Тысяча и один призрак

бочий понял, что тут ничего хорошего ему не дождаться. Он ушел и, увидя в ста шагах открытую дверь, вошел под навес.

Под навесом лежала солома, он лег на солому и заснул. В три четверти двенадцатого ему показалось, что кто-то его тронул за плечо. Он проснулся и увидел белую фигуру, похожую на женщину, которая делала ему знак следовать за ней.

Он принял ее за одну из тех несчастных, которые всегда готовы предлагать убежище и себя тем, у кого есть чем заплатить, а так как уплатить за кровать и наслаждение ему было чем, и он предпочитал провести лучше ночь на кровати, чем валяться под навесом на соломе, то он встал и пошел за женщиной.

Она шла некоторое время вдоль домов по левой стороне Большой улицы, перешла на другую сторону, повернула в переулок направо, продолжая делать знаки рабочему следовать за ней.

Привыкший к таким ночным похождениям и знавший переулки, в которых, обыкновенно, живут этого сорта женщины, рабочий беспрекословно шел за ней и вошел в переулок.

Переулок упирался в поле. Рабочий думал, что женщина живет в уединенном доме, и продолжал следовать за ней. Через сто шагов они перебрались через пролом в стене. Тут он поднял глаза и увидел перед собой старое аббатство Сен-Дени, исполинскую колокольню и слабо освещенные пламенем костра, возле которого бодрствовал сторож, окна.

Он искал глазами женщину. Она исчезла.

Он был на кладбище.

Он хотел вернуться через тот же пролом, но ему показалось, что там сидит мрачное и угрожающее привидение Генриха IV.

Привидение сделало шаг вперед, рабочий попятился на шаг назад.

На четвертом или пятом шаге он оступился и упал навзничь в яму.

И тогда ему показалось, что его окружили все короли, предшественники и потомки Генриха IV. Ему казалось, что они подняли над ним свои скипетры и жезлы правосудия, восклицая: «Горе святотатцу!» И тогда, по мере прикосновения этих жезлов правосудия и скипетров, тяжелых, как свинец, и горячих, как огонь, он почувствовал, как хрустят и ломаются его кости.

В это-то время пробила полночь, и сторож услышал стоны.

Я сделал все, что мог, чтобы успокоить несчастного. Но он сошел с ума, а после трехдневного бреда умер с криком: «Пощадите!».

— Извините, — сказал доктор, — я не совсем понимаю вывода из вашего рассказа. Происшествие с вашим рабочим показывает, что он, переполненный всем случившимся с ним в течение дня, бродил ночью, отчасти в состоянии бодрствования, отчасти в состоянии сомнамбулизма. Во время своего блуждания он зашел на кладбище, и, смотря вверх, вместо того, чтобы смотреть под ноги, он упал в яму, где, вполне естественно, он при падении сломал себе руку и ногу. Вы ведь говорили о каком-то предсказании, которое исполнилось, а я во всем этом не вижу ни малейшего предсказания.

— Подождите, доктор — сказал кавалер. — История, которую я рассказал и которая, вы совершенно правы, не больше, чем факт, ведет прямо к тому предсказанию, о котором я упомянул и которое составляло тайну.

Это предсказание таково:

20 января 1794