию мирно спящего Бергера и не знал, плакать ему или смеяться. Взгляд его остановился на огромном кровоподтёке, который красовался на шее Кирилла.

– Это от ремня безопасности, – пояснил Николай Николаевич. – Под одеждой не видно, а так он целиком отпечатался. Жуткое зрелище – можешь мне поверить. Зато рёбра целы…

Роман глотнул ртом воздух, чувствуя себя невыносимо жалким, сентиментальным идиотом, который – не первый уже раз за этот день! – готов разрыдаться в присутствии свидетелей.

– Ба! Шойфет! – раздался за их спинами низкий бархатный голос Радзинского. – А что это мы так расклеились? Губы белые, руки дрожат… Нет, голубчик, так не пойдёт. Коль, я заберу этого страдальца? – шепнул он, наклоняясь к Николаю Николаевичу через плечо.

– Буду очень тебе благодарен, Викентий, – усмехнулся Аверин, бережно отводя в сторону свесившиеся ему на лицо длинные волосы Радзинского. – И денька хотя бы три из дома его не выпускай, ладно?

– Как скажешь, Николенька! – как-то хищно хмыкнул Радзинский. – Три, так три…

Он развернул к себе Романа, хлопнул перед его лицом в ладоши, отчего между ними словно взорвался фейерверк. Пока Роман без единой мысли в голове наблюдал, как перед глазами кружатся и опадают разноцветные ленты серпантина, Радзинский ловко поймал три розовых ленточки, молниеносно заплёл их в косичку, придерживая кончики зубами, и осторожно повязал эту верёвочку вокруг головы Романа. Потом успел подхватить ещё одну, неуловимыми движениями пальцев придал ей форму цветка, и аккуратно прижал раскрытой ладонью к его груди – как раз напротив сердца.

– Гламурненько, – хохотнул он, любуясь плодами своих трудов. Аверин, схватившись за его рубашку, тихо загибался от смеха рядом.

– Чего?! – не выдержал Роман, переводя с одного на другого непонимающий взгляд.

– Да отлично всё! Не паникуй! – Радзинский провёл рукой у него над головой, скрывая следы своего творчества. – Всё просто супер, Ромашка! Жизнь прекрасна! Так, Николаша?

Роман шагнул в крепко настоявшуюся тишину и полумрак, прорезанный почти осязаемыми солнечными лучами, и замер. С каждым глотком здешнего воздуха в него вливалось небывалое умиротворение. Блаженное, правда совершенно бездоказательное ощущение, что все вокруг его бесконечно любят, согрело истерзанное сердце и прочно поселилось в душе непреложной истиной. Мелькнула, правда, напоследок мыслишка, что опять он, похоже, спит, а вовсе не наяву стоит сейчас в знакомой избушке напротив остывшей и безмолвной на этот раз печки, чья поверхность расписана горячими солнечными пятнами, которые не хуже увеличительного стекла проявляют все неровности шершавой побелки. А охвативший его иррациональный восторг, что уж тут скрывать, как-то подозрительно связывался в сознании с теми розовыми ленточками, что так ловко нацепил на него Радзинский. Он даже видел розовое сияние у себя в груди – именно от него было так тепло и сладко – и розовые всполохи перед глазами. Но какое всё это имело значение, когда на душе так хорошо и спокойно?

– Вы здесь на самом деле живёте? – с интересом спросил Роман.

Радзинский, который, поигрывая ключами, всё это время очень внимательно за ним наблюдал, перестал, наконец, его рассматривать и отправился открывать окна.

– Это дом моего Учителя. Я с ним много времени здесь провёл. Подолгу жил тут. А теперь окончательно сюда перебрался. Для моей работы в городе слишком много помех: столько информации в воздухе толчётся! Электромагнитные поля там всякие, а я, как ты понимаешь, имею дело с очень тонкими материями… Да не стой ты в дверях! – прикрикнул на него дед, скидывая свои ботинки. – Сейчас умоемся и обед будем готовить. Ты кроме бутерброда что-нибудь съедобное можешь изготовить?