Эклетика. Часть первая. Полуденные тени (СИ)

«Жаль. Пош­ли, Й­он­су», — произнесла Мари, мысленно обозвав мужа козлом, что Михаэль не мог не уловить. Тень улыбки снова тронула его губы. Судя по шагам, Ливэйг и Мариэль продолжили подниматься по лестнице. Скорее всего, к Правительнице.

— Буду вечером, — сказал Михаэль и, не дожидаясь ответа, вышел в коридор. Спэйси еще стоял около своей двери, провожая взглядом посетительниц. На плечах сына Эрродана Ленроя красовалась простыня. Михаэль просто прошел мимо него в сторону второй лестницы, которой мало кто пользовался. Она предназначалась для обслуги: за последние десять лет численность смертных в замке резко сократилась. Михаэль не верил никому. Сирса с радостью уничтожала все его подозрения призрачным огнем на главной площади.

Поднявшись на два этажа, принц оказался в просторном коридоре, увешанном портретами императорской семьи. На самом видном месте, разумеется, висела картина, изображавшая Правительницу, леди Астрею Аустенос. Следующий Михаэля не интересовал. Он остановился около своих родителей.

— Зачем вы туда поплыли? — вслух произнес он. Михаэль больше походил на мать, и леди Астрея не уставала этим унижать. Астрея всегда ненавидела Адору, сколько он себя помнил. Она ненавидела каждую женщину, осмеливающуюся испортить чистоту императорской крови.

Следующий — он, и портрет — точно зеркало. Равнодушно скользнув взглядом по отражению, Михаэль сделал пару шагов вперед.

Аделайн.

Любимая жена стояла на побережье устья Нойры, на фоне Каалем-сум, который сын построил для них. Однако задний план в виде золота и белизны не интересовал Михаэля. Не интересовало и небо. В мрачном расслаблении он смотрел на тонкую фигурку Аделайн, отмеченной милостью Темного короля. Властелин Синааны подарил ей бессмертие, от которого она отказалась после смерти сына. Когда писали портрет, Вердэйн был еще жив: потому Аделайн улыбалась на полотне и глаза ее сияли, как в жизни.

Она умерла при нем, на веранде в Каалем-сум, на обеде. Сердце просто остановилось, будто поняв, что должно было сделать это давно. Эльфы не живут вечно: принцесса Аделайн могла бы стать исключением, если бы не отказалась от бессмертия в тот час. Стакан с водой выпал из рук, разбился на полу от падения. В тот день Валентайн Аустенос, его внук, первый и последний раз плакал, как ребенок. Даже в самом нежном возрасте старший из сыновей Вердэйна сохранял наигранное самодовольство, которое не позволяло показывать слабости. Михаэль же… Он не помнил, вырвались ли у него слезы или нет — какое это имело значение? Аделайн ничего не успела сказать ему. В памяти остался только разговор последнего вечера.

«Это несправедливо», — убеждала она тогда, и два слова предупредили судьбу Михаэля.

Нельзя об этом думать так открыто…

Вздрогнув, принц отошел от портрета Аделайн. Следующим висело изображение Вердэйна. Леди Астрея долго порывалась его убрать, однако столкнулась с такой волной недовольства убитых горем родителей, что Вердэйна Аустеноса, в отличие от его жены и старшего сына, оставили в галерее почета. Михаэль заявил, что уничтожит себя в озере Вэйль далеко на востоке, если с единственным изображением любимого сына что-нибудь случится. Угроза подействовала.

На полотне Вердэйну едва исполнилось семнадцать лет. Он уже не был мальчиком, но еще не стал мужчиной. Леди Астрея говорила, что на Вердэйне императорская кровь окончательно испортилась: юноша оказался смугл, и невозможно было понять, настоящий ли это цвет кожи или вечный загар путешествий, темноволос и кудряв. От отца он взял разрез глаз и очертания носа. Остальное Михаэль с трудом мог признать своим. Разве важно, как он выглядел? Его больше нет…

Гнев ударил в голову Михаэля, едва он вспомнил про жену сына. Подлинная двуличная змея, которой нет прощения. Нет прощения и старшему внуку — полнейшее разочарование, сведшее Аделайн в могилу. Оба портрета Михаэль собственноручно сжег дотла. Выдохнув, точно рассерженный зверь, чью рану снова потревожили, принц отвернулся от полотна, не в силах больше смотреть на него. Остальные его не интересовали. Остальные мертвы. В живых остались только две Кэтрин, обе из которых никогда не родят ребенка. Валентайн изгнан из Империи. Единственная надежда рода — Сэрайз.

Сэрайз. При мысли о любимой дочери гнев утих, дыхание успокоилось. Малышка Сэрайз.

Он так и не увидел ее вчера.

Михаэль и Мари знали, на что идут. Они знали, что двойное проклятие Мариэль не даст им родить ребенка. Восемь раз пыталась забеременеть жена наследника, и только четыре раза это получилось сделать. Первая беременность прекратилась на втором месяце; следующая — завершилась выкидышем облученного уродца; третий ребенок родился мертвым калекой; и только с четвертой попытки родилась девочка, которой дали имя Сэрайз. Первые годы они боялись, что малютка не выдержит окружения, что она больна. Однако прошло девять лет, а Сэрайз Аустенос еще жива и не испытывает никаких проблем со здоровьем. Единственное исключение — вампиризм.

Она родилась такой. Мариэль рыдала навзрыд, когда узнала: они надеялись, что императорская кровь возьмет вверх. Первые года Михаэль и Мари старались никому не давать дочь в руки, ведь та могла укусить и открыть тайну. Вампиры — презренная раса. Им нет места в Анлосе. Изредка кто-то понимал, кем является Сэрайз. Тогда Михаэль безжалостно уничтожал свидетеля, по этой же причине опустел замок. Шли годы, и тайна все-таки оставалась тайной. Сэрайз росла, становилась всё краше. Леди Астрея даже смирилась с ее существованием.

Что уготовано Сэрайз? Михаэль боялся думать. Наверное, то же, что и всем им…

Принц поднялся по лестнице до нужного этажа и сразу же постучал в комнату дочери. Сэрайз — ранняя пташка, и встает с первыми лучами солнца. Совсем не как он.

Наверное, Сэрайз будет вынуждена выйти замуж за какого-нибудь высокопоставленного ублюдка, развратного и алчного принца провинций или островов, мешка с деньгами, нужного Империи. Михаэль невольно провел параллель с самим собой. Аделайн, будучи в возрасте тринадцати лет, явно не грезила подобным. Пока Сэрайз слишком молода, чтобы выдавать девочку замуж, но война может внести внушительные коррективы.

— Открыто! — крикнула дочь из комнаты.

Она лежала на кровати, что-то рисуя в альбоме. Сэрайз любила рисовать. Ее часто можно было увидеть в саду, на берегу реки, в библиотеке и других прекрасных, живописных местах. Грифель ласково скользил по бумаге, намечая будущий рисунок. Карандаши, мелки, пастель, акварель, гуашь, масло — юная художница перепробовала всё. Малышка родилась одаренной. Михаэль вызвал художника с Аливьен-иссе, чтобы тот научил Сэрайз рисовать. Частицы серебристой крови позволили освоить ей эту сложную науку так быстро, что старый эльф разводил руками от потрясения. Он никогда не сталкивался с подобным.

В ее возрасте Михаэль предпочитал валяться на кровати с девушками, а не с разноцветными акварельными карандашами.

— Я не вовремя? — ласково окликнул он, нерешительно входя в спальню. Каждый раз Михаэля мучило чувство вины перед дочерью. На что он ее обрек? Милосерднее было бы не давать ей рождаться, но разве он понимал это тогда…

Сэрайз подняла большие темные глаза — такие же, как отца в молодости.

— Как ты можешь прийти не вовремя? — звонко спросила она ответ. Светлые с золотинкой кудри спускались по ее плечам. «Ангел, — подумал Михаэль. — Подлинный ангел». Он окинул взглядом комнату, светлую, чистую, залитую солнечным светом, аккуратно убранную. Могло ли кому-то прийти в голову, кем является его дочь? Михаэль присел на кровать.

— Что рисуешь?

— Рассвет, — произнесла Сэрайз.

Она обречена на смерть. Такова судьба всех, кто родился в мире Мосант. Такова каждой пешки, направляемой Правительницей и Темным королем. Сколько лет он отрицал это? Сколько лет обманывал сам себя? Только со смертью Аделайн пришло окончательное осознание. Тогда Михаэль не решился идти против основ мира — тот сокрушил бы его. Но время шло, а вера крепчала. Смерть касалась рук Михаэля каждый день. Иногда пытались убить его, иногда — убивал он сам. Двенадцать миллиардов лет — не пустой звук.