Тысяча и один призрак

в бархатные штаны, такие же, как камзол, шелковые чулки того же цвета, бархатные башмаки.

Его красивые с проседью волосы лежали еще ореолом вокруг головы, его седая борода доходила еще до груди.

Тогда началась бесконечная процессия, как бывает у мощей святого: женщины дотрагивались до рук доброго короля, другие целовали край его мантии, некоторые ставили детей на колени и тихо шептали:

— Ах, если бы он жил, народ не бедствовал бы! Они могли бы прибавить: и не был бы так дик, ибо дикость народа — его несчастье.

Процессия эта продолжалась в субботу 12 октября, в воскресенье 13-го и в понедельник 14-го.

В понедельник, после обеда рабочих, то есть с трех часов пополудни, возобновились раскопки.

Первый труп, увидевший свет после Генриха IV, был его сын, Людовик XIII. Он хорошо сохранился, и хотя черты лица расплылись, его можно было узнать по усам.

Затем следовал Людовик XIV. Его можно было узнать по крупным чертам лица, типичного лица Бурбонов; но он был черен, как чернила.

Затем последовали трупы Марии Медичи, второй жены Генриха IV; Анны Австрийской, жены Людовика XIII; Марии Терезии, жены Людовика XIV, и великого дофина.

Все эти тела разложились, а дофин от гниения превратился в жидкость.

Во вторник 15 октября выкапывание трупов продолжалось.

Труп Генриха IV оставался все время у колонны, бесстрастно присутствуя при этом безмерном святотатстве над его предшественниками и потомками.

В среду 16 октября, как раз в тот момент, когда Мария Антуанетта была обезглавлена на площади Революции, то есть в одиннадцать часов утра, из склепа Бурбонов вытаскивали очередной гроб — короля Людовика XV.

По древнему обычному церемониалу Франции, он покоился при входе в склеп, ожидая там своего преемника, который должен был присоединиться к нему. Его взяли, унесли и открыли у могилы на кладбище.

Сначала тело, вынутое из свинцового гроба, хорошо обернутое в холст и повязки, казалось целым и сохранившимся, но когда его вынули, оно оказалось сильно разложившимся и издавало такое зловоние, что все разбежались, и пришлось сжечь несколько фунтов курительного порошка, чтобы очистить воздух.

Тотчас же бросили в яму все, что осталось от героя Парка Оленей, от любовника мадам де Шатору, мадам де Помпадур, мадам де Бари, и эти отвратительные останки, высыпанные на известковое дно, покрыли сверху известью.

Я остался последним, чтобы при мне сожгли порошок и засыпали яму известью. Вдруг я услышал сильный шум в церкви. Я быстро вошел туда и увидел рабочего, который усиленно отбивался от своих товарищей в то время, как женщины показывали ему кулаки и грозили.

Несчастный бросил свой печальный труд и отправился на еще более печальное зрелище — на казнь Марии Антуанетты. Опьяненный своими криками и криками других, видом пролившейся крови, он вернулся в Сен-Дени и подойдя к Генриху IV, опиравшемуся на колонну и окруженному любопытными, скажу даже поклонниками, обратился к нему с такими словами.

— По какому праву остаешься здесь ты, когда