Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Вновь оставшись в одиночестве, Хайнэ переоделся в дорогой парчовый наряд тёмно-золотистого цвета, обильно расшитый драгоценностями и весивший чуть ли не больше, чем он сам. Роскошная тяжесть эта легла на его искривлённые плечи непосильным грузом, который ежедневно с лёгкостью выдерживал Онхонто, однако он умудрился не согнуться и даже поднял руку, чтобы нанести на лицо лёгкий грим, добавивший коже молочного оттенка, а бровям и ресницам — красноты.

И под конец воткнул в волосы тот самый ярко-алый искусственный цветок, который Онхонто подарил ему при первой встрече в этом доме.

После этого Хайнэ долго стоял перед зеркалом, выпрямив спину и вглядываясь в своё-чужое лицо, которое обрело незнакомое ему прежде выражение, спокойное и печальное.

— Это… единственный способ, да? — спросил он потрясённо.

«Нам приходится потерять то, что мы любим, чтобы найти это однажды снова в своём сердце», — вспомнились ему давнишние слова Онхонто.

«…и больше никакая разлука не будет грозить».

Хайнэ хотел было заплакать, но обнаружил, что слёзы не льются из этих глаз — что-то подсказывало ему, что Онхонто никогда не плакал.

Он развернулся, вышел из комнаты и медленно спустился по лестнице, чувствуя на себе изумлённые взгляды слуг. Он шёл без своей трости, и идти было труднее, чем прежде, но в то же время лёгкость, подобная той, что охватила его в воде Малахитового озера, наполняла его тело.

Внизу была мать, и по лицу её разливалась смертельная бледность.

Вначале Хайнэ подумал, что это из-за его облика, но дело было в другом.

— Хайнэ… они пришли, — с трудом произнесла она дрожащими губами. — К тебе.

Хайнэ повернулся к дверям и увидел Верховную Жрицу во главе небольшого отряда из нескольких жриц и стражников.

Даран окинула его наряд чуть удивлённым взглядом.

— Что ж, — промолвила она. — Может быть, это и к лучшему.

— Что это значит? — спросил Хайнэ.

— Вам придётся проследовать с нами, господин Санья.

Хайнэ подумал, что Императрица всё-таки сняла с Онхонто маску, узнала правду, и теперь за ним пришли, чтобы отвезти его во дворец и судить за преступление, которого он не совершал. И всё же он ни мгновения не колебался.

— Хорошо, — сказал он и сделал шаг вперёд.

И тогда его мать, тихая, робкая и послушная, вдруг не выдержала.

— Ты не можешь этого сделать, Даран! — закричала она, подскочив к сестре и вцепившись ей в руку. — Ты собираешься собственноручно убить его, как убила Ранко?! Я не позволю тебе, не трогай его, нет, нет, нет!

Но Даран с силой оттолкнула её, так что Ниси чуть не упала на пол.

— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Такова судьба.

— Нет!.. — рыдала Ниси.

— Не надо, мама, — постарался успокоить её Хайнэ. — Что бы там ни было, я не позволю себя убить.

И в тот самый момент он впервые по-настоящему понял те слова, которые произнёс однажды Онхонто: «Жизнь человека не принадлежит ему, он не имеет права сам её оборвать».

«Конечно же, это так, — думал Хайнэ, улыбаясь, когда его втолкнули в экипаж. — Моя жизнь теперь твоя, а, значит, я должен беречь её, как берёг бы любую из принадлежащих тебе вещей, оставленных мне на хранение. Я не позволю никому убить себя. Я продлю твою жизнь в себе».

***

Иннин и Хатори вернулись в пустой, тёмный дом, чёрными провалами окон глядевший на столь же тёмный сад, в котором, вопреки обыкновению, не горело ни одного фонаря.

— Что здесь случилось? — спросила Иннин, остановившись. — Где слуги?

Хатори, который нёс ребёнка, большого удивления не продемонстрировал, однако ускорил шаг.

Иннин догнала его, схватив фонарь.

— Все легли спать так рано? — Она говорила, чтобы звуком собственного голоса разогнать пугающую тишину, казалось, сгущавшуюся вокруг, как туман. — Но ведь ещё даже полуночи нет! Знаешь, примерно такое же ощущение у меня было в детстве, когда мы с братом совершали вылазки в давно пустующие усадьбы на территории поместья… Но тогда Хайнэ боялся ещё больше меня, и это придавало мне смелости и уверенности в своих силах. Ему бы никогда не пришло в голову, что мне тоже было страшно.

Краем глаза она увидела выражение на лице Хатори — какое-то странное и сосредоточенное, как будто он напряженно что-то обдумывал. Губы его были плотно сжаты.

Вместе они вошли в дом, в котором оказалось так же темно, как и снаружи.

Но не так же безмолвно — звук, похожий на приглушённые рыдания, доносился до них из внутренних комнат.

Если бы это было детство и всё та же вылазка вместе с братом в пустующую усадьбу, то Иннин решила бы, что им, наконец, повезло наткнуться на неупокоенного духа, оплакивающего безлунными ночами свою горькую судьбу.

Тогда бы они с Хайнэ, наверное, не рискнули встретиться с ним и попросту сбежали, но теперь Иннин ринулась вперёд и распахнула двери.

Нечто тёмное и бесформенное, лежавшее на полу и содрогавшееся в приступах тихих рыданий, подняло голову и оказалось её матерью.

— Госпожа!.. — вырвался у Иннин крик изумления и ужаса.

Та попыталась было ей ответить, но не смогла и только продолжила плакать. В неровном, неясном лунном свете, проникавшим через распахнутые двери в сад, её опухшее, как будто раскисшее от слёз лиц выглядело страшно.

И только тогда, когда Хатори, на какое-то время отставший от Иннин, тоже появился в дверях, нечленораздельные звуки, вырывавшиеся из груди госпожи, сформировались в отдельные слова.

— Спаси его, — молила Ниси, протягивая к нему руку, как утопающая. — Спаси своего брата, они пришли, чтобы забрать его и сделать с ним то, что сделали когда-то с Ранко. Останови её, только ты можешь это сделать. Они убьют его. Они прольют священную кровь Санья, чтобы вернуть жизнь умершему, как это уже было когда-то. И тогда я, точно так же, как сейчас, не смогла ничего сделать…

Иннин окатило холодным ужасом.

Слухи о человеческих жертвоприношениях, о тёмной магии, используемой для поднятия умерших из могил, конечно же, всегда ходили и во дворце, среди жриц, и среди простого населения, но всегда казались только страшной легендой или, на худой конец, делами давно минувших дней. Представить, что нечто, подобное этому, произошло всего лишь двадцать лет тому назад и, более того, практикуется в настоящее время, было невозможно… лучше уж было думать, что мать сошла с ума, тем более что поверить в это было не так уж сложно.

Но госпожа Ниси продолжала.

— Это сущность тайных способностей Санья, — говорила она, задыхаясь. — То, благодаря чему мы когда-то обрели, а потом потеряли власть. Эсер Санья знала и хранила этот секрет. Двадцать лет назад, когда умер любимый супруг Императрицы, Эсер открыла ей тайну… И разум Госпожи помутился, она согласилась на это. Они убили Ранко. Даран убила его собственными руками. А теперь они точно так же убьют Хайнэ.

Иннин смотрела на неё выпученными глазами.

— Мама, это бред!..

А Хатори произнёс одно-единственное слово:

— Когда?

И, посмотрев на его лицо и плотно сомкнутые губы, Иннин вдруг поняла, что он ничуть не сомневается в услышанном — более того, его уверенность передалась и ей.

— Они уехали несколько часов назад, — произнесла слабеющим голосом госпожа Ниси. — Тебе нужно торопиться…

— Да, — сказал Хатори.

И от его голоса стало страшно.

Никогда прежде Иннин не видела на его лице подобного выражения — смеси спокойствия, ярости и такой холодной жестокости, что не возникало никаких сомнений: если на его пути сейчас встретится целая армия, то он, ни мгновения ни колеблясь, порвёт их всех на части голыми руками.

Красные глаза его, казалось, разгорались в темноте, подобно тлеющим угольям, всё сильнее и сильнее, до тех пор, пока не вспыхнули ослепительно, так что Иннин пришлось заслонить глаза рукой.

А когда она отняла ладонь от лица, то увидела, что впереди и позади него и неё, их обоих, ярко пылает огонь, с безудержным ликованием набрасываясь на стены, потолок, шторы, лестницу…