Камин-аут (СИ)

– Наш парень тебе не по зубам, – поддевает Велескана японка, наскакивая откуда-то сзади. Маю не может скрыть ехидной улыбки.

– Фрэя, не водись с ними, ага, – Тахоми толкает его в спину и взъерошивает волосы. – Они грубые и заносчивые, как это так, девочка целыми днями общается только со взрослыми мужиками!

Он оборачивается и смахивает с головы девчонки шапку-ушанку. Крепче прижимает к груди Фрэю, быстро отступает, не давая Тахоми дотянуться до себя, японка ругается, но не потому что она зла.

Девочка раскачивает ногами и смотрит ему через плечо, что же такого интересного она там видит?.. Снова дрыгает ногами. Эваллё бежит наперегонки со снегом и проезжается по льду. Тахоми швыряет в Велескана снежок, Фрэя хихикает, обнимает его за шею и вздыхает. На капюшоне – её волосы, она не надевает капюшон, потому что так может испортить прическу. Он подходит к Маю и Велескану, приминая подошвами только что выпавший снег.

– Давай сыграем в нашу любимую игру, – предлагает он капризному ребенку.

– В какую? – сопит обиженный.

– В эту игру будут играть все. Чем больше участников, тем интереснее выйдет игра, – эти слова сказаны ради мальчика, нет, не для него, а только для того, чтобы загладить свою вину. Пускай не принимает всерьез. Маю всего лишь ребенок, что он понимает?.. – думает Сатин.

– В прятки! – догадывается Фрэя прежде, чем он успевает ответить. – Да! Давайте поиграем в прятки!

– Только при условии, что никто не будет выбегать на дорогу… Я буду водой и считаю до двадцати. Кто лучше всех спрячется – тот и победитель, но если я найду всех, то победил я.

Фрэя спрыгивает на землю и смеется:

– Меня ты ни за что не найдешь! – самодовольно обещает она, запрокидывая голову,

чтобы встретить его скептический взгляд, поправляет шапку и смахивает с волос примерзшие льдинки. Причмокивает губами, оборачиваясь к брату, её тепленькая ручка в мокрой перчатке выскальзывает из ладони Сатина. Девочка важничает, все равно, что служаночка из деревенской глуши в столичном театре, со своим бесхитростным детским личиком и простоватыми манерами.

Мальчик поднимается на ноги, неуклюже путается в своих коротких ногах и толстых штанинах и лепит в ладонях снежок, заводя руку себе за голову, целится в воду.

Сатин уворачивается и смеется, подхватывает горсть липкого снега.

– Один… – кидает в мальчика снежком. – Два…

Фрэя оборачивается на него, почему-то она не торопится.

– Три. Давай беги, Фрэя, и спрячься хорошенько, чтобы я не смог тебя найти! Четыре…

Цель пряток, чтобы тебя никто не нашел, если ты попался – то сразу вылетаешь из игры, поэтому ты не можешь позволить, чтобы тебя нашли.

– Беги, принцесса, пока не сыскался отважный рыцарь, готовый прийти на выручку её высочеству, – отсалютовав, поторапливает он зазевавшуюся девочку.

– Сатин, ну какой еще рыцарь?! – сурово кричит девчушка. – В каком веке ты живешь?!

– Сатин имеет в виду, что когда ты вырастишь, он возьмет тебя в жены, – доносится бархатистый голосок Эваллё, щуплый худощавый мальчик выразительно округляет темные глаза и уворачивается от его хватки.

На этот раз снежок попадает в цель – Сатин стряхивает снег с волос и оборачивается, ища виновника. Тахоми всё еще смеется, щурит глаза, ей в лицо летит ответный снежок. Эта девчонка – тот самый человек, к которому он приходит за советом. Она взбирается на горку и, удерживаясь на ногах, съезжает вниз, дразнится. Велескан кидается в него снегом, крутит пальцем у виска и показывает язык. Вдвоем с Тахоми они хотят спровоцировать его, хотят, чтобы он погнался за ними, но он не может себе этого позволить. Это всего лишь детская игра, но у каждого участника здесь свои правила, кому-то прятаться, кому-то – искать. Велескан надевает лыжные очки, они поскрипывают в его пальцах, показывает большой палец и стряхивает волосы с лица.

– В следующий раз я буду водой, – говорит Тахоми. Японка разворачивается в сторону «шоколадницы», убегает. Сатин закрывает глаза и считает. Скоро все звуки стихают, только изредка хлопает дверь, и слышатся приглушенные голоса. Тихо-тихо падает снег, накрапывая по одежде. Он различает еле-уловимый звук, когда снежинки опускаются на кожу. Не подсматривает, потому что хочет быть честным.

Звенит колокольчик, неподалеку смеется ребенок, сквозь плотный запах снега пробивается аромат шоколада, миндаля, мускатного ореха, обжаренных фисташек. Яркие насыщенные запахи, которые перекрывают вечерний снегопад. Он открывает глаза и идет искать.

– Кто не спрятался – я не виноват, – говорит Сатин.

Пустая горка, на катке – незнакомые дети; снова открывается входная дверь: люди с подарочными коробками; закрывается с мягким щелчком. Он пытается вспомнить, просил ли их не выбегать на дорогу, обходит площадку, заглядывает за дом. Не может вспомнить. Во второй раз обходит площадку, огибает каток, заглядывает в магазин, всматривается в каждое лицо, ища отголосок узнавания. Из-за снега не различает собственных шагов. Знает, что дети где-то рядом, просто они очень хорошо спрятались, как он сам им велел. Ступни проваливаются по щиколотку в вязких сугробах. Его преследуют запахи еды, свежего морозного воздуха и снега. Он отчетливо помнит лицо Велескана, Вел тоже спрятался. Тахоми не могла далеко уйти. Их надо найти, всех их, ради того тепла, которое даруют их улыбки и смех, розовые щечки детей и нежная кожа. Идет по льду, хватаясь за фонарные столбы. Пробирается через сугробы, скатывается вниз, по обеим сторонам мелькают деревья, и вот он снова на льду, но столбов здесь нет – не за что держаться, – опускается на колени, упирается ладонями в заледеневшую поверхность. Его дети – хитрецы, он знает, где они спрятались. Он смотрит вниз, разгребает снег. Они спрятались подо льдом, он точно это знает. Руки продолжают работать, длинные пальцы – разгребать снег. Где-то там, глубоко под водой, укрытые льдом и снегом, они спрятались от него. Замороженные губы складываются в улыбку. Он стягивает правую перчатку и сжимает ладонь в кулак. Осталось разбить лед, и он найдет их. Здесь нет Рабии и бабушки, они дома в тепле, готовятся к Рождеству. Кулак врезается в толщу льда.

Вода – идеальный проводник между мирами. Сатин знает, что они там. Снег продолжает падать на лед, вновь засыпая поверхность. Его отвлекает трубный звук. Мужчина поворачивает голову на звук. Заносит кулак надо льдом, но его отвлекают, он не может сконцентрироваться на своем спецзадании. Бьет сильнее, старается проломить твердый лед. Мимо проходят дети с санками, они не смотрят на него, потому что так и надо, он должен сам найти, без чьей-либо помощи. Настойчиво трубит труба, Сатин отрывает руки от поверхности льда и зажимает уши, покрасневшие пальцы путаются в скользких влажных волосах; он не хочет слышать этот звук, протяжный, надрывный и дребезжащий, словно плач индианки. В конце каждой трели звук истончается и затихает. Но нет времени отвлекаться на ненавистный гонг, надо найти детей, иначе они задохнутся под водой. Он сосредотачивается на плотности льда, от перенапряжения левое веко начинает нервно подергиваться, мысли рассеиваются, его отвлекают, невыносимо тяжело сконцентрироваться на прилипшем ко льду снегу, на мутной ледяной корке, на оранжевом свете фонарей, на ноющих от холода руках. Собрать все мысли и воссоздать цепь, превратить силой мысли плотные молекулы в легкий газ. Трубная музыка нестерпима, она причиняет физически ощутимую боль, он пытается проломить лед, если сейчас же не прекратит – то почти наверняка сломает себе пару пальцев.

*

Медленно восходит багряное солнце, заливая высокие блеклые стены, внутреннюю площадь, рельсы, пустые вагоны без окон, огромные ворота, обитые жестью. В первых лучах рассветного солнца это место кажется призрачным, ненастоящим, точно декорации к кинофильму, пластиковый муляж.

Этот сон повторяется под новый год, но, глядя на царство обожженного солнцем голого камня, сложно предположить, будто сейчас декабрь, а где-то падает снег – с трудом воспроизводит в памяти влажность снега, шершавость льда… Во сне небо было черным, и шел снегопад, а еще была слепая уверенность, что он играет со своими детьми в прятки, он искал Тахоми и Велескана, воспроизводя черты их смутных лиц. Это был просто сон, и в то же время это было воспоминание, нечеткое, размытое, но то было единственное место, где он еще что-то чувствовал и помнил о внешнем мире, на самом деле о том, насколько велик мир за этими стенами. Взгляд замер на голой стене, по которой проползла рыжеватая сороконожка, извиваясь всем телом, она неуклюже шлёпнулась на пол. Обхватив голову руками, он долго лежал с закрытыми глазами, дожидаясь шагов за дверью и пытаясь не закричать. Нарушителей порядка здесь могут забить до полусмерти, но он не доставит им такого удовольствия, он не поддастся минутному порыву… Здесь он просто заключенный, здесь не сообщат семье о твоей смерти, не передадут соболезнования, ты просто кусок верблюжьего дерьма, и ты никому не нужен, ты давно мертв. Вопрос только в том, когда ты сам осознаешь это? Но он – нет, не может сомневаться в себе, не он ли твердил, что всё будет хорошо, и все будут счастливы? Он не может позволить себе умереть, даже если теперь ему суждено всю жизнь проталкиваться через сугробы в поисках несбывшихся надежд.