Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Мэгавар говорила что-то не то, что-то пугающее. Холодный липкий страх заполнял сердце Мары, проникая все глубже с каждым словом, срывающимся с уст старухи. Огненный зрачок, напоследок полыхнув, погас, превратившись в лунный блик на синей поверхности, укрытой ночными тенями.

- Смерть не заберет никого, Мэгавар, - тихо молвила Мара, чувствуя, как неприятно сводит тело, - Или тебе ведомо то, чего я не увидела? Если так, расскажи мне, не утаи от меня ничего.

Старая эльфийка заметно задрожала. Она отпустила руку Мары, плечи ее бессильно опали, а голова тяжело склонилась на грудь. Редкие пряди седых волос казались золотыми в тусклом свете факелов и напоминали паутинки в пору бабьего лета, искрящиеся в полях на закатах. Мэгавар вздохнула, а затем тряхнула головой:

- Не бери в голову, сестрица. Что возьмешь с безумной старухи? Это все мои тени, - она улыбнулась в пустоту, и Маре на миг почудилось, будто улыбка эта была адресована кому-то, притаившемуся в комнате – и Мэгавар смотрела на этого кого-то сознательно. Стало жутко, - Они мне нашептывают все, что захотят, вот я и говорю без конца да края. Вот и говорю… - Слепая Мэг усмехнулась, - Да ты не смотри на то. Ты счастливее меня, девочка.

По крайней мере, это правда. Сердце Лореотта уже давно хотело уснуть – Мара видела в ней эту жажду, это горячее, болезненное желание покоя, которого ей не обрести. Знающая покорно принимала свою судьбу, берегла свой город и его детей, и никто бы не смог облегчить ее ношу или хоть как-то освободить старуху от нее. На хрупких плечах Мэгавар стоял Лореотт, и ей пришлось платить за это непомерно высокую цену.

- Не иди по следу Небесных Дочерей, сестрица. Иди на север, к Сестрам, тебе путь Стрела укажет – она на небе ярко горит, три звездочки, рядком стоящие – ее наконечник. Вот куда он указывает, туда тебе путь. И послушай старуху, милая, - Мэгавар снова слепо нашарила ее ладонь, вновь оставляя горящий огнем след прикосновения, - Не ходи следом за Птицами. Если сердце позовет – не ходи.

Внутрь закралось беспокойство. Мара чуяла – что-то недоброе таилось за словами Мэгавар. Но одно она знала наверняка: куда бы теперь ни летела Птица, а она всегда будет рядом с женщиной, у которой в глазах солнце плавилось. И любую беду от нее отведет. Как бы далеко не завели их дороги.

Ведьма попыталась было подняться на ноги, но тут колени задрожали, и женщина осела на пол. Осознание того, что тело не повинуется ей, пришло издалека, словно откуда-то из тумана. Мэгавар, услышав ее вздох, сипло рассмеялась.

- Молодо-зелено, куда там. Посиди, отдохни – я знаю, что это такое, сестрица… Они берут слишком много, это правда. Взамен, конечно, тоже немало дают – но сил-то у тебя вовсе не осталось, - Мэг вытянула руку, удивительно грациозно выворачивая кисть в воздухе. Мара почти видела, как жгуты теней снова ринулись к ней, голодными пиявками вцепляясь в любезно протянутую ладонь. Отчего-то ее передернуло.

- Ты прости, Знающая – но мне лучше уйти, хотя бы из твоей пещеры. Слишком здесь темно для меня. Мне тяжело среди твоих теней.

- Хочешь спать?.. – голос старухи был вкрадчивым, словно она знала какую-то тайну.

- Да.

Действительно, спать хотелось. Больше всего ныне хотелось возвратиться к пруду, в котором отражалось солнце – или тонуло, Мара не знала. Но лишь в одном колдунья не сомневалась: там не было теней. Не было диких, не было белоглазого зверя, дремлющего у ног самой смерти, не было слепой старухи, разбередившей сердце страшными словами и неясными предсказаниями. Там вообще ничего не было.

- Что же, иди, сестрица. Только держись крепко – ты вон едва на ногах стоишь. Ежели здесь заснешь – и впрямь нехорошо будет. Ты нравишься моим теням, да, нравишься… - Мару вновь передернуло – фраза эта пугала ее, и ничего хорошего не сулила, - А коль нравишься, они вполне могут прирасти к тебе. Я им не хозяйка… Так что иди. Иди, сестрица. Иди… - старуха вновь принялась бормотать что-то, временами тряся головой, и Мара, взяв себя в руки, пошатываясь, вышла прочь из пещеры эльфийской ведьмы.

Здесь было тише. Здесь тени не свивались в тугой кокон, не оплетали ее с ног до головы и не пили ее, словно она была дивной живой водой. Ноги гудели, перед глазами все плыло, а над верхней губой выступили мелкие-мелкие капельки холодного пота. Тело нет-нет да начинало заходиться дрожью, и Мара со стоном опустилась на каменный выступ перед деревянным мостиком через пропасть, чтоб хоть как-то прийти в себя. Время ползло не быстрее улитки – или капельки смолы, густой и тягучей. Время застыло, замерло, и в нем не было ни дурной, ни хорошей вести. Ведьма закрыла глаза, отыскивая тихий теплый комочек у сердца, в котором спал ее бог.

Хотя, быть может, кое-что все же было в этом золотом бездвижье, куда она бежала от страха и липкой власти древних энергий. Ведьма прикрыла глаза и представила прозрачный серый кристалл с белыми гранями внутри. Вот он, маленький камушек, такой яркий и четкий, словно Мара его на ладони перед собой держала. Крохотная щербинка сверху, над длинной скошенной гранью. Темное серебро цепочки, неизвестно каким чудом ввинтившейся в жесткую породу. Сумрачный, молочный блеск тонких пластинок, словно рассыпанных и вплавленных в кристалл.

Мара представила, словно она и есть этот камень. Ощутила его структуру, ощутила холодную, надежную породу внутри себя самой – и себя внутри нее. И тут же успокоилась – одним боком камень чувствовал тепло человеческого тела. Горячее прикосновение нравилось ему, и он лишь сильнее прижимался к тому, на чьей груди отныне хранился. Вернее, к той.

Смерть не придет за тобой, дочь неба и солнца.

Отпустив от себя образ камня, Мара расслабилась. Колени тут же предательски задрожали, и она снова опустилась на пол, буквально сползая по каменной стене. Позвоночник жгли узоры, вырезанные в камне, но ей до того дела не было. Время продолжало течь медленно – будто неведомый бог сделал надрез в мировом дереве, и янтарный сок, ловя солнечные лучи, теперь лился наружу, постепенно заливая рану и застывая. Солнце в нем дробилось, плавилось, и тягучая капля все больше наполнялась золотом.

У бога, наверное, глаза наполнены синевой и золотом. Водой и небом, а еще солнцем и смолой.

Мара и не заметила, как оказалась на полу – опомнилась лишь тогда, когда камень начал сильно холодить щеку. Со всех сторон ее обступала темнота, и лишь вокруг нее словно теплый золотой кокон разливался мягкий золотой покой. Я – пчела в смоле. Ведьма усмехнулась собственным мыслям, собираясь с силами, собирая себя и снова поднимаясь на ноги. Слабость никуда не делась – зато страх и ощущение прикосновения теней наконец сошли, сняв с нее свой черный след. Ведьма осторожно потянулась к серому камню, трепетно и нежно. Ведь одним боком камень чувствовал тепло.

Это я.

Ты вряд ли слышишь.

Все хорошо, Птица.

Мягкое ощущение чужой кожи под ладонью. Ведьма всей собой устремилась туда – и тут же обомлела. Усталость сошла мгновенно, словно и не было ее, а тени ринулись обратно, опутывая ее, поглощая, забирая в свой плен и утаскивая к самым страшным и самым темным недрам мира, где не было ни лун, ни солнц.

Тело, к которому прикасался камень, было ледяным.

========== Глава 18. На подступах к Мертволесью ==========

Алая капля, застывшая в уголке рта, пахла металлом и солью. Даэн поморщилась, в который раз слизывая собственную кровь с губ: кожа растрескалась от ледяного ветра и теперь неприятно саднила. В голове то и дело мелькало отстраненное - дикие любят кровь, что совершенно не добавляло радости. Твари чуяли запах на невероятных расстояниях и с удовольствием развлекались охотой на тех, кому «посчастливилось» оказаться неподалеку с ранением, пусть даже крохотным. А потому женщина постоянно поджимала губы, надеясь, что она не приманит всех немертов окрестности.

От одного воспоминания о темных духах по спине пробежала дрожь, неприятной волной прокатившаяся вдоль позвоночника. Немерты. Не-мертвые. Дикие. Существа, измененные прикосновением Темной, низшие твари в ее свите. Даэн хорошо помнила, как готовилась к Первому Посвящению – Гаэра выставляла против них самые страшные мороки, на какие только была способна. Безликие существа с изломанными телами, черноглазые женщины с серой кожей и ладонями, покрытыми струпьями, дети с пустыми белыми взглядами и паутиной седых волос, спадающих на костлявые плечи – Даэн справлялась со всеми, всякий раз вызывая одобрение в рядах Наставниц. Но ни один, даже самый жуткий, морок не сравнился с тем, что вышло на арену против нее.