Камин-аут (СИ)

Они ели в молчании. Разжевывая стручковую фасоль и курятину, слишком медленно для своего урчащего желудка, снова вернулся в прошлое.

Рокуро держал в руках пакет с Хэппи Мил для взрослых. Он каждый месяц покупал себе Хэппи Мил. Мальчик вспомнил об ударнике, потому что подумал о еде и о своих друзьях, оставшихся в Нагасаки. После «полезного завтрака» парень обычно шел в тот же Макдоналдс и набирал кучу вредной жратвы.

Гитарист перебирал струны, пытаясь добиться от них понимания. Маю вспомнил необыкновенный нос Акихисы. Почему Тахоми не могла влюбиться в человека с таким носом? Почему именно в Проваду Саёри? На свете так мало людей? Но точно так же он сам мог найти себе кого-то другого… Кажется Саёри не против его ориентации, во всяком случае, старается не придавать этому особого значения, наверняка, осознав, что непутевого подростка уже не переделать. Так что же Маю помешало подыскать себе более подходящую кандидатуру?

Саёри что-то говорил Эваллё и Тахоми, указывая вглубь зала на только что вошедшего сумоиста, ведущего за руку молодую красивую японку.

Послышался треск. Рокуро расправился с крышкой коробочки с салатом.

– Селике… почему ты нам не рассказал, кто твоя тётя? Зачем надо было скрывать от своих друзей? – спросила тогда Танго, протягивая провод от микрофона к мальчику. – И то, что она известная мангака…

Акихиса отложил гитару и недовольно посмотрел на блондина:

– Ты обманул нас. А с друзьями, а в особенности со своей командой, так не поступают.

– Остынь, Аки-милый, – раздраженно прогудел Рокуро. – Мы только хотели узнать, почему ты сразу не сказал нам, что ты – Маю Холовора? А то я думал, что где-то видел твое лицо! Еще башку ломал, – парень расхохотался. – Ну, надо же так облажаться! А еще ведь твой брат приходил, ну такого вообще сложно забыть! И девчонку эту видели же… Селике и Элиозар… хорошо придумано, ничего не скажешь.

– Может, отложим? – с надеждой в голосе вопросил мальчик, указывая взглядом на микрофон в руке Танго.

– Еще неизвестно захотим ли мы с тобой продолжать дальше общаться! – вскрикнул Акихиса. – Ты нам врал всё время!

Девушка присела у ног Маю на порожек:

– Мы не хотели тебе сразу говорить, думали, что когда сможем подобрать нужные слова, тогда всё спокойно и обсудим. Я еще сначала удивилась, почему твоя тётя вдруг решила пригласить известных музыкантов, их-то уж точно все знают… Когда их увидела, я так была шокирована. Ведь Тахоми-сан их очень хорошо знала. Прости, Селике… то есть Маю, я и не предполагала, что у вас всё так сложно.

В пальцах ударника зашелестел целлофан с тофу. Рокуро протянул мальчику отрезанный ломоть. Тоска, смягченная привкусом тофу.

– Никогда не недооценивай своих друзей. Всегда ведь можно поговорить. Или это не тот случай? – солистка наклонилась к Маю, и он ощутил запах ежевичного блеска для губ. Ему вдруг захотелось узнать, правда ли, что косметологи добавляют в блеск для губ настоящий сок ягод или это только суррогат.

– Кажется, я забыл свой пиджак, – вспомнил Маю, неожиданно остро ощутив пропажу.

Стрельнув глазами в сторону блондина, Провада по-отечески оправил запонки:

– Где ты его оставил?

– В зале, на своем месте, – мальчик чувствовал себя полным дебилом.

Эваллё положил ложку.

– Нет, ты сиди, ешь, я сам схожу, – Саёри уже поднялся и переступил через деревянную скамью, опоясывавшую стол идеальным квадратом.

Сочный огурец захрустел на зубах.

– Посидите одни? Мне надо носик припудрить. – Тахоми потрепала Маю по волосам, мальчик едва не ткнулся носом в тарелку от проявлений её ласки.

– А можно меня не трогать, пока я ем?

– Тебе так идет этот галстук, – невинно улыбнулась японка. – В нем ты стал похож на молодого мужчину, а не так как обычно…

– Каваи-и-и [кавай (kawaii) – милый, славный; прелестный, хорошенький (япон.)], – пропел Эваллё и расхохотался: – Давно хотел это сказать.

Достав из сумочки косметичку, женщина осторожно выбралась из-за стола. За срок, меньший двух месяцев, её живот только слегка округлился, изящно выпирая под шелковым кимоно, когда она надевала в гостиничном номере свой бледно-оранжевый пояс оби.

Ну, разве не сама Фортуна им благоволит? Пускай, несколько минут, но это время их не будут тревожить косые взгляды Саёри и чрезмерная доброта Тахоми, в которой так некстати проснулись материнские инстинкты, она боится за них, переживает, ведь они в том возрасте, когда людей так и тянет попасть в неприятности.

– Ты уезжаешь? – несмотря на пробравший его зверский голодушник, Маю оторвался от своего горшочка, чтобы посмотреть на медленно жующие челюсти Эваллё, на бледные, не накрашенные губы.

– Не сейчас. Я ведь только совсем недавно поступил, они не хотят возлагать на первокурсника, да еще европейца, такую колоссальную ответственность.

Мальчик говорил убийственно серьезно, а старший брат улыбался.

– Ну, в таком случае ты ведь сможешь их очаровать?

– Поедешь со мной? – черные глаза тут же загорелись азартом. – Хоть несколько дней нас никто не будет тревожить, не считая мою команду, и взрослых, которые поедут с нами.

– Юморишь, Валенька? – Маю раздумывал, не спросить ли Эваллё напрямую о том, что произошло между ним и русским с одиннадцатого…

Плевать на Патрика! Еще ссориться с братом из-за этого принцульки! Не нужно, чтобы их отношения хоть что-то омрачало. Всё хорошо.

– Они знают о нас… моя группа… Они обо всем догадались. Да, похоже, дурацкая идея была пригласить их на день рождения нашей тетки.

– Ну ты лось, – Эваллё отодвинул от себя недоеденное набэ. – Маю, даже если бы они не были на дне рождении – ничего бы не изменилось. Наши соседи, твоя группа, Огнецвет, Янке – все вокруг знают о нас, – грустно улыбнувшись, кивнул на тянко: – Хочешь доесть?

– Всё хорошо, Эваллё. Мы всех победим, – Маю обошел стол и присел на скамью верхом.

Быстро, никто даже не заметит.

Губы брата оказались вымазаны бульоном со слегка острым вкусом соевого соуса; язык сладкий от приправы, зубы скользкие. Рот еще хранил теплый овощной привкус тянко. На этот раз Эваллё не касался его руками, приподнял лицо, подставив жадному поцелую, позволяя прикусывать свою верхнюю губу. Маю засасывал тонкие губы, целовал… Парень ухватился за скамейку и закрыл глаза. Ощущая внешнее напряжение, изменившуюся атмосферу зала, Маю раздраженно повел плечами, пытаясь отогнать это настырное тревожное ощущение.

Он легонько прижимался к тонким губам Эваллё своими.

Невинный, едва ощутимый поцелуй, мальчик хотел коснуться брата, зарыться в его волосы, нащупать под просвечивающей рубашкой твердые соски, провести тыльной стороной ладони по гладкому подбородку, хотел, чтобы Эваллё склонил свою голову, устраиваясь щекой на его ладони… Но не мог позволить себе испортить чистый поцелуй своими жирными пальцами в тянко.

Медленно Маю оторвался от брата, пытаясь зафиксировать его вкус в памяти. Неподалеку замерла потрясенная до глубины души Тахоми. В её карих глазах – непонимание, осуждение; губы сжаты в жесткую линию. Гости застыли, с недоумением глядя на парней. Кажется, весь мир уже знал, что на самом деле они братья, только лишь они немного отставали от этого мира. Грозился грянуть грандиозный скандал. Одной даже самой жалкой статейкой их могли уничтожить, уничтожить репутацию Тахоми, репутацию их семьи, оклеветать фамилию, запятнать позором обоих братьев.

Маю облизал свои губы, сглатывая пряный вкус Эваллё. Он ожидал, что брат укажет на него пальцем, обвинит в грязном домогательстве. Вместо страшных домыслов брат опустил ладонь ему на затылок и, притянув к себе, обнял.

– Я люблю тебя, – прошептал Эваллё, закрывая его от папарацци.

Спрятав лицо, Маю вдыхал запах одежды брата.

Подоспел Саёри, нелепо застыв на месте, словно персонаж абсурдного кино.

– Я люблю тебя, всё хорошо, – повторял брат тихо. – Всё хорошо.

Известная мангака Тахоми Холовора закрыла лицо руками. Саёри в бешенстве метнулся к «звездным детям», расталкивая газетчиков, обрадованных новой скандальной сенсацией, мимо агентов и спонсоров, сумоистов с их женами, мимо гостей. Лучшего места для разоблачения и придумать нельзя: легендарный нацу басё, собирающий все сливки общества…