Камин-аут (СИ)

– Мы познакомились в твоих снах, Сатин, – Янке нащупал в кармане револьвер. – Это было, когда на землю спустился оракул и развязал войну, за что был жестоко наказан. Да будет так.

========== Глава V. Оловянные солдатики ==========

Талантом одарённый,

Восторгом, красотой,

Он, в женщину влюблённый,

Любуется собой.

Небесным ореолом

Очерчен его мир —

Дам очарует словом,

Но кратким будет пир.

Сам может соблазниться

И может соблазнить,

Безумно вдруг влюбиться,

А завтра позабыть.

Он дамский обожатель,

Способный сердцеед,

Стратег и описатель

Безудержных побед.

С годами блажь проходит,

Но страсть в нём не умрёт:

Он пташечку находит,

С которой и поёт.

(Зодиакальный гороскоп)

На землю бесшумно ложится снег, мягкие белые хлопья, липнут к волосам, постепенно превращаясь в сверкающие кристаллы воды; карниз увешан рождественскими огоньками, если прищурить глаза, свет от разноцветных гирлянд расплывется и превратится в размытые яркие пятна. Дома дожидается молоденькая сосенка, наряженная ёлочными игрушками, с отпечатками пальцев на пыльных стеклянных боках, в большом зале и там, за окнами, тоже падает снег, разбрызгивают неравномерный свет рождественские огни, отражаясь пестрыми кляксами в заиндевелом ледке. В каждом дворе на лужайке – своя ледяная горка, стайки взъерепененных ребятишек играют в снежки и лепят фигуры; снег заваливает черепичную крышу пожилой четы, устилает лесок, что за катком, припорашивает их задний двор, вот уже который год, рисует на стеклах одни и те же узоры, и смотреть на это не надоедает. Не надоест никогда. Ни для кого не делает исключений. Крыльцо занесет, а ступеньки обледенеют и покроются крошащейся корочкой, которую придется дробить лопатой. Независимо от статуса, национальности или, быть может, настроения, новый год наступит для каждого, и здесь не играет никакой роли цвет кожи или политические убеждения. Их дом через дорогу, стоит обернуться – и виден свет в окнах, и незапертые двери дожидаются их, но никто не торопится. Из «Шоколадницы Келле» выходят семейные пары, дети прихлебывают горячий шоколад, заплетаясь ногами на разметенной дороге, спотыкаясь на ходу, путаясь в длинных громоздких одеждах, веселые лица, от шоколада поднимается пар, родители подгоняют своих нерасторопных любимцев. Когда входная дверь приоткрывается, лужайку наводняет гомон возбужденных голосов, над входом звякает задрипанный колокольчик, шуршит колючая мишура. Эфемерные огни пляшут по снегу, приукрашивая его посредственную бледность, проносясь зеленым, голубым, розовым и пурпурным призраком. Дети не хотят идти домой, они хотят играть на улице до самого утра, они слишком бодры, чтобы ложиться спать. Изредка над сугробами проносится ветер, ероша снег и заталкивая дыхание обратно в горло, покалывая кожу. Студенты набиваются в шоколадную лавку; дети радостно визжат и хохочут, приятно смотреть на их розовощекие лица, светящиеся маленькими детскими радостями, когда каждая такая радость кажется самой главной, самой счастливой; занесенный снегом парень ждет свою подружку у белоснежного «Харлея», пьёт шоколад с бренди, дымит табаком и поглядывает в их сторону, на свежем морозном воздухе напиток особенно пахуч, и теплый запах щекочет ноздри.

– Тебе никогда не хотелось открыть шоколадную лавку, чтобы под новый год у нас собирались большие компании? – оглядываясь, Тахоми проходит мимо него и бросается бежать. – Совсем как у этих Келле, – её обкорнанные волосы покрыты снегом, полы пальто трепыхаются от быстрого бега, и она восторженно смеется. Догоняет Эваллё и под руки затаскивает на ледяную горку. Оборачивается на него: у японки светлая лоснящаяся кожа, тяжелые лавандовые веки надежно укрыты длинной лохматой челкой.

Фрэя подходит к нему и мычит, улыбается, заметив, как он опускает на неё взгляд, снова мычит. Папина дочка.

И маменькин сынок. Маю снова сидит один и дуется. Вопрошающее выражение на хорошеньком круглом личике, пожалуй, чересчур сосредоточенном, требовательный взгляд и плотно сжатые посиневшие от мороза губы.

– М-м-м… – девочка утыкается носом ему в живот и смеется. Он выворачивает её капюшон наизнанку и вытряхивает оттуда снег. Крошечного ростика девочка приподнимается на мысочки, чтобы казаться чуть выше, старая уловка, он приседает около неё и поправляет детский вязаный шарф с вышивкой. – Мы будем гулять до рассвета? Я не хочу домой, я буду играть с тобой, пока руки не отвалятся, – говорит она ему и улыбается. – Тебе ведь не надо завтра ехать на свою дурацкую работу?

– Где ты так говорить научилась? Пока руки не отвалятся… – передразнивает он, подергивая плечами. – Дурацкую…

Девочка закатывает темно-карие глаза и вздыхает:

– От бабушки, – сообщает ребенок. Она не может устоять перед соблазном заявить ему что-нибудь, что могло бы скомпрометировать бабушку.

– Понятно.

Рабия с бабушкой дома, и Маю не с кем играть. Его тщедушный ловкий брат съезжает лицом в сугроб и хохочет.

– Ты ведь понимаешь, что тогда мне придется взять работу на дом, а ты будешь елозить рядом.

– Буду. Обещаю, – девочка кутается в мягкий шарф, зарываясь в теплую вязку острым подбородком.

– Я не смогу сосредоточиться, когда рядом кто-то крутится как юла.

– Сатин, это же новый год, не сердись на меня, – из покусанных губ вырывается писк. – Не сердись, я же вела себя хорошо. Ты так и сказал, что если я буду вести себя хорошо, ты никуда не уедешь. Зачем тогда так говорить, если ты все равно недоволен мной? Ты всегда мной недоволен! – малышка хмурится.

– Всегда? Разве всегда?

– И ты сердишься, когда я мешаю тебе заниматься. И то тебе не сделай и это не скажи! – горячий пар замирает перед его лицом и рассеивается, еще до того как она успевает договорить. Между её бровками пролегает напряженная морщинка.

– Но ты же знаешь, что сержусь я только для вида, на самом деле на такого… замерзшего и… – надвигает шапку ей на лоб, придавая своему тону полушутливую интонацию, – маленького человечка невозможно сердиться. – Пойдем-ка, – он встает с колен и берет Фрэю за руку, её ладошка мокрая от снега, приходится остановиться и надеть ей на руки перчатки. Маю внимательно наблюдает за ними.

Каждый пальчик в своё отделение.

– Они холодные, – жалуется девочка. – И сырые.

– Уверен, ты еще захочешь поиграть в снежки, так перчатки уж точно намокнут. Тогда какая разница мокрые они сейчас или потом? – прищуривает глаза: на лицо Фрэи опускаются снежинки, тают на коже. – Но эта «аляска» никуда не годится, надо подыскать тебе шкурку подлиней.

К Маю подходит Велескан и говорит мальчику, что его отец не может разорваться на три части и играть со всеми одновременно. Мальчик непреклонен, он не смотрит на Сатина, отвлекается на звук открываемой двери, потом без особо желания возвращает взгляд на Велескана. Светлые волосы заиндевели, Велескан поправляет шапочку на голове Маю. Фрэя показывает брату язык. Её коротенькие ножки проваливаются в сугробах, подошвы оскальзываются на примороженной корочке. Невозможно смотреть на её жалкие попытки сохранить равновесие. Два быстрых шага и он берет девочку на руки, она цепляется за его воротник. За стеной снега мало что удается разглядеть, но здесь не чувствуется холод, с ребенком на руках удивительно тепло.

Стараясь не поскользнуться на протоптанной дорожке, медленно приближается к Велескану, его каштановые волосы выбились из-под шапки и пристали к обмороженным щекам, карие глаза раздосадовано округляются.

Маю хочет, чтобы ему уделяли больше внимания, чтобы рядом с ним постоянно кто-то был, он не может долго оставаться в одиночестве, посиделки с книжкой или хитроумный конструктор точно не про него. Сущее наказание с этим ребенком.