Магистериум морум (СИ)

Однако горожане уже смекнули, что выбрали не самую лучшую улицу. Толпа не смогла бы поворотить вспять, но она изогнулась, словно змея, и свернула на улицу Водовозов, что выходила потом на широкую Ярморочную, а следом и на саму Ярморочную площадь.

– Оправиться для пешего! – заорал начальник стражи, командуя готовность идти на перерез толпе, чтобы разогнать гражданских, пока они ещё не наслушались еретических речей и не стали бандитами и бунтовщиками.

Фабиус положил ему руку на плечо, развернул к себе, впечатывая драконью кожу в доспех так, что под ней задымилось адская сила, всколыхнувшая на миг и волю.

– Чего тебе, маг? – усатый квадратный начальник стражи навис над магистром.

– Горячку не пори, – тихо сказал Фабиус. – Да пошли часть людей охранять чумных. Как бы их резать не начали. Если наказ мой выполнен, они должны были лагерем встать на Кровавой площади у церкви.

– Десятника слал, должны были встать, как должно.

– Мало десятка,– нахмурился Фабиус.

– Ещё десяток отниму если – сам посмотри, что будет! – поморщился начальник стражи, обводя глазами хилое свое войско из двух десятков арбалетчиков, сотни копейщиков да недоростков, что были на подхвате.

Фабиус знал, что стражи город кормил совсем немного, и у четырёх городских ворот, на площадях да в патруле было сейчас ещё до двух сотен. Более крепких и обученных, но как же мало...

Он мрачно кивнул и добавил:

– Думаю, самые опасные – те бандиты, кто ночевал в Гейриковых ямах. Я слышал, что казематы открыты, а стража взбунтовалась.

Начальник стражи ощетинился, как ёж, огрызнулся:

– Есть и такие, да виселиц в Ангистерне на всех хватит!

– Я не о виноватых, – перебил Фабиус. – А об опаске. Оттуда могут прийти с копьями и с арбалетами. Упреди людей!

Он развернулся, без прощаний зашагал к коновязи. Теперь надо было ехать к церкви, потом в ратушу, посмотреть на торговый совет, да на тех из магов, кто остался в городе...

Его замутило вдруг, он опёрся на коновязь…

– Великий магистр, вам помочь сесть на коня? – выскочил откуда-то мальчишка из тех, что при гарнизоне «подай да принеси» за еду и науку.

– Помоги, – выдохнул Фабиус. – Да смотри, кусается чубарый.

Мальчишка придержал стремя, и магистр кое-как взгромоздился в седло.

– Побежать за вами, а то ведь надо будет и спешиться? – спросил он.

Глаза у мальчика были светлые, тело лёгкое и худое. Говорил он неожиданно чисто.

Фабиус оглянулся, кивнул, беги мол, если сумеешь, и тронул коня.

Чубарый покосился недовольно на мальчика, взявшегося за стремя, укусил удила. Не хотелось ему покидать относительно спокойное место. Но маг потрепал его по шее и твёрдо послал вперёд. Он торопился отправить ворона в столицу, чтобы Совет Магистериума узнал, наконец, что творится в городе.

Ярмарочная площадь шумела. С высокого помоста, уже довольно плотно окружённого горожанами, орали и кривлялись досужие.

Фабиус не видел, кто там ораторствует. Он подозревал своих вчерашних знакомцев, крещёных, да бандитов, что подчинялись бесу под личиной Барбра.

Стражники маячили лишь у ворот ратуши. Их было слишком мало, чтобы разогнать бунтовщиков, и те вяло подначивали горожан... Против кого? Не нужно было иметь камень мудрости за пазухой, чтобы догадаться!

Маг поспешил к церкви отца людей Сатаны, к площади ближней от Ярмарочной, что называлась Кровавой, и где он велел лагерем поставить беженцев.

Он издалека увидел, что и на церковной площади народа скопилось небывало. Беглецы из чумного Дабэна расположились там табором. Они стелили на красный кирпич сено, дерюги. Тут же ели, справляли нужду, а кое-где и спали уже, обессилевшие и словно не слышащие толпы, шумящей на соседней Ярмарочной площади.

Бунтовщики толкались вокруг лагеря беженцев, сбивались в стайки, науськивали любопытствующих горожан на дабэнцев, готовясь обвинить пришлых во всех здешних грехах. Бандиты присматривались к скудному имуществу беглецов. А крещёные, наступая иногда на спящих, ходили прямо по лагерю, ища праздных и пытаясь рассказать им о своём боге.

Фабиус попытался объехать площадь по краю. Крещёные, однако, заметили его, побежали наперерез, загородили дорогу. За ними кинулись и горожане, определив по одежде, что Фабиус – какая-то важная птица, и можно бы для острастки стащить его с коня и повалять в пыли.

Чубарый не был боевым конём. При явной угрозе он тут же занервничал. Пустить его на людей нахрапом, чтобы разметал и потоптал – было бы дурной затеей. Тем более что бунтовщики узнали мага.

И магистр осадил жеребца.

– Чего столпились? – спросил он грубо. – Люди тут нужны не торчать, а помочь посчитать пришлых, чтобы торговый совет выделил хлеба!

– Нетути им хлеба! – тут же заорали горожане, что пришли от Ярморочной, надеясь первыми поживиться дабэнским скарбом.

– Чумных не хотим! Не нать заразу!

– Префекту скажи: не хотим!

– А иде префект, а?

– Та в ратуше!

– Бунту, грят, спужался…

– …та помер!

– Да шоб б издох!

– Префект болен, – громко прокричал маг в толпу. – Будет вам Совет Магистериума, коли вздумали бунтовать!

– От те нате вашей мате!

– Эва!

– Эй! Не пущайте его до церкви!

– Не то ворону пошлёт!

– Не нать нам магов!

Крещёные молчали, столпившись на пути у магистра. И это было хуже бессмысленного ора горожан.

Рыжий патлатый парень попытался схватить чубарого под уздцы, но увязавшийся за магистром мальчик неожиданно ловко оттолкнул протянутую руку, а конь вдруг оскалился и рванул человека за грязный рукав.

Крещёные отступили слегка, не тот был ещё накал, чтобы с самого утра да под кусачую лошадь бросаться.

– Езжай-ка отсюда, маг! – вперёд протиснулся вчерашний знакомец, сутулый, с бельмастыми глазами, главарь крещёных.

Место ему было на Ярморочной, как он оказался здесь?

Магистр нахмурился: похоже, у ратуши блажили сейчас только бунтовщики и воры. А крещёные тогда – что затеяли?

– Тут мы сами решим, наше тут дело, – напирал бельмастый. – Мы видели Его этой ночью. Он спасёт нас всех. И мы снесём церкви Сатаны! Будем жить в мире – и на земле, и на небе! А бесы в Аду пусть сдохнут с голоду без наших душ!

Маг поморщился. Крещёные не только приняли в темноте инкуба за своего бога, но и не прозрели с рассветом. Но что будет, если они и впрямь поведут горожан громить церковь? В огне она не горит, но Сатана может покарать людей за осквернение святыни!

Фабиус заставил чубарого попятиться, но позади ворочалась прорва дабэнцев, что не давали дороги не по охоте, а потому, что обсели площадь.

Крещёные стояли молча, в их молчании читалась угроза.

– Неча тут за нас решать! – орали издалека трусливые горожане, которые и рады были бы напасть на слабого, но магистра пока побаивались.

Фабиус так и не очнулся до конца. Лицо его казалось людям потусторонним, страшным, мимические морщины сложились в нечеловеческую гримасу усталости и боли, и горожане вели дискуссию с почтительного расстояния:

– Чумных не хотим!

– Жги чумных!

– Жги церковь!

Толпе было, конечно, плевать на идеалы крещёных. Но дабэнцев-чужаков она в город пускать не хотела, а хотела крови, грабежа, виноватых, на которых можно свалить и неурожай этой осени, и убийства, совершённые фурией, и много ещё чего. А крещёные взирали вполне понимающе.

«Где-то получили закалку бунтовать? Разве, в Гариене, оттуда и пошла ересь?»

– А ну, прочь! – маг попробовал двинуть чубарого вперед, но пугливый жеребец пятился и норовил поддать задом.

Горожане осмелели, полезли ближе.

Теперь на пути магистра стояло уже человек пятьдесят. Ещё не очень разгорячённых, ведь не было первой крови, но…

– Прочь, я сказал! – крикнул Фабиус и поднял коня на дыбы.

Маг видел, что некоторые даже не слышат его. Рядом толпились уже не только бунтовщики, но и любопытные, копошились беженцы, шум доносился и с Ярморочной площади, и слова его уже за двадцать шагов превращались в неразличимый гул.