Пепел к пеплу (сборник) - (ЛП)

– Клара отдала нам несколько жемчужин из своего ожерелья, – тяжело вздохнула миссис Чемпен. – Редкий черный жемчуг, мы тайно продали его за треть цены, но все равно, этого хватило…Ей было очень больно, что она…что он вынудил ее так поступить! А у нас не было выбора. Джозеф был… в критическом состоянии, наши счета… закладная на дом…

– И Торнуайт узнал о подмене?

Тогда запрет на общение с родственниками становился логичным.

– Нет-нет, мы взяли другие…внешне было не отличить… – совсем смутилась миссис Чепмен.

– А как давно ваша дочь вела дневник? – решила я перевести разговор.

– Как только научилась писать. Лет с шести, наверное. Пряталась, придумывала какие-то ловушки для тех, кто захочет прочитать ее страшные секреты… – по лицу миссис Чепмен скользнула тень улыбки. – Она ведь хотела стать писателем, знаете? Или кинокритиком, или журналистом… Мы так просили ее подумать, не торопиться с замужеством… Она была такой хрупкой, такой доверчивой…наша девочка…

Я неопределенно кивнула. Наконец этот тягостный разговор закончился, и труднее всего было вынести надежду в глазах Чепменов, когда они прощались со мной. Я-то знала, что никакой надежды нет.

* * *

И все равно я медлила с заключением. Читала попеременно оба дневника, зажигала одну сигарету от другой, нахлесталась кофе, накричала на своего помощника Эндрюса… К счастью, он не обидчив: у него настолько легкий и счастливый характер, что я иногда подозреваю, что тут без наркотиков не обошлось. Особенно жутко его оптимизм смотрится в сочетании с местом работы, здесь как-то неловко «смотреться бодрячком!» и «быть огурцом!». Любимые выражения Эндрюса, мда.

Он даже попытался выяснить, что меня гнетет, хотя, казалось бы, давно усвоил, что я задушевных разговоров не поощряю. Вполуха выслушивать его поток сплетен, иногда выдавая в ответ что-то среднее между «да», «нет», и «эээ» – вот все, а что я способна.

Теперь, читая второй дневник, я была почти уверена, что Клара писала его не для себя. Он был именно тем, чем казался на первый взгляд – почасовым отчетом о проделанном. И нетрудно догадаться, кто требовал от нее этот отчет.

И тут в глаза мне бросилась строчка из первого дневника:

«Я перечитала три свои предыдущие тетрадки и заметила, что у меня уже появился определенный стиль, – такая смесь самоиронии и самолюбования, – а потом поняла, что уже давно описываю события в соответствии с этим стилем, а не так, как бы мне хотелось бы на самом деле. Может, завести второй – там будут голые неприкрашенные эмоции, все тоскливое нытье, которыми я боюсь омрачить эти страницы… Не помню, кто сказал, что дневник всегда мрачнее своего хозяина, но в моем случае это неверно…»

Я лихорадочно зашуршала страницами второго дневника, ища подтверждения своей идее. И вот оно

«Я самая счастливая женщина в мире, не устаю это повторять! Ты слышишь это не в первый и не во второй раз, мой дневник!»

И снова

«Мой дорогой вышел покурить на террасу уже во второй раз за вечер. Дневник, я так волнуюсь о его здоровье!»

И снова:

«Второй раз за неделю, мой дневник, я не удержалась, пошла в салон мадам Помфри!»

Мой… второй… дневник.

С мгновенной вспышкой понимания я подумала, что для Клары эти намеки были тайной радостью, спрятанной прямо на глазах у мужа. Плюшевая куколка из второго дневника окончательно исчезла, и вместо раздражения пришло сочувствие.

И тут же я засомневалась. Вдруг эти вырванные из контекста слова ничего не значат? Вдруг я просто подогнала их под свою теорию?

Но разительный контраст между двумя дневниками существовал. И горе просто лилось с этих «счастливых» страниц. И, насколько я смогла понять Клару, потребность писать дневник была для нее чем-то большим, чем простая привычка. Если она не могла писать открыто о том, что чувствует и думает про свою замужнюю жизнь…

– Нужно его найти! – я поняла, что сказала это вслух. Только когда Эндрюс удивленно поднял голову. Я махнула рукой и пробормотала что-то неразборчивое.

Да, нужно его найти, но как? Клара должна была очень тщательно прятать его от мужа и слуг.

Я могла бы приехать туда для повторного осмотра места происшествия, но в их огромном доме наверняка было столько подходящих под тайник мест!

Эндрюс закончил свою работу (и часть моей, – напомнила совесть), попрощался и ушел домой, а я все ломала голову над тем, где искать этот теоретически существующий второй дневник. Я просто не могла плюнуть и признать это безнадежным случаем.

В голове, как раскаленная иголка, засела боль, время от времени энергично протыкая череп, – это еще давали о себе знать последствия приема.

Если бы я была настоящим эмпатом…

А что бы мог сделать на моем месте настоящий эмпат? Глупо надеяться, что в этом шикарном доме стоят мутные оконные стекла… или почерневшие пластиковые панели, снятые с производства двадцать лет назад.

Я захлопнула дневник и снова попыталась подступиться к заключению, но мои словесные конструкции получались до ужаса корявыми даже для официального стиля. Я чертыхнулась, встала и принялась нервно кружить по кабинету, хотя он всячески намекал, что слишком тесен для этого: я задевала то угол стола, то спинку стула, то выдвинувшийся с книжной полки переплет.

Эмпат, эмпат, будь я эмпатом…

… будь я эмпатом, я бы легко нашла дневник по максимальной концентрации горя в доме.

Эта мысль была такой простой и очевидной, что я не могла понять, почему она не пришла мне раньше в голову. Будь я настоящим эмпатом, меня бы просто притянуло к ее дневнику, потому что именно там она хранила все свои чувства.

Проблеск радости тут же сменился еще большим унынием. Все равно, оформить приглашение независимого эксперта, – даже если вдруг получится, на это уйдет не меньше недели, плюс еще дня три-четыре на дорогу из любого крупного города. И с момента смерти Клары прошло уже четыре дня.

Пока он сюда доберется, эмоции успеют развеяться.

Родители так никогда и не докажут, что их дочь погибла по вине Торнуайта…

Я выругалась в голос и сжала виски, радуясь, что Эндрюс уже ушел.

И тут ко мне пришла в голову одна простая идея.

Я могу стать эмпатом. Правда, ненадолго, но мне надолго и не нужно.

Многие наркотики способны стимулировать способности Талантов. Один из профессиональных рисков, можно сказать. И я когда-то не устояла перед искушением попробовать каннабис сатива. Но сейчас мне требовалось что-то помощнее… Какой-то стимулятор…

Может быть, спросить Эндрюса? Я замерла, обдумывая идею, но тут же мысленно послала Эндрюса к черту. Объяснять, втолковывать, как это важно… В конце концов, у меня самой стопка дипломов по неорганической химии и токсикологии!

Надо только наведаться в аптеку.

* * *

Когда наша машина подъезжала к особняку Торнуайта, я была уже полностью в курсе, что чувствует ко мне Эндрюс, и сквозь взрывы головной боли пообещала самой себе быть с ним помягче. Намного больше уважения и опасения, – за меня! – чем я ожидала, и самая малость обиды.

Дорожка была идеально ровной и гладкой, но голова реагировала на малейший толчок. Я стиснула зубы, гадая, точно ли я рассчитала дозировку. Ошибки быть не должно, и все-таки…

Сквозь мутную пелену боли я почти не замечала ни вышколенных слуг, ни великолепной обстановки, ни фальшивой улыбки Торнуайта, зато в полной мере ощутила, как он кипит недовольством и недоверием оттого, что кто-то снова посмел его беспокоить. Этого лощеного престарелого красавчика стоило бы поместить в адскую палату мер и весов как эталон гордыни…

Я честно прошлась по всем этажам, не слишком удачно имитируя работу. Эндрюс недоумевал, и только присутствие рядом посторонних мешало ему спросить, что со мной происходит. У наших ног все время крутились два питбуля, черный и белый. Их уродливые красноглазые морды крыс-переростков постоянно были повернуты в наши стороны, в груди клокотало рычание. Когда один из них недвусмысленно вздернул верхнюю губу, я невольно оглянулась на Торнуайта. Он стоял, скрестив руки на груди, и насмешливо улыбался.