Камин-аут (СИ)

– Я не уйду далеко, даже если тебя будут варить живьем. Мне просто некуда от тебя деться, – равномерно накладывает мазь. Персиваль с легким недоумением опускает взгляд на миску с водой, которую приносят заключенному каждое утро после пробуждения, на дне – сгустки глины, свернувшиеся в мягкие набухшие камни.

– Когда я открою глаза – ты исчезнешь?

Пальцы втирают мазь в кожу, сначала на ногах, потом на руках.

– Да, исчезну. – Персиваль приподнимает его подбородок, осматривает шею, плечи, скулы. Он представляет, какое впечатление оказывает на окружающих его угасающий вид. – Подействует через некоторое время, – говорит воодушевленным тоном доктор, но он-то, Сатин, видит, как кривятся уголки тонкогубого рта, на секунду лоб прореживает досадная морщина, Персиваль не может без содрогания смотреть на своего пациента. Ласкает добросердечным взглядом. – Ты даришь нам надежду, тебя обтесывает жизнь, делая острее, ты просто не имеешь права идти на дно.

Не понимает. Ни черта не понимает!

– Сатин, мы благодарим тебя за то, что вернул нам Янке. Без твоей поддержки и веры в его значимость, Янке не справился бы, он уже выкидывал что-то подобное и раньше, его поведение раздражало нас, он не мог стерпеть, что его заперли в человеческом теле и пригвоздили к земле законом притяжения, в отместку он устроил бойню, а твоя бабушка просто попалась ему на глаза, она оказалась в неудачном месте… стала ненужным свидетелем. Он не убил её, но она тоже пострадала в ходе той бойни. Скоро Янке не станет, его место займет оракул. И он будет зол на тех, кто отнял его великолепие. Оракулы создавались Первоисточником с единственной целью – нести в мир свет, сеять вокруг любовь и красоту, но с появлением фатумов, задуманных, чтобы внимать величественному сиянию своих повелителей – оракулов, появились и первые вероотступники, братоубийцы, слабый и жалкий народец, грешный по своей природе, нарушение порядка на Земле-для-жизни повлекло к созданию мощного диктата, способного взять под контроль всё это безобразие. Реорганизованные новой политикой новоиспеченные властители не могли вынести диктата, по своей воли нисходили на человеческую Землю, где погружались в безумие, предавались отчаянию, выдавали себя за обычных людей, но не могли обрести долгожданного покоя, развязывали войны, рушили цивилизации, стравливали человеческих королей и диктаторов. Янке захочет отомстить за свое унижение… когда всё вспомнит, он покарает своих врагов, и он имеет на это полное право, его власть может быть безгранична, если он поглотит силу другого оракула – ему не будет равных. Удел Будды – погружение в бесконечность, удел Янке – злость и гнев. Наш повелитель… несколько импульсивен для своего звания, – с теплотой в голосе усмехается Персиваль, точно от удовольствия, прикрывая глаза. Доктор втирает мазь в его тело. – Это обычная сыворотка с моей планеты, я добавил туда крахмал, конечно, без моих рук, она бесполезна, но хоть отвлечет внимание наблюдающий за нами надзирателей. Я делал так, когда тебе было пять, и ты не мог заснуть, я не мог попасться на глаза твоей бабушке и создавал иллюзию. Пока я не могу сделать для тебя ничего больше. Я знаю, ты хотел бы спросить о своей семье, но тебе трудно об этом говорить. Здесь нет того, что необходимо твоему организму. Я всегда знал, что наш план провалится, стоит тебе выбрать неверный путь. Твое пребывание здесь – лишнее доказательство моей легкомысленности.

Он не понимает странных речей Персиваля, не помнит того, что должен помнить. По коже разливается поток покалывающего тепла, заряжая отмирающие клетки энергией.

– Твоё желание поглотить мою энергию вполне обоснованно характером твоей природы.

О чем он говорит? Ни слова не понятно.

Дверь трясет и шатает под напором ударов.

О чем ты только думаешь?! Они все одинаковые! Что этот твой доктор, что тюремный врач! Они действуют заодно. Подумай немножко, этот человек мертв, разве можно верить словам мертвеца? Ты, верно, сошел с ума! Сатин, где твой здравый смысл?! Кому ты больше веришь ему или себе?! Он бросил тебя, а теперь ты ему снова понадобился зачем-то, он вертит тобой, как ему вздумается! Он пытается манипулировать тобой!

– Нет, это не так, – если он сможет доказать двойнику, то есть себе, что Персиваля незачем бояться, потому что доктор Михаил Персиваль мертв… или что доктор не пытается сделать из него марионетку, если доказать это, то вполне возможно двойник признает поражение и замолчит в его голове. Сатин вскакивает на ноги, его пальцы тянутся к горлу Персиваля; в камеру влетают трое динозавров с дубинками и наручниками.

Мне жаль, что ты так воспринимаешь мои слова… Ведь я – это ты, ты губишь сам себя, и мне больно на это смотреть, потому что я люблю тебя, свою непутевую половину, такого заносчивого ублюдка, как ты. Ты так одинок, Сатин. Я жалею, что не родился в одно время с тобой, я мог бы быть рядом с тобой, я бы разделил с тобой эту боль.

– Вот и отлично! Отлично, что не родился вместе со мной! Я как-то жил всё это время, и заметь, тебя-то со мной не было!

Персиваль смотрит на него, зажимая горло, во взгляде – изумление. Сатин поднимает к своим глазам дрожащие ладони и видит кровь на почерневших от грязи неровных ногтях. От сумасшедшего потока энергии, бурлящего во всем теле, становится больно дышать, глаза застилает полоса огня, белки словно начинают плавиться в обожженных глазницах, задыхаясь, он не может уместить в легких такое количество кислорода. Если он взмахнет руками, его снесет потоком воздушного течения. Его хватают сзади, кто-то вытягивает его руки вперед, плетка опускается на запястья, превращая их в лиловый синяк, дробит суставы и ломает пальцы. Нет, ничего страшного, с Персивалем всё в порядке, Сатин просто поцарапал кожу на шее. Сатин нагибается вперед, его не отпускают, склоняется к рукам. Секут по ладоням, по пальцам. Боль – это не самое страшное, боль – это проходящее.

*

Он снова пришел на место съемок.

От Персиваля еще не поступало звонка, но как только ему удастся раздобыть паспорт, визу и все необходимые документы, он сразу же вернется. Михаил оставил денег, ключ от гостиничного номера и карту города. При всем своем желании побыть наедине с собой, Сатин довольно скоро осознал, насколько тяготит такое одиночество. В нынешней ситуации он не мог ничего поделать, и ему оставалось только ждать. Он хотел увидеть своих близких, но к домашнему телефону никто не подходил, на номера мобильных детей он не мог дозвониться, не мог пробиться сквозь стену непрерывных гудков и треска. Естественно, Персиваль оставил ему телефон, но какой в этом прок… Он не помнил номера участников своей группы. Людей, с которыми он общался, его проблемы не касались – никого не осталось, с кем можно было бы поговорить, и он ждал. Мобильник Тахоми находился вне зоны досягаемости. Сколько они потеряли времени, никто не в силах восполнить им этот недостаток. Вероятно, они уже и не надеются на его чудесное возвращение. Их разделяло время, Сатин хотел бы, чтобы для своей семьи он оставался в том далеком декабре, и они вспоминали его таким, каким он был тогда. Он не хотел думать о том, что могло произойти что-то плохое, предпочитал не играть в догадки. Всё произошедшее казалось несущественным.

Сатин не представлял, какую реакцию может вызвать его появление у Тео, и не счел необходимым приготовить речь на случай, если у них всё же состоится разговор. Подойти и поздороваться казалось одновременно предельно простым и невероятно сложным. Он доверится интуиции, и если что-то пойдет не так, он просто развернется и уйдет. Проснувшись сегодня утром, он долго лежал и думал об этом китайце. Больше, чем необходимость появиться перед старым другом, Сатина пугала вероятность того, что Тео может не оказаться на месте. Тео может просто не быть на рабочем месте. В полусне Сатин еще цеплялся за эту возможность, растягивая её и доводя до абсурда.