Пепел к пеплу (сборник) - (ЛП)

Он слегка подуспокоился, когда я рассказала ему, что порошок для посуды, изъятый с кухни Паркса, идентичен обнаруженному на теле жертвы моющему средству. Но это все были косвенные улики, которые лощеный нью-йоркский адвокат Паркса разнес бы в пух и прах. Нужны были железные доказательства.

И все запуталось еще больше, когда в участок пришла Ребекка Джонсон – признаваться в убийстве Дианы Паркс.

Миловидную пышечку Ребекку почти пять лет весь Танвич считал второй, абсолютно законной женой Паркса. Она была в доме в тот вечер, когда пришла Диана.

По словам Ребекки, она подслушала беседу Брайана и его жены. Та чихала, кашляла и наконец попросила приготовить ей глинтвейн, чтобы согреться. Ее муж, наверное, хотел немного побыть в одиночестве и прийти в себя, поэтому согласился, оставил Диану в кабинете и пошел на кухню.

Оставшись в одиночестве, Диана якобы тут же начала рыться по ящикам стола. Ребекка не выдержала, шагнула в кабинет, у них завязалась ссора, она толкнула Диану, та упала, ударившись головой об угол стола, и умерла почти мгновенно.

До этого момента все звучало более-менее правдоподобно, глинтвейн упоминал и Паркс, но дальше Ребекку спросили, как она поступила с телом.

Она на мгновение замялась, но потом бойко рассказала, что в одиночку дотащила труп до своей ванной, там разделала кухонным топориком и всю ночь тайно от супруга вывозила по частям.

Когда Ребекку попросили объяснить, как муж ухитрился не заметить такую активную деятельность в спальне жены, Ребекка сообщила: «спальни у нас раздельные. Я сказала, что у меня болит голова, и попросила меня не тревожить».

Как я позже узнала, в Танвиче многие искренне симпатизировали Ребекке и называли ее милой, обаятельной и заботливой, но ум в перечне ее положительных качеств напрочь отсутствовал.

Зато умница Брайан Паркс, узнав о признании Ребекки, взял с нее дурной пример и тоже сознался в убийстве. Его версия была проще и короче, но в основном совпадала: ссора, толчок, падение и смерть. Жену он якобы заставил принять снотворное, чтобы та не заметила, как он уезжает куда-то ночью. Тело он решил расчленить, потому что опознание неминуемо выводило полицию на Паркса, как это и случилось на самом деле.

Узнав такие новости, я любопытства ради порылась в подшивке местной газеты. О Парксах писали много и с удовольствием: предприниматель, меценат, идеальный муж и его хорошенькая обаятельная супруга, которая предпочитает сама готовит завтраки своему любимому мистеру П… От сентиментального бреда Парксов в интервью у меня чуть сахар в крови не поднялся; хотя, с другой стороны, на газетных фото они выглядели счастливыми и неизменно улыбались друг другу.

А я вообще неважный судья семейному счастью – как я могу судить о том, чего не знаю и не узнаю никогда?

…Растерянный Фелтон решил провести следственный эксперимент: по очереди попросил Брайана и Ребекку показать, по каким помойкам они развезли Диану Мэри.

И у нее, и у него были расхождения и неточности: Ребекка показала место, где нашли первую ногу и голову, Брайан – ногу, голову и одну из рук.

Благодаря этому я собрала почти весь комплект, но мне по-прежнему не хватало одной руки и туловища.

Ребекка, и Брайан объясняли провалы в памяти насчет руки и туловища состоянием аффекта. Оба нетерпеливо требовали суда и обвинительного приговора.

– Устрице понятно, что они прятали Диану вместе; но я никак не могу сообразить, кто из них действительно убил, а кто застал супруга на месте преступления? – печально подытожил Фелтон.

Я только пожала плечами, не в состоянии помочь ни сочувствием, ни советом. Это была логическая задача типа «Если…то», но я никак не могла определить то условие, улику, признак, который безошибочно отделил бы убийцу от помощника.

С двумя обвиняемыми, двумя мотивами, двумя признаниями дело разваливалось на глазах. Лейтенант понимал, что на таких условиях он дело до суда не доведет.

– Узнать бы, сговорились они заранее или сейчас импровизируют! – в сердцах произнес он и допил свое кофе одним глотком. Я снова молча пожала плечами. Лейтенант взглянул на меня с нескрываемым раздражением, затем постарался взять себя в руки и снова принялся уговаривать прийти в участок, пронаблюдать за допросами. Я снова отказалась. Нет уж, спасибо. Я буду наблюдать за допросом, а все копы участка будут пялиться на женщину-патанатома и гадать, почему я выбрала такую профессию – из-за моей жуткой рожи или моего отвратного характера. Плавали-знаем.

Фелтон и не рассчитывал на успех, потому что даже не пытался спрятать папку с копиями протоколов допроса, с которой пришел и которую оставил на моем столе перед уходом.

Дождавшись, когда уйдет и Эндрюс, я вытащила очередную сигарету из пачки и принялась за чтение.

На самом деле, этого было вполне достаточно. Папка за папкой, я видела, как Фелтон постепенно меняет тон и стиль общения с Парксами. Вначале он посчитал слабым звеном Ребекку: надеялся разговорить фальшивым сочувствием, а потом поймать на неувязках в показаниях. Но Ребекка просто повторяла раз за разом свое признание, отшлифовав его до мельчайших деталей; а когда лейтенант криком пытался сбить ее с накатанной колеи, она просто замолкала. Даже сквозь обильные слезы она продолжала гнуть свою линию, почти не запинаясь. У этой миловидной пышечки оказалось намного больше стойкости и упрямства, чем я могла предположить.

Одновременно Фелтон давил на Паркса, которого после первых двух допросов назначил в убийцы всерьез, в отличие от Ребекки. Сначала было похоже, что с мужем он добьется большего: Паркс согласился побеседовать с женой и попытаться убедить ее отказаться от признания.

Но из этой попытки ничего не вышло. Когда Паркса привели, Ребекка просто молча смотрела на мужа на протяжении всей его речи, а потом отрицательно качнула головой и улыбнулась.

– Расплылась в улыбке! – неприязненно описывал Фелтон. – Рассиялась! Теперь я уверен, что они сговорились!

– А Паркс улыбнулся в ответ? – уточнила я самым серьезным тоном.

– Нет! – рявкнул Фелтон.

Наконец лейтенант после очередного бесплодного обсуждения этого дела ушел, Эндрюс увязался следом, а я, чтобы хоть чем-нибудь заняться, решила еще раз проверить «вопилки»… Хотя теперь теорию «хрустального шара» можно было считать почти доказанной – основные свойства сконцентрировало потерянное туловище.

Кристаллы промолчали, как и следовало ожидать, я все не могла заставить себя уйти с работы.

Наконец я сдалась и отправилась домой.

Не спалось: я крутилась в постели, пока не намотала на себя простыни с одеялом в три оборота; перед глазами мельтешили цитаты из учебников и части Дианы Мэри Паркс. Нет, я не жалела покойную. Умерла она быстро, а к своей смерти шла целенаправленно.

И жалость у меня в списке запрещенных эмоций: слишком просто начать с себя и собой же закончить, сидеть перед зеркалом, никуда не выходить и жалеть себя, жалеть, думать о потерянном Таланте, думать о том, каким должно было стать мое лицо…

Тут я поняла, что заснуть все равно не удастся, и, прихватив одеяло, поплелась на кухню. Руки от бессоницы дрожали, я едва не уронила уголь себе на колени и порвала фольгу.

Наконец я справилась с кальяном и устроилась рядом с ним на полу, поплотней закутавшись в одеяло. Плохо, что молоко в холодильнике давно скисло, а на воде дым не выходит таким плотным и мягким. Зато я не забыла купить яблочный табак, мой любимый.

Первые пробные затяжки были еще жестковаты, но затем аромат табака раскрылся полностью и приглушил угольную горечь. Я улыбнулась и выпустила из ноздрей две дымные струйки, как настоящий дракон. Голубоватые изящные завитки постепенно сгущались над моей головой в туманный ореол. Тихо, успокоительно побулькивала вода в колбе кальяна.

Почему никто еще не пробовал гадать по кольцам дыма? Они сплетаются в такие сложные узоры, куда там кофейно й гуще… Завораживающие узоры…

И на мгновение в моей голове словно включили лампу на тысячу ватт – все стало четким, ясным, сияющим в своей простоте.