Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

========== Глава 37 ==========

Глава 37.1

Прошлое, настоящее, будущее

Есть ли смысл помнить что-то настолько давнее, настолько вросшее корнями в древность, что могло бы подпирать небосвод и землю?

Память бессмертных не идеальна. Картины старины всё равно меркнут и зарастают травой новых событий. Никто не может визуализировать своё прошлое в совершенстве, да и нужды в этом обычно нет.

Однако кое-что Сайтроми помнил досконально. Он сам не любил думать о прошлом, но и отдать все эти образы как дань незаметному для его неувядающей сущности времени не был способен. И те иногда пробуждались в сознании, как яркие маяки, сигналя из невозвратного.

Сайтроми хорошо помнил, как впервые стал собой. Нынешним собой. То было рождение неполноценности, и чувство это свербело внутри Короля. Всего казалось мучительно мало: воздух не мог правильно заполнить лёгкие, а свет не доходил до сетчатки глаза. Да и его самого стало как-то мало. Из него вырвали кусок, и в том месте, где он рос, теперь зияла пустота. Её хотелось заполнить. Это не совсем то же самое, что оглохнуть или ослепнуть, Сайтроми понимал это. Но теперь у него было другое зрение, и его стало меньше; у него был другой слух, и звуков поубавилось; другие пальцы, отчего движения казались скованными.

Настоящая пытка - ощущать себя потерянным, ополовиненным, неполноценным. В итоге он привык, но недоумение от решения Терпящей и некоторая обида сохранились. Ведь разъединённые слабее.

Сайтроми с появления на свет знал, что значит жить в семье. Нужно было мириться с присутствием других, привязанных к нему и являвшихся объектом привязанности. Эти связи не рождались вместе с живым существом, а образовывались со временем. Так, Король примирился с братьями и сёстрами, Терпящей и невозможной дочерью. Но неизменно считал, что любовь к родственникам - понятие неверное и неподходящее их странной семейке. Ладно, Сайтроми мог бы ещё поверить, что отношения со старшими и младшими дозволено называть симпатией к братьям или сёстрам. Да только была Сат’Узунд, и тут стандарты рассыпались на бесполезные буковки. Её Король любил эгоистично, инстинктивно, той самой частью себя, которая даже бессмертное создание заставляет проверять, ровно ли бьётся сердце и не отвалилась ли за ночь рука. Если бы Сайтроми не испытывал подобного к Сат’Узунд, это означало бы, что он не любит себя. Такая привязанность не возникает из долгого общения и не крепнет с годами. Она была с ним всегда.

- Мы так неполноценны, - задумчиво изрекала Сат’Узунд, вызывая у Хатпрос приступ хохота. Каждый раз, пока ирония не превратилась в совсем уж вязкую смолу. - Зачем было делать нас такими?

- Я помню… - подхватывала Цехтуу, и то были редкие моменты, когда она говорила в унисон с безглазой Королевой. - Я была настолько могущественной, что могла порвать ткань пространства и времени… а затем создать свой собственный мир внутри этого мира. Любознательность вела меня дальше. Кажется, эта черта полностью перепала Цеткрохъев.

- А я могла видеть… всю Вселенную, - щупая подушечками пальцев выемки блюдца, проговорила Сат’Узунд. - Я могла видеть мир перед собой, за пределами пространства и даже времени.

Сайтроми смутно помнил ощущения, о которых рассказывала сестра и которые, по идее, были для них общими. Наверное, в такие невесомые облачка превращаются сны у тех, кто их видит. Никогда не спавший Король не сумел бы описать то, что не испытывал, но теперь, думая о помутневших воспоминаниях, он полагал, что понимает это явление. Для него сном сделалась его прошлая жизнь, когда он был един и совершенен.

С точки зрения смертных стоны о былом могуществе - слёзы зазнавшихся богов, которым всего мало. На самом деле, едва ли Спустившиеся и Поднявшиеся в состоянии уразуметь, какого это - угаснуть наполовину. Развалиться на части и жить калекой, осознавая свою нынешнюю ущербность по сравнению с прошлым. Шестеро могучие, обладают яркими индивидуальностями, не страшатся смерти, но шрамы будут саднить вечно. Фантомные боли от невозможности соединиться с рядом стоящим иногда будут возникать у каждого из бессмертных. С этим Сайтроми тоже уже примирился.

Должно быть, только он до сих пор и вспоминал это каверзное чувство единства. Потому как уже в первую войну с людьми Цехтуу действовала настолько своенравно, не опираясь на мнение не только младших, но даже полноправного старшего Цеткрохъев, что вывод напрашивался сам собой: они быстро научились быть независимыми. Чтобы узнать желание Х., уже не нужно спрашивать Хатпрос и Хат’ндо. Да и никакого Х. больше не существует - есть только две независимые друг от друга личности, а взбрести им в головы по отдельности может всякое.

Ошибкой было бы принимать две единицы за одну, коль каждая имеет свой неповторимый изгиб и закорючки. Оттого и нет никаких противоречий в том, что Сайтроми одобрил войну с людьми, а Сат’Узунд отказалась участвовать в ней. По крайней мере, в первых конфликтах. Король так и не решил, что в этой отстранённости имело первостепенную значимость: забота о Спустившихся, милосердие к людям, которое, впрочем, у Сат’Узунд было переменчивым и нестойким, или же нацеленный в будущее взгляд?

После очередной войны почти вся Шестёрка разбегалась по владениям, но перед этим они много месяцев проводили вместе, собирая по кускам разрозненный и побитый народ, придумывая поощрения, восстанавливая экономику и совещаясь о том, что делать дальше.

- Разве не задумывалось так, что трое из нас поддерживают верхнюю половину Клепсидры, а другие трое - нижнюю? - как-то раз, испытав разочарование от очередной безрезультатной войны, спросила Сат’Узунд.

- Плохое разделение, - кривился Сайтроми. - Может, Терпящая и задумывала так изначально, но даже Она видела, что мы не будем жить по трое на половине.

- Тогда благоразумней разделить на двух и четверых, - безглазая Королева услышала, как недовольно цыкнула Цехтуу. Та всегда начинала злиться, когда речь заходила о провинившейся Матушке. Сат’Узунд успокаивающе протянула руку в сторону вспыльчивой сестры, и та пришла ей на помощь, подставив слепой своё предплечье.

Встав рядом, хрупкая Сат’Узунд и плечистая мощная Цехтуу выглядели контрастными иллюстрациями разных приоритетов. И внешне, и характерами они сильно различались, но, даже будучи такими непохожими, поддерживали друг друга. Само собой разумеющееся. Наверное, они так были воспитаны: в дружбе и согласии, чтобы не разрушить всё живое в порыве ярости друг на друга. Если бессмертные и ссорились, то не втягивали в разногласия посторонних, и выясняли, кто прав, исключительно между собой. Мудро и безопасно для смертных.

Прочные толстые рога Цехтуу кричали о её превосходстве и силе. Тонкие, расходившиеся сучками рога Сат’Узунд дополняли её изящный образ. Сайтроми любовался ими, но не внешним проявлением, а сочетанием того, как они выглядели, и бьющей изнутри мощью, что проявлялась в гротескных чертах. Чуть больше старшей сестрой и чуть меньше второй половиной, потому что… смотрел на Сат’Узунд как на подобие своего отражения. Сайтроми был не из тех, кто наслаждается собственной внешностью: черта, присущая скорее двум Х. Его, изучавшего натуры и характеры, интересовали более практичные вещи.

А на устойчивой полочке лежала ещё масса воспоминаний разной степени запылённости. Вот Сайтроми стоит на пепельном поле, некогда бывшем богатым и оживлённым городом. Сат’Узунд так спокойна и прекрасна, что, глядя на неё, не верится, как она могла одним махом уничтожить поселение из тысячи Спустившихся. Она объясняла это неотвратимостью, перечёркивавшую неблагоприятное будущего. Даже Сайтроми не ведал, сколько проблем жители этого поселения могли бы принести им потом. Он попросту не мог этого знать, потому что не видел грядущего раньше, чем оно наступало. И оттого уверенность сестры и её незыблемая вера в правильность поступка вызывали у него холодок. Короля не смущала её жестокость: они все знали о необходимости творить зло для достижения лучших результатов. Шестеро влияли на баланс через творение и убиение, и их это никогда не смущало. Они были смастерены для того, чтобы стать вершителями. Только необходимость для Сайтроми вырисовывалась из предпосылок и наблюдаемых явлений, а не обозревания будущего. Ещё странней думать, что когда-то для некоего существа С. это было нормой: в равной степени оперировать настоящим и грядущим.