Музыкальный Дом (СИ)

Казалось, Джек некоторое время пытался уместить эту теорию среди остальных. Он несколько минут даже не шевелился, затем нажал на экран телефона и поднес трубку к уху. Эбигейл затаила дыхание.

— Это Джек. Отвези Грэма до Гилфорда. Нет, план еще в силе, но, пока его оформят, пройдет сутки-двое. Я хочу, чтобы он пока побыл в доме Лектера. — Кто-то — Брайан или Джимми Прайс громко ответили в динамик, но Кроуфорд был неумолим: — Я тебя не спрашивал, хорошая это или плохая идея, выполняй.

Убрав телефон, он повернулся к Эбигейл. Она, конечно, знала, что Джек хочет увидеть Лектера за решеткой, но, похоже, он вообще не разбирал средств в достижении этой цели.

— Я делаю это под свою ответственность, Хоббс, не подведи меня.

Ей нужна была отсрочка хоть на сколько-то, и она своего добилась. Что касалось цели, они с Джеком не так уж и различались, и именно поэтому он привлек ее к расследованию до экзаменов. Однако он не знал, что ее цели недавно совершенно поменялись.

— Да, сэр.

Он помнил, как его положили на кровать в гостевой комнате. Руки все еще были в грязи, Уилл вяло попросил что-нибудь, чем вытереться, чтобы не запачкать дорогие простыни, и Прайс передал ему темно-красный платок. Не свой, потому что с собой он такие вещи не носил — а лежащий на тумбе, будто специально дожидавшийся Уилла. Пожилой агент закрыл за собой дверь, оставив его одного.

Уилл сжал платок в руке и закрыл глаза. Вялость во всем теле и вата в голове мешала думать. Откуда-то издали доносился пикающий звук.

— Три ножевых ранения в грудную клетку, одно — не проникающее, два других — в шестом лопаточном и седьмом между-реберном отделах.

— Что на снимках? — спросил он сквозь хирургическую маску.

Кто-то надел на него перчатки, и Уилл повернулся к столу, где лежал чернокожий мужчина под простыней. Его лицо было накрыто, как и все ниже пояса, оставив взгляду лишь широкую волосатую грудь в крови.

— Часть лезвия в мягких тканях возле левого легкого. Внутреннее кровотечение.

В хирургической находилось шесть человек, но он, не обращая на них никакого внимания, скользнул взглядом по монитору. Все, что ему нужно было — это мерный писк и цифры в допустимой норме.

— Готовьте дренаж.

Его пальцы не дрожали, когда он расширил скальпелем одну из ран и зафиксировал лезвие ножа зажимом. На экране монитора микрокамера с узкой трубки эндоскопа протиснулась между ребрами, обтянутые внутренней белесой мембраной и левым легким — розовое, влажное, оно сокращалось, перекачивая кислород в кровь, пока его хозяин спал сном праведника под анестезией.

Праведник. Напился до зеленых чертей и напал на жену и двухмесячную дочь. Ребенок мертв, жена — в реанимации. Собутыльник, который и пырнул его ножом, осмотрен дежурным врачом и отдан полицейским. И до конца смены еще шесть часов, его не отдать другому хирургу.

Лезвие пряталось в грудной полости как в тазу, полном крови. Он подтолкнул дренажную трубку с неприсасывающимся наконечником к красной лужице — уровень крови упал, как вода на озере во время отмели, оголив кончик лезвия.

Пока его руки работали, разум видел куда дальше. Мужчину ждет день в реанимации и неделя в палате, после чего его выпишут. Две дороги уходили от этого дня: одна в сторону выпивки, тюрьмы, еще двух смертей в аварии, когда он проедет на красный на перекрестке Индиан Драйв и Первого шоссе; другая — на порог протестанткой церкви и в дом собутыльника, которого он прирежет, закопает, а деньги пожертвует в приход. Третья, самая короткая, заканчивалась прямо на этом столе.

Между видениями и настоящим его удерживал писк кардиомонитора и собственное дыхание. В состоянии, близком к трансу художника, поглощенного процессом творчества, он надиктовывал медсестрам и стажеру ход операции.

Ему понадобилось около получаса, чтобы осмотреть другие внутренние повреждения и убрать сращения. Теперь легкие могли перекатываться по грудной клетке, как тесто в миске.

— Небольшая рана в нижней доле легкого глубиной ноль пять сантиметра. Кровотечение слабое.

Всего четверть часа на осторожное извлечение лезвия. Рану пришлось еще раз осматривать через монитор, отсасывая кровь, мешающую обзору, прямо изнутри. Микроволновым скальпелем он прижег внутреннюю поверхность грудной клетки и часть легкого, запах жареного мяса ударил в ноздри. Кажется, он не ел целую вечность, мм-м, аж слюнки потекли.

— Пятьсот миллилитров антисептика.

Раствор заполнил грудную полость, затем исчез в трубке дренажа. Без пузырьков, чистая работа. Зашивание кожи и обработку настойкой йода он оставил на медсестру, здесь ему больше нечего было делать.

Он тщательно вымыл руки и взглянул на свое отражение. Черты лица и загорелая кожа были его, а глаза — серо-голубые. Он растянул губы в приветственной улыбке.

— Здравствуйте, Уилл.

Уилл распахнул глаза в гостевой комнате.

— Ваша сила растет, и скоро видения станут совсем неотличимы от реальности.

Уилл сонно повернулся, Ганнибал сидел в кресле возле кровати, закинув ногу на ногу. На нем были темно-бордовый пиджак, брюки, почти черный жаккардовый галстук и рубашка цвета старой крови. Отпив из бокала, он облизнулся и аккуратно промокнул губы уголком нагрудного платка.

— Я чуть не напал на оперативную группу Кроуфорда, — вспомнил он и, прикрыв ладонью лицо, простонал. — Боже, я идиот. Знал же, что этим все закончится, надо было взять такси.

— И пропустить живописную поездку? Скажите, вы на самом деле переживаете о том, что о вас подумают?

— Я показал им, что опасен.

— Я спросил не это.

Уилл глянул на Лектера, вспомнив его безбрежное спокойствие во время операции. Ему точно не напугать человека, который думал о еде, пока держал пальцами чужое легкое.

— Вы знаете, что там случилось?

— Случится. Резня в лесу, — произнес он, будто назвал чью-то картину маслом. — Стыдитесь своего животного поведения?

Повисло неловкое молчание.

— Мне… понравилось быть им.

— И за это вы чувствуете вину. Вы ощущали его голод? Всесильность?

Уилл снова закрыл лицо рукой, голос был еле слышен:

— Да.

— Хорошо.

Не веря своим ушам, он повернул голову. По лицу Ганнибала редко что можно было прочитать. Он немигающе посмотрел на Уилла и облизнулся еще раз, уже не смакуя вкус вина, а будто от жажды. Резонируя ощущениями, Уилл почувствовал сухость во рту.

Взгляд Ганнибала был полон понимания, глубокого, искреннего сопереживания и чего-то большего. В один краткий миг они оба знали, что чувствуют одинаково. Мыслят одинаково. Видят одно и тоже, и их реальности сошлись, как два слоя стекла, превратившись в резной витраж.

— Запомните это чувство, Уилл. Оно напомнит, кто вы есть.

— Вы говорите загадками.

— Напротив, заявляю открыто и с собственного опыта — ни одно видение не поглощает полностью, если не находит в вас отклика. Вы не ощутите любовь к отцу, если не испытывали ее сами. И не восторжествуете, обагрив руки в крови, если никогда не радовались чужой смерти. Вы убивали, Уилл. И вы наслаждались этим. Именно поэтому вы смогли услышать его зов.

— Я чуть не напал на Эбигейл.

— Ей ничего не угрожало, в отличие от остальных. И не мне вам рассказывать, что борьба с самим собой никого не доводила до добра. Отрицание своей сущности — одна из частых проблем в нашем цивилизованном мире.

— Я не отрицаю свою сущность.

— Разве? Вы сопротивлялись не зверю, а себе, и проиграли. Вполне ожидаемо, — Ганнибал перевел взгляд на дверь с легким недовольством. — Должен вас предупредить, Джек Кроуфорд ждет вас внизу и все еще хочет услышать подробности.

— О чем?

— Обо мне и моем даре предвидения.

Уилл отмахнулся и сел на кровати.

— Он мне не поверит.

— Без явных доказательств — нет, — у Лектера было такое лицо, будто он что-то просчитывал в уме, и задача была не из легких. — Сейчас вы очень уязвимы, Уилл, и напоминаете мне моллюска без панциря, которого выбросили на берег, и каждый хищник норовит оторвать от вас кусок.