Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Ведьму била крупная дрожь. Королева Зимы? Воздух перед ней все так же подрагивал, колыхался прозрачным платком, но Мара видела, как за слоями дымки ходит чей-то размытый силуэт. Что это?

- Покажись мне, кто бы ты ни был, - сипло выкрикнула ведьма в пустоту.

Несколько долгих секунд ответом ей была лишь тишина, а затем раздался мелодичный, словно хрустальный колокольчик, смех.

Как же я покажусь тебе, коли нет меня? Да и разве не чуешь? – я друг тебе, не трону, не обижу… Покажу тебе все, что захочешь – нанижу на нитку тонкую сказки росным бисером… Хочешь?

Мара не проронила ни слова, все так же напряженно вглядываясь в дымку. Где-то за пределами этого странного места выл ветер – здесь же все звуки казались приглушенными, далекими. Только звон и чудесный голос нарушали глухую тишину.

Видать, не по нраву тебе зимние сказки, незнакомка. Что же, пусть будет так – я покажу тебе те, по которым сердце твое тоскует.

Мара не успела оглянуться, как ее затянуло в новый водоворот видений – затянуло с головой, не давая возможности выбраться, не давая ни единого шанса…

Танец на грани бегущей воды, и костры до неба, и зеленые холмы в полевых цветах, и хлещущая по коленям трава, и бубенцы, и песни в темноте. И далекие весенние звезды, и мягкий звук струны - и бег далеко, вместе с ветром…

Образ пах поздней весной, фиалковыми вечерами и дымом от высоких костров, которые жгли селяне на Огнецветов День. Мара видела длинные ленты в косах молодых девчушек, перепрыгивающих через звенящие студеные ручьи, видела искры, снопами выстреливающие в небо, слышала, как шелестит листва… Сердце ведьмы сладко заныло, и женщина не смогла не восхититься тому, как чудесно и искусно был создан образ. Неужто дух? Только они могут так баять на языке видений. Но все духи давным-давно спят в Доме Бессмертного… Она дикая?

А между тем силуэт мягко колыхнулся, и голос вновь вплелся в хрустальный звон.

Вижу, что и этот сказ далек от тебя – хоть и греет твое сердце… Есть еще – слушай, слушай меня!

Влажная, росистая темнота зеленого леса.

Воды в звездном колодце не найти - но здесь в густой траве драгоценными камнями блестит роса.

Солнце сюда не проникнет, нет.

Мох здесь мягок, словно постель, зелень темная, и в ней - тысячи оттенков. За стеной деревьев тьма гуще, но за стену и не хочется идти, правда же?

Родной простор Гарварны раскинулся перед глазами, и Мара ощутила, как дух буквально взвыл внутри нее, и его несуществующие когти нещадно раздирают ее изнутри. Заскрежетав зубами, женщина схватила непокорную волчицу в своем сердце и легонько придушила ее, заставляя ту успокоиться и затихнуть. Дух – если бы только его можно было увидеть – ощерился, но повиновался ведьме: все же власть ее сознания над бессмертной сущностью была сильна. Пока еще.

Синева воды, чернильная синь. Она затягивает, и здешние синие туманы пахнут болотными фиалками и васильками. Ветви ив - словно сети, сети, тонкие сети. Кто-то касается длинных прутиков, кто-то смотрит сквозь листву, и в этих чужих глазах разливается синева. Я подхожу к кромке синей воды, и на песке остаются следы моих босых ног. Ткань липнет к телу, синева становится все глубже - и это так странно-страшно. Мое тело покачивается на темной глади пруда, волосы словно становятся водой, я сама - как темная синяя вода.

Так и было на самом деле. Неведомое существо рассказывало ведьме ее же ощущения, ее мысли, показывало дальние уголки восточных болот, заставляя ее вновь и вновь переживать моменты из прошлого, по которым ныне она так скучала. Болезненная горечь отозвалась запахом полынного ветра, запутавшегося в волосах.

Лес путает все тропы паутиной. Вот мои болота с синими искрами огней, вот мое темное озеро, окруженное ивами, в ветвях которых шепчут духи и перышки, вот мой колодец бога, спрятанный за густыми зарослями, в темных пещерах, сокрытых от людских глаз.

Мара вскинула руки щитом, инстинктивно, будто сам Бессмертный дернул ее – и в тот же миг ощутила, как сквозь нее проходит поток, мощный и яркий. Он легко смел бы ее, не прикройся она от этого порыва охранным знаком. Ведьма опустила руки, и пронзительный взгляд, видимый как никогда четко, впился в нее прямо из-за воздушной завесы.

Ты сильная, не запутать тебя моими сказками… Поговори со мной, странница.

Что снится дорогам под босыми ногами скитальцев, чаровница? Прорастает ли грусть тропы, по которой ты идешь, сквозь твое сердце?

Что снится черным водам, когда туман накрывает их одеялом, когда весь мир уходит-падает-исчезает в ночь?

Что снится тебе самой?

- Мои сны оставь мне, - сухо ответила Мара, - И негоже мне говорить, не зная, с кем я говорю. Кто ты?

Ведьмин слух различил хрустальный перезвон-смешок.

Сердце мое, паутинное, беспокойное,

Полынью поросшее, изумрудное, травяное,

Северное, брусничное да хвойное,

Эхом поющее, шумящее прибоем,

Сумрачное мое. Огонек в тумане,

Птица бескрылая в колыбели твоих ладоней.

Сердце мое, песнь вэане и хохот шамана,

Шепот русалочий в роще на дальнем склоне.

Мара слушала, и по позвоночнику бежала дрожь. Вязь образов плелась так искусно, что сомнений у ведьмы уже и вовсе не осталось.

- Анвэ-лин`этнэ.

Ответом ей был перезвон стеклянных колокольцев.

В деревеньках по всему Бар-эс-Тилладу ходили дивные истории о женщине, сотканной из тумана, что приходила по ночам к младенцам и баюкала их в колыбели, рассказывая им чудесные сказки. Селяне прозвали ее Туманной Сказительницей да поставили в свиту Светлого – мол, помощница она ему верная, добрая. Сны золотые деткам прядет из лунной кудели, отгоняет воронье ночных кошмаров от изголовий, поет колыбельные…

На самом деле, от правды они не так уж далеко ушли. Анвэ-лин`этнэ действительно больше всего походили на туман, сгущенный воздух – только живой, умеющий говорить и петь, насылать восхитительные видения. Эти существа возникали, когда где-то появлялась очередная, пусть даже самая крохотная, Занавесь. Существо не было ни духом, ни человеком, и поддерживало свое существование благодаря Занавеси. Оно могло покидать ее пределы, могло быть привязано к ней, не подчинялось ни Бессмертному, ни Бездне, и не было существа загадочнее, чем этот сгусток тумана, способный мыслить.

Верно, чаровница, ты угадала. Теперь-то поговоришь со мной?

- Если только по делу, - Мара склонила голову, давая понять: она уважает существо, но играть с ним ей некогда, - Помоги мне.

И какая же помощь нужна тебе, чаровница?

Мара могла бы поклясться, что существо склонило голову набок. А еще ведьме казалось, что смотрит она прямо в глаза анвэ-лин`этнэ.

- Помоги мне восстановить полотно. Давно оно здесь?

Силуэт в колеблющемся воздухе плавно двинулся куда-то в сторону, и звон отозвался во всем теле Мары – словно каждая клеточка стала полой, и ныне в ней пел звук.

Недавно. Совсем недавно. Холмы рассказывали мне, что раньше здесь стояла деревенька. Люди по весне собирали цветы, взращивали зерно, жили мирно. Да только одна средь них была чаровницей – совсем как ты, шепчут мне сейчас холмы. Не любили ее местные – уж больно странная была, чужая, страшные речи рассказывала, хохотала как безумная… Она-то и сотворила Занавесь, стерла деревню свою с лица земли. Стерла, уходя, а куда ушла – холмы не ведают. А что до помощи – прости, чаровница, да не в моих силах это. И не в твоих. Полотно уже стало иным, и ты не сможешь повернуть все вспять. Путь теперь – только дальше, вперед. В моих силах лишь вывести тебя отсюда.

- Что же, - поразмыслив, медленно кивнула Мара, - Коли так – веди, раз иного пути нет.

Мне не нужно вести тебя, чаровница.

Воздух задрожал сильнее, будто кто-то хлопнул по нему ладонью, как по воде, и разошелся в стороны. В чистом проеме расстилался такой же пейзаж – только тропа шла прямо меж холмов, не сворачивая, а далеко впереди виднелись темные изломы гор с заснеженными вершинами, рвущими тяжелые облака.