Камин-аут (СИ)
Камин-аут (СИ) читать книгу онлайн
Из Театральной академии возвращается младший сын Маю. Окружение старшего брата, его образ жизни и странное поведение вызывают у Маю опасения, что парень употребляет наркотики. В свою очередь Эваллё замечает, что с приездом брата его начинают преследовать кошмарные сны. Пешки в руках потусторонних сил, герои оказываются вовлечены в жестокую и неравную игру с неведомым противником. Удастся ли им одержать победу в этой борьбе? А, быть может, им выпадет шанс узнать нечто новое о самих себе?
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
– Она же ваша сестра! – неожиданно он срывается, с удовольствием выкрикивая такие знакомые и привычные слова, он наслаждается звуком собственного хрипучего голоса, какое это прекрасное чувство – говорить и быть услышанным, кричать во всю мощь легких! Горло режет наждачной бумагой, и Сатин давится. – Как вы можете так поступать с ней?!
К его святейшеству хирургу так обращаться непростительно, и Сатина бьют по губам. Он стискивает зубы, опасаясь за их сохранность; губы быстро покрываются кровью. Когда его отпускают, Сатин приваливается к раковине – его не трогают – и сплевывает кровь, проводит дрожащим языком по окровавленным зубам, предпоследний зуб с левого края нижней челюсти заметно шатается, должно быть, Сатин слишком сильно сдавил челюсти… сплёвывает зуб в раковину.
На всё надо смотреть намного проще, он отлепляется от раковины и оборачивается к девушке. Не считая женщин-надзирателей, последней девушкой, которую он видел, была Рабия, горячая, мокрая от пота и плачущая. Его никто не удерживал, ему было позволено пройтись по кабинету под светом электрических лампочек, кроме него и сестры с братом, в комнате динозавр и желторотый помощник хирурга.
Возможно, она – еврейка, – думает Сатин. Это очень странно, когда предлагают женщину, но они не на того напали, и он не купится на эту уловку, он слишком истощен, чтобы думать о женщинах, тем более думать о женщинах, когда его со вчерашнего дня ничем не кормили, и в желудке образовалась зияющая пустота, когда во рту привкус крови, и к горлу подкатывает тошнота, физическое удовольствие – это последнее, о чем он будет думать в этих стенах.
– Вы совсем обезумели?! Она ведь живой человек, не муляж, черт вас всех дери! Вы так просто…
Еврейка что-то говорит, и вот чудо, она обращается к нему, её губы складываются в какие-то слова, предложения, целые фразы, но даже по интонации он не может догадаться о смысле сказанного, одно он разобрал точно – она чертовски волнуется, обеспокоена, её дрожащий спокойный голос прямо-таки кричит во всю мощь о том, чего лучше не делать. О чем она говорит? Пытается казаться доброй, хочет успокоить его?
Хирург кидает к ногам Сатина плоскую картонную коробку. С высоты своего роста Холовора смотрит на эту подачку и сжимает руки в кулаки так, что ногти врезаются в кожу.
– Конечно, ты воспользуешься презервативом, это подстрахует нас, – сказал бы хирург, если бы обладал разумом, но Сатин видит перед собой лишь жестокого палача, у которого удалили все нервы, ненасытного кровопийцу, чудовище в костюме доктора.
– Что за хуйню ты мне паришь?! – заорал Холовора во всё горло, отступая на шаг назад.
Твои желания здесь никого не волнуют, твое мнение, кстати, тоже.
– Я не собираюсь этого делать! Ты меня слышишь?! Прочисть свои гнилые уши или читай по губам! Ты можешь зашить мне рот, как ты это любишь делать с теми, кто не может во время заткнуться! Ты можешь скормить меня своим свиньям! Но я не собираюсь прикасаться к этой женщине! Если тебе нужен я для анализов, почему не заставить меня подрочить, ёбаный в рот!?
Твои стратегии здесь не действуют, для них ты просто опасный белый.
– А что если я убью её?! Твою сестру? Или кто она тебе, любовница?! Что если я наплюю на подстраховку?! Я же убивал людей! Подумай о ней, приятно ей будет прикасаться?! К моей грязной коже! Или руки ты ей тоже свяжешь?! Она нахватается от меня блох и клещей!
Как не меняй стратегию…
– Да я чертов псих! – Сатин расхохотался и поддел носком картонную коробку. – Я могу и задушить её ненароком.
Замолчи, не выводи его из себя!
Еврейка выходит вперед, протягивает руку, ведет кончиками пальцев по его плечу, касается ладони и сжимает его гладкие здоровые пальцы.
Они всё подсчитали, и, пригласив Персиваля, они рассчитали всё на несколько ходов вперед, постепенно они хотят сломить его волю, они знают о каждом его шаге, он о них – ничего. И Персиваль теперь тоже находится в опасности, они уже знают, на что способен доктор, какими чудесами исцеления блещет, и когда он придет в следующий раз – его схватят. Из-за Сатина постоянно страдают люди, почему должна страдать и эта еврейка?
Она стоит на расстоянии полуметра и сжимает его ладонь. Отходит на пару шагов и снимает резинку, волосы рассыпаются по плечам, от них хорошо пахнет, натуральным запахом фруктов без примеси дешевой парфюмерии, без спиртосодержащих веществ, она благоухает. Волосы не достают до плеч, она расстегивает верхнюю пуговицу на своей рубашке, еще одну и еще.
Полная идиотка, – думает Сатин. – А они так вообще красавцы.
Они хотят подчинить заключенного его же желаниям, они не будут его заставлять, подгонять палками, кричать на него в приказном тоне, они даже не станут унижать, вынуждая опуститься до мастурбации на глазах у динозавров и желторотого помощника.
Девушка расстегивает последнюю пуговицу и вытаскивает полы рубашки из-за пояса, у Сатина сводит челюсти. Под рубашкой у неё нет никакой одежды, еврейка не возбуждена, она полностью расслабленна. Он пытается выкинуть из головы образ её пухлой груди с большими мягкими сосками, её золотисто-коричневые веснушки, покрывающие эту грудь. Он прикусывает язык так, чтобы никто этого не видел, если он сможет отвлечься на боль, то забудет о сексапильности молодой еврейки. Глаза начинают слезиться, в них попадает свет лампы, и Сатин жмурится, но не годится играть в прятки с собственными страхами, избитые губы пощипывает. Боль не помогает отвлечься, когда девушка расстегивает замок и вытаскивает ремень из своих брюк. Он чувствует, как в паху всё стягивает, на глаза наворачиваются слезы. Расстегивает ширинку, на ней белые эластичные трусы в обтяжку, сквозь которые просвечивает бритый лобок; Сатин переводит взгляд на её подбородок и большие губы с приподнятыми от рождения уголками, такая нежная кожа… губы расслабленны, она дышит через нос, и маленькие круглые ноздри расширяются при каждом вздохе, наверняка, она вдыхает его запах, и Сатину становится от этого неловко. Хирург кивает ему. Какой странный у ненависти вкус…
Замечая, что Сатин равнодушен, хирург подходит к своей сестре и начинает быстро раздеваться. Холовора понимает, что его сейчас стошнит, вместе с тем желудок сводит, и мошонка поджимается, его глаза расширяются, он знает, что не может помешать этому, всё обещает быть еще более унизительным, хирург – настоящий садист, он готов на любую мерзость, лишь бы добиться от заключенного желаемого. Голова наливается тяжестью. В конце концов, какую бы роль он ни играл в этом театре абсурда, как бы ни сдерживался, чтобы ни говорил, он всего лишь человек со слабостями мужчины. Хирург успел только пояс расстегнуть, а кровь уже забурлила. Руки так и чешутся, просунуть их под одежду и начать ласкать себя, почувствовать, как пульсирует кровь, но вместо этого Сатин падает на пол, в уголках рта выступает слюна, губы окрашиваются кровью. Ему удалось побороть зверское желание, но для этого ему пришлось собственный язык прикусить зубами до крови. К нему бросаются динозавры, не давая ему продолжить пытку, они разжимают его челюсти, пытаясь вставить между зубов перетянутое как жгут полотенце.
По телу проходят судороги, он задыхается от боли, но он добился своего, он выиграл этот раунд, ничтожная победа, но она придает ему сил.
Перед ним отпирают дверь и вталкивают внутрь. Шлепанцы назойливо стучат о пятки, когда стихают прочие звуки, остается лишь этот перестук. Первое, что он видит, оказавшись в камере, – лица, множество лиц, худых с выпирающими скулами и плохой кожей, полнощеких с отвисшими складками и прыщами; заключенные смотрят на него, он – на них. Да, его отпустили, его даже перевели в другую камеру, в другую секцию этой ужасной тюрьмы, и какое-то ничтожное мгновение его душа ликует, двойник рад за него и смеется в его голове…
Большинство парней бритые наголо, так же, как и он, но у некоторых заключенных – длинные сальные лохмы, они чешут свои черепа, перебирают редкие волосы, многие облысели только на затылке и на висках. Кто-то заросший щетиной, кто-то гладко выбрит. От них исходит сильный неприятный запах человеческих выделений. Сатин прижимается спиной к двери, пожалуй, слишком много впечатлений за один день для него приготовила судьба. Они молчат, глядя на нового заключенного во все глаза: мутные, с бельмом, со слизью. Через минуту возвращается охранник и выдает ему металлическую миску с ложкой, зубную щетку и вафельное полотенце, надзиратель указывает на свободную койку, на которой громоздится прокисший матрас, подушка в потовых подтеках и набор сложенного постельного белья. Первые минуты три все таращатся на новенького, потом возвращаются к своим делам. Охранник не торопится запирать дверь и в итоге оставляет её открытой. В камере, как и в предыдущей, нет ни одного окна, но из коридора просачивается воздух, и дышать становится легче. Другие заключенные изредка бросают на него заинтересованные взгляды, но подойти не решаются. У многих кожа, буйно заросшая волосами, мясистые ноги и внушительные мускулы, татуировки, у кого-то – кожа да кости, желтые мешки с костями, гнилые зубы или вообще нет зубов, жидкая растительность на голове. Он проводит рукой по пятнистому матрасу с застарелыми отпечатками спермы и крови, темной коркой приставшей к волокнам ткани, садится у холодной батареи и обхватывает колено рукой. Ему не поясняют, зачем его перевели сюда, может, он исчерпал терпение хирурга… или для него готовят что-то особенное. Он смотрит на безымянный палец на левой руке, кольцо отобрали в самый первый день, хватает вафельное полотенце и выдергивает первую пару ниток, начинает их скручивать между собой.