Тысяча и один призрак

л в два часа в нашу маленькую квартиру на улице Таран и застал Соланж всю в слезах.

Я сам был глубоко огорчен этой казнью. Королева была добра ко мне в моей молодости, и я хранил теплые воспоминания о ее доброте.

О, я всегда буду помнить этот день! Это было в среду, в Париже царила не только печаль, но и ужас.

Я чувствовал странный упадок духа, меня как бы томило предчувствие большого несчастья. Я старался ободрить Соланж, которая плакала в моих объятиях; у меня не хватало для нее слов утешения, так как и в моем сердце не было утешения.

Мы провели, как всегда, ночь. Наша ночь была еще печальнее дня. Помню, что до двух часов утра в квартире над нами выла запертая там собака.

Утром мы навели справки. Оказалось, что ее хозяин ушел и унес с собой ключ, его арестовали на улице, повели в революционный суд, в три часа вынесли приговор, а в четыре — казнили.

Надо было расставаться. Уроки у Соланж начинались в девять часов утра. Пансион ее находился около Ботанического сада. Мне не хотелось отпускать ее. Ей не хотелось расставаться со мной. Но пребывание в течение двух дней вне дома могло бы вызвать расспросы, очень опасные в то время для Соланж.

Я окликнул экипаж и проводил ее до угла Фоссе-сен-Бернард. Я вышел из экипажа, она поехала дальше. Всю дорогу мы были в объятиях друг друга, не произнося ни слова; наши слезы смешивались и текли до самых губ, а горечь их смешивалась со сладостью наших поцелуев.

Я вышел из экипажа, но вместо того, чтобы отправиться, куда мне было нужно, стоял на месте и смотрел вслед лошадям, уносившим ее. Через двадцать шагов экипаж остановился. Соланж высунула голову из окошка, как бы чувствуя, что я еще не ушел. Я подбежал к ней. Я вошел в экипаж и запер окна. Я сжал ее в моих объятиях еще раз. На башне Сен-Этиен-дю-Мон пробило девять. Я вытер ее слезы, запечатлел тройной поцелуй на ее губах и, соскочив с экипажа, удалился почти бегом.

Мне показалось, что Соланж звала меня, но ее слезы, ее волнение могли обратить на себя внимание, и я проявил роковое мужество и не обернулся.

Я вернулся к себе в отчаянии. Я провел день в сочинении писем Соланж; вечером я отправил ей целый том писем.

Я только что опустил в почтовый ящик письмо к ней, как получил письмо от нее.

Ее очень бранили; ее забросали вопросами, ей угрожали лишением отпуска.

Первый отпуск ее должен был быть в следующее воскресенье. Соланж клялась, что в любом случае, даже если ей придется поссориться с начальницей пансиона, она увидится со мной в этот день.

Я клялся также в этом. Мне казалось, что если я не буду видеть ее целую неделю, а это случится, если ее лишат первого отпуска, я сойду с ума.

К тому же Соланж проявляла сильное беспокойство. Ей показалось, что письмо от отца, которое передано было ей по возвращении в пансион, было предварительно распечатано.

Я провел плохую ночь и еще худший следовавший за ней день. Я нашел по обыкновению письмо Соланж, и так как это был день моих опытов, то я к трем часам отправился к брату,