Стучит, гремит, откроется (СИ)

Меланья невесело усмехнулась.

— Вас хоть труды во благо спокойствия от тоски отвлекали... Кстати, как там разбойники?

— Кости их растащили волки, а души отошли к Рысковцу.

— Вот и славно. Вы управились как раз вовремя, сегодня венчание... Что, простите?

Он вправду одними губами шепнул "жаль, не мое", или это лишь отголосок ее собственных мыслей?

— Ничего, — мотнул подбородком Зоек. — К величайшему сожалению, я снова вынужден вас, милая панна, покинуть, ибо еще не отчитался за выполненное. Вы будете на предвенчальном пиру? Тогда свидимся там.

***

Меланья достала со дна сундука синее шелковое платье с золотым кружевом вышивки и россыпью мелких сапфиров на лифе корсета. Перекинула через локоть и поднялась с колен.

— Это? — в один голос спросили наставница и служанка, одинаково вскинув брови.

— Это, — подтвердила молодая женщина, уходя за ширму. — Анерия, не спи!

За переодеванием последовал черед прически и, пока челядинка с помощью раскаленного прута и сапфировых шпилек выстраивала сие пышное сооружение, Меланья откинула крышку резной шкатулки, изнутри бархатом обитой, и выбрала украшения.

Стоило увидеть Зоека невредимым, и небывалое, незнаное до того спокойствие снизошло на ее душу, равновесие коей теперь вряд ли что пошатнуть могло.

Когда все было одето, застегнуто, закреплено, затянуто и обуто, молодая женщина окинула взором отражение в зеркале, довольно хмыкнула и вышла к давно поджидавшему крестному. При каждом резком наклоне головы возникало опасение за шаткую прическу: хоть на нее и ушло две дюжины шпилек, закрепить как следует не удалось.

Стольник оглянулся и оцепенел. То ли яркий, броский и роскошный наряд, то ли само возвращение Зоека неимоверно изменили воспитанницу. Если сравнивать с прошлыми неделями, сейчас перед ним стояла абсолютно иная женщина, которую вполне можно было спутать с княжьей невестой.

— Х-х-хороша, — едва выдавил Стольник.

— Я решила, что пришла пора снять траур. Верно?

— Да-да, конечно...

— Не рано?

— Да. То бишь нет, вовсе не рано... Ты все правильно решила, Мелюшка, я рад, ей-Богу, рад!.. Это из-за него?

Меланья промолчала, а Стольник потом долго корил себя за глупый вопрос.

***

Княжеская свадьба проводилась в основном по тем же традициям, что и селянская, разве что без смотрин и, понятное дело, с несказанно большим размахом, шиком и лоском. Сперва провожали заканчивающиеся холостую и девичью жизни (у жениха, ибо ехать к невесте обычно было накладно), затем справляли венчание, а после — снова застольничали.

Первым потрясением для собравшихся в "небесной" зале гостей стала Меланья. Только они со Стольником и Ежкой вошли, тут же затихли разбавленные серебристым смехом разговоры, и вместо них, как ветер в травах, по головам пошел гулять шепоток:

— Кто с ними?.. Кто это?.. Ах, не может быть! До чего преобразилась!.. Посмотри, не в траурном...

И снимали шляпы забывшиеся мужчины, и убирали веера от лиц пораженные женщины, которым не до излишне восторженной реакции мужей было. Освещенный той особой улыбкой Зоек вышел навстречу, поклонился, протянул руку. Не раздумывая, Меланья вложила в нее свою, и они прошествовали к столам. Садиться до прихода жениха и невесты воспрещалось, так что все ждали их стоя.

— Панну Меланью прям не узнать, — шепнул Зоек.

— Это плохо?

— Отнюдь... Я думал, витраж вашего характера уже целостен, но вы снова явились пред мои очи незнакомкой.

Тут мужчины стали кланяться, женщины — приседать в реверансах, и Меланья с Зоеком, обернувшись, завидели на входе в залу жениха и невесту. Последняя мигом затмила вдовицу, окончательно поразив гостей.

Как всегда, по незнанию ли, из-за опасений или буйств фантазии людские языки исковеркали правду, перекрутили ее до неузнаваемости. Вместо дикарки в зал вплыла прекрасная молодая дама, с осанкой величественной и гордой, точно изгиб лебяжьей шеи. Умопомрачительной красоты белоснежное платье, пушистые перья цапли на коем брильянтовые броши держали, золотая с крупными жемчугами сеть на льняно-белых волосах, воистину княжье выражение лица... Да хоть раз воочию видевший хмарянскую принцессу и под пытками не осмелился бы обозвать ее дикаркою!

Потех сиял улыбкой, словно красно солнышко, а она была холодна, точно ледяная глыба, не совершала ни одного лишнего движения, будто заводная заморская кукла, стоимость каковой, по слухам, приравнивалась к небольшому лядагскому замку.

С первого взгляда жених и невеста казались абсолютными противоположностями, у которых, однако, была вполне реальная возможность ужиться и даже полюбить друг друга — пусть не сразу, со временем.

Первым очнулся герольд, чье пиханье вывело из ошеломления фанфариста.

— Его Высочество ясновельможный князь Потех с прекрасной Жерманкиной, принцессой царствия Хмарянского! — громогласно объявил герольд, когда пропели, наконец, трубы. В молчании, полном шорохов одежд и бряцанья сабель, вошедшие проследовали к своим местам во главах разных столов. За принцессой тянулся сладкий с горчинкой шлейф фиюшного аромата, повергая в зависть едва ли не всех учуявших его женщин.

После первого тоста во здравие и счастие молодых, Стольником произнесенного, играемая музыкантами мелодия сменилась с этакой ненавязчивой на танцевальную, и князь с невестою традиционно открыли празднество картолем. За парой молодых в пляс пошли остальные, в том числе и Зоек с Меланьей.

По истечению полупечинки, когда гости более-менее разгулялись, панство расселось по каретам и отправилось к главному городскому собору, лет шестьдесят назад возведенному князем Ияковликом, дедом Потеха. Место венчания оцепили десятки городской стражи, не подпуская жаждущий поглазеть народ. Самые ловкие зеваки взбирались на деревья, статуи и крыши, а прочие невозбранно шумели, тщетно пытаясь разглядеть пестрящую роскошами вереницу знати или хотя бы шутов в ее конце. Места у всех выходящих на площадь окон были куплены еще за неделю, причем стоили они недешево, особенно третий и выше этажи. С двадцать музыкантов оглашали соборные своды торжественной мелодией, кою, впрочем, из-за толпы горожан можно было услышать только вошедши. Изнутри собор сверкал золотом и платиной отделки, да не просто сверкал, а буквально ослеплял, заставляя щуриться.

Священник в золотой ризе споро обвенчал молодых, под пение добрых двух десятков певчих те обменялись перстнями, и с сей колодежки Жерманкина уже считалась княжной. За время торжества Меланья не заметила на ее лице ни одной перемены выражения, принцесса оставалась все такой же холодной и была крайне точна в движениях; создавалось впечатление, что мысли ее далече-далече отсюда. Потех непрестанно улыбался за двоих, но кто знает, не тревожило ли что княжью душу, не поддельной ли была улыбка эта?

С венчания возвращались в сгущающихся сумерках. В замке устроили пышный салют, подобно которому Лядаг дотоле не видывал; артиллерия палила из всех справных пушек. Потом случился небывало богатый пир, на котором провозглашались нескончаемые здравницы и тосты во благо молодых, текли реки различного хмельного, поедались горы съестного. А уж танцы... Вскоре Меланья потеряла счет времени, в глазах стало рябить от ярких нарядов, а кругоцветье пар кружилось пред внутренним взором, даже когда молодая женщина присаживалась отдохнуть. Зоек был, по обыкновению, спокоен, учтив и внимателен, разговор заводил на отвлеченные темы, много улыбался. Каждый раз, когда он звал к танцу, Меланья, сколь ни уставшей была, неизменно принимала приглашение. Впервые за долгое время ноги вспомнили забытое гудение, а она сама — беззаботный смех.

Стольник глядел на крестницу и нарадоваться не мог, неустанно благодаря Виляса, что все так складывается, и так же неустанно запивая свои благодарности то вином, то медом, то наливкою — в зависимости от того, который графин имел несчастье попасться ему под руку. Писарь успел много чего разузнать о Зоеке и из узнанного сделать вывод, что он сумеет позаботиться о Меланье.