Камин-аут (СИ)

Догадавшись, куда смотрит Шенг, Сатин едва не выронил конверты и поспешно бросил их на стол.

– Слишком много секретов. Как бы я хотел вернуться в то время, когда у нас не было секретов друг от друга.

Орудуя перочинным ножом, Сатин молча вспарывал первую посылку, внутри оказался паспорт на его имя, загранпаспорт, водительские права с его фотографией:

– Это невозможно… – пробормотал Холовора, суматошно вскрывая второй конверт.

– Ты так считаешь?

– Да… и что у нас может быть общего? У тебя… и у меня.

На конвертах не было написано адреса, и Тео, наверняка, заметил его замешательство.

– Мы с тобой слишком разные. Зря я тебя втянул. Не надо было… – Сатин не договорил, не больно-то надеясь, что Тео начнет его переубеждать.

– Никуда ты меня не втягивал. Помнишь? Я сам нашел тебя… когда мы только познакомились. И я не жалею об этом, – присев на корточки, парень поднял с пола обрывок белой материи. Да нет же, это было белое перо. – Но неужели ты действительно считаешь, что всё было зря?.. – вертя находку в пальцах, Тео надрывно прокашлялся. – Никуда ты меня не втягивал, я сам захотел стать частью твоей жизни.

– Вообще-то, я надеялся, что мы не станем выяснять отношения, – быстро отозвался Сатин, стараясь отвлечь парня разговором, пальцы нащупали визу, банковскую карту, пару кредиток…

– Я тоже, – Тео положил на стол перо: – Это твое. Было вместе с посылкой.

Лицо Шенг ничего не выражало. Сатин бережно взял перо в руки. Всё верно, обручального кольца больше не существовало, Персиваль и так сделал для него слишком многое. Кольцо сгинуло в песке.

– Тео, постой! – затравленно обернулся. – Нас ничто не связывает. «Храм Дракона» – это всегда была только уловка, чтобы оставить тебя при себе. Но группа изначально была гнилой идеей, из этого ничего не вышло, – глаза разъедал свет люстры или… нет… Какой стыд!

Парень стоял у стены рядом с входной дверью с прищуренными покрасневшими глазами и скрещенными на груди руками. Ему бы хотелось никогда не видеть этого взгляда.

– Тео, моя…

Это уже не имело значение, завтра он покинет эту страну, уже сегодня утром.

– Моя любовь к тебе… О чем я только говорю?! – Холовора снова отвернулся, опуская лицо. Шелковистое перо в его пальцах казалось теплым и таким хрупким… – Какие могут быть отношения? Тебе нужен кто-то более подходящий, – зачастил он. – Девушка, твоего возраста, которая может дать тебе то, чего я дать тебе не в силах… и поверь, желания у меня тоже нет. Тогда с ней ты заживешь полноценной нормальной жизнью, а обо мне и вспоминать не захочешь.

– Договаривай, – прервал его парень глухим голосом. – Что твоя любовь?

С трудом протолкнул слова через сухое горло:

– Моя любовь была похотью, – и едва не подавился.

– И это всё?

Парень крепился, но в голосе слышалась неприкрытая горечь.

Этот вечер был поистине незабываемым, но ему пора возвращаться, и гораздо лучше, если у Тео сохранятся только приятные воспоминания об их встрече. Об их короткой встрече. Парню совсем необязательно знать, что с ним произошло, Тео не должно волновать также и то, что с ним произойдет в будущем, чему еще только предстоит случиться. От пера исходил приятный запах, такой запах не встретишь на земле.

– Хорошо, что это произошло с тобой в таком юном возрасте… потом будет намного проще, ты приспособишься к жизни гораздо легче, чем, если бы ты не имел подобного… несчастливого опыта.

– Неужели только похоть? – Тео его точно не слышал. И цеплялся за соломинку.

Разведя руки в стороны, мужчина, не отрываясь, следил за переменами на лице Шенг, чтобы, каждый раз, вспоминая его будто выпотрошенный взгляд, знать и помнить о своих ошибках:

– Ты был лучшего обо мне мнения? – деланно поразился Сатин и невесело рассмеялся. – Мне жаль, что за это время ты так и не понял, что я за человек. С моей стороны было крупной ошибкой привязать тебя к себе.

Парень кивнул, перевалился на другое плечо, протирая рубашкой стену, повернулся к Сатину спиной. Отлепился от стены и вышел в коридор.

Вытряхнув на стол содержимое, Сатин подхватил пустые конверты, зажигалку и отправился в ванную. По дороге он закрыл за Тео дверь, повернул в замке ключ.

Оказывается, он ничего не разрушил своим визитом, ворвавшись в тихую затворническую жизнь Тео: парень сам разрушил всё, что только можно, пока его не было рядом.

Или Сатин пытается оправдать себя. Он еще более жалок, у него даже не хватает смелости высказать в лицо то, что творится на душе.

========== Глава VIII. Пустыня ==========

Со слов Персиваля его собирались перевести в другую тюрьму. Теперь он знает. Это место – настоящая выгребная яма для тех, с кем больше не желают возиться, кто за безнадобностью стал обузой. Если в тюрьме еще была какая-то иерархия, то здесь её нет, здесь нет и строгого контроля над поведением, говорят, что заключенные умирают тут с голоду, и никому нет до этого дела. Изолированный отсек с жалкой горсткой надзирателей, и как ни странно, это работает, еще никто не сбежал отсюда, были случаи помилования, но заключенные не дожили до заветной свободы. А тех, кто всё же осмелился на побег, поглотила пустыня.

Он опускает на голову капюшон. Бесконечные барханы, куда ни посмотри – только красноватый песок, палящее солнце и точно плешивые наросты – участки голой каменистой земли с зачатками растительности. И он прекрасно понимает заключенных, не осмелившихся на побег; тюрьма в городишке посреди бескрайних песков.

За высокими воротами и угнетающими стенами с вышками дозорных он был укрыт от смертоносного жара полуденного солнца, он сидел в темноте, сокрушаясь о дневном свете, теперь же этот свет застилает небо сплошной пеленой удушающего воздуха, сухого и как будто бумажного; шершавого, жаркого.

Второй день они едут по пустыне и, оборачиваясь назад, Сатин видит только горячий песок, заметающий любые следы. Ни людей, ни воды, только их караван в одиннадцать верблюдов. В пустыне любое время стирается, и уже не знаешь, какое сегодня число, месяц, год. Тюремщики везут провизию и медикаменты, заключенных человек пять, азиатские лица перемешались с представителями Аравии, Южной Америки и прибрежных островов. Как мера предосторожности, через пустыню не стали проводить никаких дорог или железнодорожных путей, чтобы заключенные не разбежались, без знания здешних мест и элементарных навыков выживания в пустыне, отходить далеко от тюрьмы считается опасным, страх перед смертью от солнечного удара, нехватки воды или укуса скорпиона – достаточно мощный стимулирующий фактор, сдерживающий заключенных. Нежелание заключенных бороться и готовность покориться своей жалкой судьбе пугает Сатина.

Прикрывая лицо от зноя и песка, он тупо смотрит вперед, верблюды перебирают ногами, вспахивая почти идеальное поле и утопая в вязкой почве. Первый день заключенные провели на ногах, безропотно следуя за вереницей верблюдов, сегодня им было позволено взобраться в седло и дальше передвигаться верхом. Угнетенный открывшейся панорамой, он понимает, что ни за что не отыщет обратной дороги, если только у него не отрастут крылья.

Как только за его спиной стихает грохот запираемых ворот, и он оказывается лицом к лицу с бескрайним морем песка и зноя, с пустыми руками, в одних лишь рейтузах и черной накидке, скрывающей от солнца, но не способной защитить от ночного холода, он видит высоко в небе птиц, это птицы – хищники, и он мечтает оказаться в их стае, выискивать в пустыне умирающих людей и животных, скорпионов, поддерживать свое существование, гордиться своими перьями и воровать лакомства из сумок навьюченных верблюдов, спокойно себе бредущих и не подозревающих о человеческих горестях. Быть хищником, пикировать с небес, забыться полетом – вот чего он хочет. Он представляет караван глазами птиц, знают ли они, что внизу есть человек, желающий присоединиться к ним? Они могут заклевать путников до смерти, и не пощадят ни заключенных, ни надзирателей, ни верблюдов, ни для кого не сделают исключения.