Пепел к пеплу (сборник) - (ЛП)

Мы гуляли с ними полтора часа по нашему чудесному парку. Аллен сказал, что он спланирован в итальянском стиле, и правда – там очень много статуй.

В одиннадцать я вернулась и разбудила моего любимого мужа. Он был немного не в духе – болела голова, – но я смогла его утешить как полагается хорошей жене.

Мы позавтракали с ним только в половине первого. Я обсуждала с ним свой план декорирования дома. Затем мы вместе пошли в спортивный зал.

Потом Аллену нужно было поехать в город на заседание совета директоров, и я попросила его подвезти меня на занятие моего кружка по керамике. В шесть часов мы встретились и поужинали в ресторане и только к восьми вернулись домой. Дома я села за вышивку, я очень хочу закончить мой подарок милому Аллену до его дня рождения, а он пошел немного потренировался в тире, потом вернулся с двумя чашками моего любимого какао! Какой он заботливый, мое золотко!»

Меня просто передернуло от этого «золотко», а ведь это была одна из самых подробных и связных записей в самом начале дневника. Постепенно они выродились во что-то вроде этой записи за 13 апреля.

«Я проснулась – 8.00,

С 9 до 10 выгуливала собак.

11.00 – села в машину, еду в город.

11.30–14.00 – ходила по магазинам, купила чудесную накидку, облегающее синее платье и шляпку-клоше. Встретила Мими Селлерс.

14.00–15.30 – сидела с Мими в «Яблочном пироге»…

И вот, на середине очередного расписанного по часам «безумно счастливого дня» меня накрыло.

Такого горя и отчаяния я не ощущала даже в самые черные свои дни, а это дорогого стоит.

… Я опасливо повернулась к своему столу, размышляя, что же мне теперь делать. Клара Чепмен была несчастна, когда писала этот дневник, но, пока сюда доедет настоящий Талант с правом давать экспертные заключения, все эмоции выветрятся. Натуральные материалы их надолго не удержат. Чудо, что я вообще смогла их воспринять.

Жаль, что дело не федеральное, тогда можо было бы пригласить некропата…

Я перевела взгляд на дневник Клары, который она вела еще в школе. Темно-зеленая глянцевая обложка, приклеенный к ней коллаж из багряно-желтых осенних листьев и вьющийся по краю переплета золотой шнур. По сравнению с безобразием в сердечках это был шедевр.

Затаив дыхание, я прикоснулась к одному из высохших хрупких листьев и тревожно прислушалась к себе. Тишина. Я облегченно вздохнула и принялась за чтение. Когда я работала над дневниками, я сравнивала, изучала записи, но, строго говоря, не читала. Теперь я снова не могла поверить своим глазам.

Одна из записей в самом начале дневника, задолго до встречи с Алленом.

«Мы с Кэти все же сумели выбраться на «Платиновую блондинку». Я недоумевала, почему так много парней на сеансе, пока не увидела Джин Харлоу на массажном столе, небрежно прикрытую простыней. Когда видишь такую необычную красоту, сочетание детского кукольного личика и роскошной фигуры, завидовать как-то глупо. Я так и сказала Кэти. Хотя, конечно, у меня внутри тоже шевельнулся какой-то завистливый червячок. А фильм очень веселый – изящная легкая комедия, мы хохотали взахлеб. И героиню Джин мне на самом деле от души жаль. Когда сразу получаешь все, что хочешь, просто перестаешь хотеть. Ведь и бедняга Маллиган был интересен платиновой блондинке только пока сопротивлялся…»

Рядом с этой записью было несколько набросков – Джин Харлоу в роскошном атласном платье, Клара, примеряющая на себя грудь Джин…

Таких набросков – легких, остроумных, узнаваемых, – в этой недорогой тетрадке было очень много. Зато в том дневнике из тисненой кожи с позолотой были те самые сердечки с крылышками (над именем мужа!) и розы, больше похожие на кочаны капусты в разрезе.

Интересная ситуация. И что мне писать в заключении?

Промаявшись над дневниками еще час, я решила посоветоваться с профессором Лонгом. Пусть он тоже поломает голову над этой загадкой.

Но, когда я толкнула дверь кабинета, то увидела, что напротив профессора в креслах для посетителей сидела пожилая пара.

– Экспертизой занимается компетентный и надежный специалист… – мягко и терпеливо, словно он говорил это не в первый раз, произнес профессор. При виде меня его породистое, чуть траченое временем лицо на мгновение исказилось в гримасе недовольства. Я растерянно замерла на пороге, и посетители профессора, проследив его взгляд, машинально обернулись.

– Мисс Тэйл? – вставая с кресла, спросил Джозеф Чепмен. Следом за ним порывисто подхватилась его жена. Они были неуловимо похожи друг на друга, и смотрели на меня с одинаковым выражением: смесь мольбы и горя.

Я невольно отступила под тяжестью этих взглядов. Черт, вечное мое невезение! Ну почему я не пришла часом позже или раньше?

– Д-да, это я…

– Мы хотели с вами поговорить… – речь Чепмена была немного невнятной, лицо искажено последствиями инсульта.

– Узнать результаты, – подхватила его хрупкая блондинка-жена. Я невольно отметила, как сильно она похожа на свою дочь… то есть это дочь была на нее похожа.

– Мы обязательно пришлем вам копию заключения, – начал профессор, переводя сочувственный взгляд с Чепменов на меня. Он знал, что для меня беседы с родственниками – как ходьба по углям.

– Пожалуйста, – тихо и как-то совершенно безнадежно прибавила миссис Чепмен, словно это простое слово вытянуло из нее все силы. Джозеф неловко погладил ее по голове, как ребенка. По ее красивому лицу беззвучно текли мелкие обильные слезы.

– Работа еще не закончена, – сглотнув, наконец выдавила я. – Мы пришлем вам заключение.

– Он и вас подкупил, да? – вдруг сказал Джозеф Чепмен. В этом вопросе не было ни ярости, ни злости, одно только горе, и потому я не сразу поняла смысл вопроса. А когда поняла, дико возмутилась.

– Я никому и ничему не позволю влиять на результат моей экспертизы! – отчеканила я, и Чепмены растерянно опустили глаза передо мной. Я тут же устыдилась своего громогласного пафоса.

– Но я сама хотела задать вам пару вопросов… по поводу дневника, – то, что я сказала, удивило меня саму, но не брать же свои слова назад! – Профессор, вы не возражаете, если я поговорю с ними в лекционном зале?

Профессор Лонг неохотно дал свое согласие, и я сняла с вешалки ключ.

* * *

Я даже не догадывалась, насколько тяжелым может быть разговор, когда все участники беседы мучительно стараются быть деликатными. Я очень смутно представляла себе, как нужно вести беседу с людьми, только что потерявшими любимую дочь, а Чепмены отчаянно боялись словом, взглядом, намеком задеть человека, который может найти доказательства вины Торнуайта. И я уже знала, что таких доказательств я им не обеспечу.

Они мучительно подыскивали слова, стараясь меня убедить. Кое-что показалось мне интересным.

– Он не позволил ей помочь нам, когда у Джозефа случился первый инсульт, – яростно добавила миссис Чепмен, когда на середине разговора о Кларе ее муж умолк и неловко отвернулся. – Она могла купить все что угодно и записать на его счет, но он не давал ей наличных, а когда она попросила, он рассмеялся и сказал, что она и так дорого ему обходится, и он не намерен вешать на шею всю ее семейку! А на следующий день подарил ей жемчужное ожерелье за пятьдесят тысяч! Ничего удивительного, что она… – миссис Чепмен осеклась.

Я подумала, что миссис Чемпен просто не может выговорить «самоубийство», «покончила с собой», но вдруг ее муж сжал ее ладонь и твердо сказал:

– Расскажи ей, Стефани. Кларе это не повредит, а нам тобой уже все равно.

– А Джеймс?

– Кто это, Джеймс? – спросила я после двухминутного общего молчания.

– Наш сын. Младший брат Клары, – с мимолетным проблеском гордости ответила миссис Чепмен и даже полезла за фотографией, но я успела ее остановить.

– Мистер Чепмен, миссис Чепмен, все, что вы скажете, останется вот здесь, – я прикоснулась ко лбу. – Я не полиция. И сейчас мне может пригодиться любая информация.