Сыны Всевышнего (СИ)

========== Глава 1. Миссия доктора Аверина ======

Стоило шагнуть за порог, как мягкий снег залепил глаза, запорошил и без того уже белые седые волосы. За пеленою снегопада смутно угадывался город: движение, ночь, слепые пятна фонарей. Тонкий аромат ладана, которым дохнул напоследок благоуханный храмовый полумрак, сделал запах снега острее и резче.

Николай Николаевич вздохнул, перекрестился, натянул перчатки и осторожно стал спускаться с высокого церковного крыльца. Он брёл, всё ещё зачарованный, к метро, не замечая вульгарной какофонии звуков ночной Москвы. О, как ранили его раньше бесцеремонно лезущие в уши грязные матерные слова, грубый животный смех и простенькие навязчивые мелодии — тынц-тынц-тынц — доносившиеся из машин и магазинов! Но годы настойчивых усилий сделали его внутренний покой практически незыблемым.

Покачиваясь в полупустом старомодно-жёлтом вагоне подземки, Николай Николаевич всё ещё слышал торжественные звуки хора, которые наполняли его душу одновременно ликованием и тишиной. Но когда он подходил к дому, в сознание вторглась посторонняя тревожная нота. Николай Николаевич ощутил лёгкое ноющее чувство в области солнечного сплетения и замедлил шаг.

Терпеливо переминавшийся с ноги на ногу мужчина возле подъезда, заметив его, радостно помахал рукой и, едва не поскользнувшись, бросился навстречу.

— Николай Николаевич! Не зря Вы так волнуетесь. У меня к Вам дело. В свете фонаря блеснула ослепительная улыбка, за которой последовало крепкое рукопожатие. Мужчина был заметно моложе — чуть за тридцать — голубоглаз и кудряв. Всем своим существом он излучал бешеную энергию и оптимизм. — Вообще-то я не волнуюсь. Просто, знаете ли, предчувствие… — по интеллигентному лицу Николая Николаевича скользнула тень тоски и лёгкого ужаса. В ответ раздался здоровый счастливый смех, словно это была необыкновенно удачная шутка, и весельчак, подхватив собеседника под локоть, увлёк его к дому. — Господи, у Вас когда-нибудь бывает плохое настроение, Павлуша? — стряхивая снег с воротника пальто, по-стариковски брюзжал Николай Николаевич в маленькой прихожей. — А зачем? — гость одарил его лучезарной улыбкой. — Хандра выкачивает жуткое количество энергии. Это просто чёрная дыра. Элементарное чувство самосохранения должно удерживать человека от погружения в это опасное состояние. Их взгляды встретились, повисла неловкая пауза. — Чаю? — Николай Николаевич отвёл глаза, жестом приглашая гостя в кухню.

— Просто поверьте мне: за мальчиком необходимо присмотреть, — уже безо всякой улыбки внушал гость понурившемуся Николаю Николаевичу так, словно хотел загипнотизировать его. Тот лишь упрямо молчал, поглаживая ребристую поверхность фарфоровой чашки и сосредоточенно созерцая розовые цветочки и золотые завитки узора. Чай был выпит, вазочка с печеньем и пастилой значительно опустошена, но дело всё ещё не сдвинулось с мёртвой точки. Разговор явно зашёл в тупик. — Вы же сами говорили, что на пути каждого из нас однажды встретился тот, кто помог нам. Это просто наш долг. Помогая другим, мы всего лишь возвращаем долг. Они в своё время сделают то же. Укоризненный тон, слишком очевидно рассчитанный на провокацию, не ускользнул от внимания Николая Николаевича, но он не позволил снова втянуть себя в утомительную дискуссию. Опять воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов на старинном буфете. — Что-то стало душно, Вам не кажется? — отдуваясь и оттягивая ворот свитера, устало спросил гость. — Можно, я открою форточку? — Конечно-конечно, — пробормотал Николай Николаевич, всё ещё пребывая в оцепенении. Он с лёгкой неприязнью проводил взглядом своего энергичного спортивного друга, который аккуратно отодвинул тяжёлую гардину, отворил форточку и замер, вглядываясь в порхающий за окном снег.

— Глупо обустраивать свою каюту на тонущем корабле, — не оборачиваясь, неожиданно изрёк тот.

— Вы это мне говорите?! — поразился Николай Николаевич.

— Вам, Вам. — Гость быстро вернулся к столу, сел и вызывающе низко склонился к лицу шокированного Николая Николаевича. — Вы не хуже меня понимаете, что Вам придётся покинуть свою скорлупу. Скорлупа всегда временное прибежище. Глупо думать иначе. Я знаю, — он решительным жестом пресёк попытку собеседника возразить ему. — Я знаю, что Вы у нас уникум, и про забивание гвоздей микроскопом тоже всё знаю. До сих пор Вы выполняли очень тонкую и важную работу, с которой могут справиться единицы, но поймите, что в этом деле на Вас просто свет клином сошёлся! Можете гордиться своей незаменимостью…

— Никто не возьмёт на работу учителя в середине учебного года, — без особой надежды заметил Николай Николаевич. Гость выпрямился и с облегчением рассмеялся. Лицо его снова просияло, и глаза заискрились весельем. — Вы же доктор наук! Вы представляете, какой это подарок для обычной средней школы? А если Вас беспокоит наличие вакансии, то можете быть спокойны — учитель истории уходит в декрет. На лице Николая Николаевича отразилось лёгкое замешательство. Гость вопросительно взглянул на него и чуть не рухнул со стула. — Вы с ума сошли! Я бесконечно далёк от того, чтобы подобным способом расчищать Вам путь! — хохотал он. — А вот потенциальных конкурентов мы аккуратно отодвинули в сторону. Все они неожиданно для себя были вынуждены отказаться от этого места. Представляете, как будет рад Вам директор! Бедняга в безвыходном положении!

Было пасмурно, но школьный коридор, казалось, был наполнен светом. Обилие ослепительно белого снега за окном создавало волнующую иллюзию праздника. Даже потускневший под многочисленными слоями мастики паркет весело играл снежными бликами, и молочной белизной благородно отсвечивали шершавые, выкрашенные голубой краской стены.

Николай Николаевич проверил номер кабинета и без колебаний отворил дверь в класс. Не глядя на вставших при его появлении подростков, прошёл к учительскому столу, взял кусок мела, и лишь затем повернулся к ребятам.

— Здравствуйте, меня зовут Николай Николаевич Аверин, — он красивым, разборчивым почерком записал свои фамилию, имя и отчество на доске. — Я доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук. У вас я некоторое время буду преподавать курс истории России. Он отвернулся, чтобы положить мел на полочку у доски, как вдруг ощущение, похожее на щекотку, волной прокатилось вдоль его позвоночника. Не оборачиваясь, он увидел луч, который подобно рентгену прощупывал его с ног до головы, и лицо мальчика, который просматривал его столь бесцеремонным образом. «Ну, юноша, надеюсь, ты просто не понимаешь, что делаешь», — недовольно сказал он про себя и направил ему в лоб такой мощный заряд энергии, что изображение мгновенно затуманилось и исчезло. Возможно, он перестарался, но Николай Николаевич был очень чувствительным человеком, и терпеть не мог бестактного вторжения в своё личное пространство. Усевшись за стол и раскрыв журнал, он приветливо оглядел класс и отметил про себя темноволосого мальчишку с надменным профилем и тонкими нервными пальцами, который, подперев лоб рукой, низко склонился над партой. — Продолжим наше знакомство, — Николай Николаевич назвал первую фамилию и вежливо кивнул девочке, поднявшейся со своего места. Так он дошёл до середины списка. — Князев Роман, — прочёл он. Наконец-то поднялся обладатель гордого профиля, и глаза их встретились. Николай Николаевич неожиданно для себя развеселился: подросток выглядел таким рассерженным. «Ну ничего, дружок, — подумал он, любезно кивая ему, — придётся потерпеть. Нелегко в учении — легко в раю!». В этот день он больше ни разу не взглянул в его сторону, а все силы приложил к тому, чтобы внедрить в сознание учеников представление о себе, как об исключительно обаятельном, лёгком в общении человеке, вызывающем искреннее восхищение своими безграничными познаниями. Он набрасывал на них сверкающую сеть своих самых положительных эмоций, с удовлетворением замечая, как рождается в их сердцах ответная симпатия. Похоже, что, получая не слишком высокую отметку, очарованные ученики готовы будут винить в этом неприятном происшествии только себя и даже корить себя за то, что посмели огорчить своего дорогого учителя, у которого против всех зол мира есть только четыре тонких шипа…