Ульфила

дником ульфилиным считает. Дело епископа Ульфилы продолжать затеяли, смотри ты. А он, Меркурин?..

— Что, без Иеронима справиться не можете? — поинтересовался он, яда почти на тая.

Тут и Сунья надулся, покраснев слегка. Фритила же невозмутимо объяснять начал.

Работу свою они не по иеронимовой подсказке делали. Однако советом никогда не гнушались и не стыдились спрашивать у тех, кто знающим слыл. А что им делать с теми советами, — здесь уж никто Фритиле с Суньей не указчик.

Иероним письмо от клириков готских получил еще в бытность свою в Риме. Тут Фритила усмехнулся с удовольствием нескрываемым. Небось, со скамьи упал высокоученый далматинец, когда из письма того понял, что вези, которых он наравне со зверьем числил, грамоту знают и пишут не только на латыни, но и на родном своем языке. От изумления нескоро оправился, часа два воздух глотал, а рот закрыть, поди, лишь через сутки догадался. Ответ же настрочил быстро — порывист Иероним.

Сунья прочитал, и Фритила прочитал. После Силене вслух прочитали и задумались втроем.

О псалмах речь шла. Взялся им Иероним растолковывать псалмы, как он сам, Иероним, их понимал. И понимание то, добавляет Иероним в послании своем, должно отразить и в переводе.

Да как бы беды не вышло, если чье-то понимание в переводах отражать. Ибо нет человека, поставленного судить, что верно, а что — нет. Так и написали Иерониму осторожные вези и ответа ждать стали.

Иероним посланием разразился, как туча из-за моря дождем и градом. Из Рима он к тому времени умчался и в Вифлееме на землю плюхнулся. Неведомо еще, как Вифлеем не рухнул, когда тяжесть такая на него свалилась — неистовый Иероним со своей вспыльчивостью, ученостью и грубостью.

Вот они, эти дождь и град иеронимовы.

«Ad Sunniam et Frethelam…»

Взял Меркурин скверно выделанный пергамент. Рука у Иеронима сильная, буквы крупные, угловатые, наскакивают одна на другую, будто ссорятся.

Вчитался. Переводчик должен смыслу подлинника следовать, а не слову. И нет здесь ничего оскорбительного для Писания. Тем более вмешательства дерзновенного в Писание нет, как о том Сунья с Фритилой пенять ему, Иерониму, изволили. Если в переводе только букве следовать, а смысла, за буквой скрытого, не искать и не вычленять, то что получится? Не то ли получится, что переводчик только лишь букву и видит? За деревьями лес потерял? А что будет с читателем такого перевода? Не останется ли без надлежащего наставления? А оставшись без наставления, не начнет ли, чего доброго, толковать прочитанное вкривь и вкось по своему убогому разумению?

Нет, завершает Иероним. Не дело это — переписывать Текст, заменяя греческую букву буквой иной азбуки, а о смысле и вовсе не радеть.

Поднял глаза Меркурин, на фритилино лошадиное лицо поглядел. Обличьем сущий разбойник, только пальцы гибкие, к письму привычные.

— И что вы думаете отвечать ему? — спросил Меркурин, заранее бровь изгибая.

— Иеронима разве переспоришь? — ответил Фритила. — Пусть делает, что хочет. Если кого и погубит