Мой путь озарён рассветом (СИ)

— Показалось. Я в самом деле ещё под действием эфира, но отсюда нужно уходить.

— У нас больше нет воды, — напомнила ему я. — Нас ждёт долгий и тяжёлый путь, так что лучше…

— Отправляться немедленно. — Мой напарник поднялся на ноги. — Ты готова?

— Нет, — насмешливо ответила я. — Но разве это имеет значение?

Дорога назад стала настоящей пыткой. Несколько раз мне казалось, что я сейчас упаду и умру на месте, но рядом упорно продолжал идти Рейнер, которому было явно хуже, чем мне, а пока шёл он, я остановиться не могла. Несколько раз мне казалось, что мы заблудились, но потом я начинала узнавать виденные ранее ориентиры или то и дело попадающуюся нам на глаза Стену и успокаивалась.

— Скажи что-нибудь раздражающее, — попросил меня Ворон, когда мы преодолели около половины пути до Тороне.

— Хочешь отвлечься? — догадалась я, и он кивнул.

— Говори, что хочешь, а когда войдём за Стены, оба об этом забудем.

— Договорились.

Пересохшая глотка не хотела болтать, но так в самом деле было проще отвлечься. Оставалось только придумать, что бы такого сказать, такого, чтобы не пришлось жалеть потом. Я искала отвлечённую тему для разговора, не сильно затрагивающая нас обоих, но способная увлечь и отвлечь, и нашла там, где совсем не хотела искать.

— В одной сказочной вселенной жил Кит.

Рейнер кинул на меня непонимающий взгляд, и я махнула на него рукой.

— Этот Кит был непростым, потому что жил он не в воде, а в небе. Он летал вокруг звёзд в пространстве между миров, он видел, как они рождаются и умирают, и грустил в своём одиночестве. И однажды Кит решился на то, на что никогда не решался ранее: он подлетел к одному из миров так близко, что смог разглядеть его в деталях: моря и горы, леса и поля, зверей, птиц и суетящихся людей. Кит завидовал им. Огромный, одинокий и вечный, он не мог познать простых радостей жизни. Желая хотя бы коснуться чужого счастья, Кит подплыл к выбранному им миру совсем близко, и тогда случилось ужасное. Вихри ветра из-под его плавников раскидывали целые города, его тень лишала света целые страны. Кит не мог попробовать чужое счастье на вкус, он желал всем добра и хорошей жизни, но нёс только разрушение и смерть.

Загрустив, Кит спрятался в мире духов, чтобы наблюдать за людьми оттуда, где он больше не мог ничего сломать, так и оставшись одиноким. Надеясь на то, что однажды хоть кто-нибудь сможет разделить одиночество с ним, он стал наделять людей своей силой, такой же удивительной, прекрасной, но разрушительной, как он сам. Но человеческий разум оказался слишком маленьким, чтобы в полной мере принять дар. Люди так ничего и не поняли, а Кит так и остался одинок. Конец.

Некоторое время мы шли молча.

— Так вот, какие твои сказки, — почти насмешливо проговорил наконец Рейнер. — В самом деле раздражает. А те, кому приходилось слушать подобное перед смертью, должно быть, здорово пугались.

— Мне не пришлось рассказывать много сказок жертвам. На самом деле я решила завязать с этим, но, похоже, я тоже ещё не вполне отошла от эфира.

Ворон странно покосился в мою сторону.

— Зачем?

— Потому что… — Потому что решила, что сказки — это слишком глупо и несерьёзно для меня, потому что хотела оборвать все возможные связи с воспоминаниями о посохе, Питере и былой Валмиранской Ведьме. Потому что пыталась убежать. Рейнер был прав. Спрятанное под маской гнило во мне, а срывать маску было никак нельзя. Я загнала саму себя в ловушку и не могла найти из неё выхода. — Не хочу больше быть шутом.

Я не хотела этого говорить. Не хотела делиться с кем-либо, а особенно с Рейнером, своими переживаниями и проблемами, но слова были сказаны.

— У тебя есть знакомые из южного союза? — спросил меня напарник, явно намереваясь привести что-то из обычаев южан как контраргумент.

— Судя по всему, у нас с тобой общие знакомые. Мне тоже приходилось плавать на Монике.

Ворон кивнул и немного помолчал.

— Это интересно, — выдал он наконец. — Ты знаешь, где они сейчас?

— В Белом Лисе, там же, где мой клан.

— Клан. — В голосе Рейнера мне послышалось презрение. — Раски живут кланами.

— Тебя что-то не устраивает?

— Да, но это тебя не касается.

Он замолчал, и на этом разговор подошёл к концу.

В Тороне мы доползли к вечеру, и мне казалось, что утром я просто не найду в себе сил двигаться дальше. К счастью, эти опасения оказались напрасными. На следующий день мы уже садились в поезд по купленным Рейнером билетам, и я начала готовиться к ещё нескорому, но уже неприятному разговору с Маттиасом.

О том, что что-то не так, я догадалась непростительно поздно, лишь когда на следующий день за окнами показались подозрительно знакомые пейзажи.

— Куда мы едем? — с подозрением спросила я, мысленно обещая себе больше никогда не доверять другим покупку билетов и вообще ничего из того, что я могу сделать сама, и Рейнер ответил:

— Я взял билеты до Лаона.

— Зачем?

— Тебе явно нехорошо, я отвезу тебя домой и переговорю с Маттиасом сам.

Мне казалось, что понимание между нами уже было достигнуто, но вот Ворон уже выпроваживает меня домой, словно малое дитя. Я здорово разозлилась, но, подумав немного, поняла, что в этом и скрывается главная странность происходящего. Забота и покровительство — не то, чего можно было ждать от Рейнера.

— Почему ты едешь со мной?

— Мне понравилось с тобой работать, хочу убедиться, что ты доберёшься до дома благополучно.

— И что может случиться со мной в поезде?

Он не ответил, а я лишь крепче убедилась: Ворон врёт. Что-то было не так, и узнать, что именно, можно было лишь одним способом: усыпить бдительность моего нового напарника.

— Хорошо, тебе повезло, — проговорила я и, поймав вопросительный взгляд чёрных глаз, пояснила: — Я тоже не против продолжать работать с тобой вместе.

— Не влюбись. — Рейнер не выглядел польщённым или хотя бы довольным, но его слова не могли быть ничем, кроме как попыткой пошутить, и я ответила ему тем же:

— Не волнуйся. Мне не нравится твой нос.

Меня осенило, только когда мы выходили из поезда. Должно быть потому, что большую часть дороги я продремала, прижавшись лбом к стене и вслушиваясь в едва заметное покачивание поезда. Морено. Морено контрабандой провёз эфир в Валмирану, совсем немного, маленький мешочек, который поместился в его карман. Но был ли этот эфир в самом деле всем? Едва ли бывший южный принц и его команда сознались бы, что устроили заначку в шиикарском лагере.

С другой стороны, по словам Рии, Рейнер сразу увёл Морено за Стены, в то время как Моника осталась в море, не решаясь приближаться к другим кораблям южного союза. Возможности спрятать эфир у них не было, но это только если поверить в то, что Рия ничего не утаила от меня, а южане ничего не утаили от Рии. Глядя на Рейнера теперь, я не могла перестать думать о том, что он что-то знает, что-то такое, что даёт ему повод подозревать Морено. Именно потому Ворон отправился в Белый Лис, использовав меня как предлог, чтобы попасть в город, не привлекая лишнего внимания.

Я не стала задавать вопросы или делиться с напарником своими домыслами, потому что понимала: Морено он не пощадит. Ни ради Аделинды, ни, тем более, ради Рии. Хоберин Высокий как смог замял ту историю с эфиром, но теперь одного слова Рейнера было достаточно, чтобы разрушить судьбы всех бывших контрабандистов и судьбу моей подруги заодно. И всё-таки чутьё подсказывало мне, что даже если Морено не виновен, он мог что-то знать. И чтобы спасти их всех — не ради них самих, ради Рии, — мне нужно было добраться до главы контрабандистов раньше, чем это сделает Ворон.

В Лаоне нам удалось нанять водителя, и я затаилась на своём месте, притворяясь дремлющей. Я не знала, удалось ли мне обмануть Рейнера, но за время пути я смогла составить вполне приемлемый план. Едва только переступив ворота города, я зевнула, про себя отмечая, что зевок оказался вполне искренним. Я чувствовала себя безмерно уставшей и ослабевшей и мечтала о ванной, чистой одежде, мягкой постели и вкусной тёплой еде.