Стучит, гремит, откроется (СИ)

***

Мгновенное, как молния, и такое же страшное видение стрелой поразило сознание, заставило Меланью вскочить с кровати и тут же забылось. Остался дикий, непередаваемый ужас, липкая от холодного пота ночная рубашка, спертое, будто после бега, дыхание и предчувствие чего-то кошмарного, навроде падения солнца наземь*. Колодежки две молодая женщина стояла неподвижно, порывисто дыша и тупо глядя в пол, затем опустилась на волчью полость у кровати и закрыла лицо руками. Так сидела довольно долго, тщетно старалась успокоиться, убеждая себя в том, что это был обычный, ничего не предвещающий кошмар.

Нет, не обычный. Совершенно, ни малейшей деталью не запомнившийся и потому еще более страшный.

— Пани Меланья, — тихонечко позвала Анерия, постучав. — Вы спите?

— Нет, — молодая женщина едва нашла в себе силы ответить; во рту все пересохло, как в степи жарким летом, и язык еле ворочался.

— К вам тут это... пришли. Срочно...

Женщина на четвереньках подползла к окну, отдернула тяжелую штору и зажмурилась, когда свет резанул по глазам. Солнце заливало дворик потоками майского меда — значит, время близилось к обеденному. Подумав, что не в шутку заспалась, Меланья кликнула служанку и вскорости вышла к гостю одетой и окончательно проснувшейся. Анерия отпросилась ненадолго уйти, Лепкар, по ее словам, дневал у больной тетушки, а Стольник ранним утром удалился в неведомом направлении, так что женщина осталась наедине с гостем.

— Я должен уехать, — без обиняков сказал, как отрезал, Зоек после нежного приветствия.

— Опять? — Меланья слепо нашарила стул, тяжело на него опустилась. — И двух дней не пробывши... — она сглотнула, опустив "со мною", — в замке?

Зоек присел на корточки возле нее, всмотрелся в расстроенное лицо. Его печаль была менее заметна, но не менее тяжела.

— Так нужно. Князь через пана Лусковца советовал отбыть, покамест история со вчерашней дуэлью чуток не позабудется.

— Куда?

— Щадячий.

Меланья кинула взгляд на висящую над камином карту Лядага и сникла еще больше.

— Так далеко... Полагаю, отговаривать бессмысленно?

— Да.

— Когда отправляешься?

— Люди уже ждут за городом. Зашел попрощаться.

Он поднялся, Меланья тут же приникла к его груди и, обнятая, попросила:

— Пожалуйста, Богом молю, будь осторожен.

— Обещаю... Знай, что мысли мои будут здесь, с тобою.

Она так и не сказала про оставшееся после кошмара гадкое предчувствие, посчитав его предвестником новой разлуки.

Да и что для мужчины какое-то женское предчувствие? Очередной причуд бабского племени, ничего более.

***

Не дождавшись Ежки, Меланья сама отправилась к ней, и вместе они неплохо скоротали время до вечера. А потом молодой женщине вдруг жутко захотелось побыть одной, и она воротилась в замок. Меланья хотела было свернуть в короткий коридор, дабы сократить путь, но приближающиеся голоса побудили замешкаться, а первая же расслышанная фраза приковала к месту.

— Зачем этот Щадячий, почто сразу не отравил его? Тем более была такая возможность! — один из идущих навстречу говорил пискляво и тонко, повизгивая, как поросенок.

— Точно, возможность взять на себя все подозрения, хе-хе... Тут надо действовать тоньше, аккуратнее, да-с... — Второй голос, Лускавцу принадлежащий, приятностью тоже не отличался, был хриплым, противным. Меланье пришлось напрячь слух, ибо следующие слова говорились на порядок тише:

— Его с нетерпением ждут на второй же развилке, якобы разбойники. Около трехсот человек в засаде, у него нет шансов.

...Разорвавшийся шнурок запутался в ветвях, а окровавленный плетеный крест раскачивает ветер...

Меланья зажала рот, чтобы не завопить, имедленно двинулась к лестнице в десяти шагах, вжимаясь спиной в стену. Потребовалось все самообладание, чтобы не обернуться и не убежать стремглав, ибо тогда сомнений насчет того, подслушивала она или просто случайно оказалась рядом, не осталось бы.

Но вот стукнула, закрываясь, дверь, за коей скрылись шедшие, и Меланья тогда что было духу рванула в противоположную сторону.

Писарский покой, испуганное лицо служанки, карта над каминной — вторая развилка на извилистой йошиной дороге печин через семь, если рысью с остановкой... Мгновенное промедление, решившее все... Скорее!!!

Ворвавшись в конюшню, Меланья вырвала повод из рук смутно знакомого пана, птицей вспорхнула в седло и лихо стегнула чужого коня по крупу. Жеребец с ходу сорвался в галоп, хозяина потоком воздуха отшвырнуло на стог сена, откуда ему только и оставалось, что ошеломленно потрясти головой.

А вдова уж успела промчаться между смыкавшихся створок восточных ворот и кануть в сумерки полей, прежде чем караульные дружно высунулись поглядеть вслед.

Оставалось не более двух печин для того, чтобы нагнать отряд и упредить Зоека.

***

Дикий галоп словно обезумевшего жеребца, волчий вой в сгущающейся темноте по богам дороги, неуемный ужас — не успевает!.. Первая развилка, никуда не сворачивать... Скорее, скорее, в погоне за временем, не щадя коня!

Она остановилась только раз, спросить у чинившего каретное колесо слуги, не разминулись ли они с небольшим отрядом в полсотни человек?

— Разминулись незадолго до вас, сударыня, рысью они шли.

И заморенный конь, роняя хлопья пены со взмыленных боков, вновь сорвался в галоп. Иной давно пал бы, но этот был молодым, породистым, отдохнувшим и нес на себе сравнительно легкого седока, так что держался, временами сменяя галоп на быстроходную рысь.

Вскоре среди темных ветвей впереди мелькнуло с пяток огненных язычков, послышался смутный мужской говор.

— Стойте!!! — что есть мочи завопила Меланья, колодежку спустя настигая последнюю четверку в колонне верховых и направляя коня к обочине, дабы быстрей достигнуть командира. — Стойте, Бога ради!!! Да стойте же!

В изнеможении она склонилась к гриве, и один из солдат, углядевши за спиной мужским манером одетой женщины длинную змею косы, удивленно присвистнул:

— Да это, кажись, баба!

— О Виляс! Меланья!!! — вскричал ошеломленный Зоек, выехав вперед, сдвигая в удивлении брови. — Что...

— У второй развилки... засада... триста человек.

— Что ты говоришь? Ведь вот она, развил...

Его слова заглушил ор выскочивших из придорожных кустов "татей", кои, видимо, рассудили, что раз отряд упрежден, то нечего тянуть с нападением. Зоековы солдаты тоже подбодрили себя, и у Меланьи заложило уши от грозных кличей и лошадиного ржания. Оказавшись едва ли не в центре сечи, она чудом избежала ранения в первую колодежку. Повинуясь властному крику Зоека, солдаты по возможности оберегали ее, однако в пылу боя и с виду на то, что жеребец ее не стоял на месте, это было делом отнюдь не легким. По-настоящему обезумев от запаха крови, конь под Меланьей метался, брыкался и буйствовал, не слушаясь повода, — да ежели бы и слушался, вывести его на дорогу не представлялось никакой возможности.

Увы, разглядеть в ней женщину удалось не только своим. Один из "разбойников", косою прельстившись, улучил момент, когда жеребец относительно утихомирился, и перетащил вдову к себе на седло, а затем, железной хваткой прижав Меланью к себе, прорубился к дороге и исчез в лесу. Несколько солдат, Зоек в их числе, бросились было в погоню, однако превосходящие численностью враги плотнее сомкнули ряды, и бой закипел с утроенной силой.

***

— Не визжи, не то язык отрежу! — достаточно угрожающе, дабы заставить ее замолчать, пригрозил укравший. Меланья задергалась в поистине медвежьих объятиях, пытаясь высвободить хотя бы одну руку. "Разбойник" мчал в непроницаемый лесной мрак только ему одному видной стежкой.

Не иначе как чудом молодая женщина сумела кончиками пальцев выдернуть из его поясных ножен короткий нож, тут же без раздумий воткнутый владельцу в живот. Лес огласился ругательством, а она, рванувшись, кубарем покатилась по мхам. Когда же нашла в себе силы поднять голову, увидела коня, пересекающего залитую светом поляну. Всадник лежал на его шее, держась в седле за счет продетых в стремена ног; определить, мертв он или без сознания, было невозможно.